Amadjuba! Son of a bitch!
«Черная неделя» отрезвила многих «шапкозакидателей» как в Лондоне, так и в британской Южной Африке. Однако, несмотря на всю тяжесть понесенных поражений, «Джон Буль» отнюдь не пал духом – напротив, он, как никогда, хотел показать всему миру, что люди с острова дождей и тумана умеют не только держать удар, но и больно бить в ответ. Начался процесс перестройки армии в соответствии с требованиями времени. Меткая стрельба буров заставила англичан отказаться от наступлений тесными колоннами, перейдя к рассыпному строю. Красный мундир, ни одно столетие бывший символом британского военного могущества, был заменен на униформу цвета «хаки», позволявшую солдатам не так выделяться на фоне ландшафта. Многое переменилось и в самих англичанах – слишком личной стала для них эта война. Все чаще вспоминалось поражение в битве при Амаджубе в ходе англо-бурской войны 1880-1881 годов. С кличем «Амаджуба!» ходили в атаку, рассчитывая поквитаться с бурами за позор и утраты поражений.
Едва наступил новый год, а с ним и новый XX век, генерал Буллер попытался взять реванш за фиаско под Коленсо. В середине января 1900 года он со своими войсками форсировал Тугелу на 30 километров севернее, чем в прошлый раз. Тем не менее, буры успели организовать вдоль реки полноценный фронт, поэтому расчет генерала на внезапное нападение снова не оправдался. Завязались бои. «Go on fellows!» (Вперёд, братцы), – подбадривали английские офицеры своих солдат и вот уже три дня карабкались the soldiers of the Queen (солдаты королевы) по крутым склонам Таба-Ниама; три дня уже гремела артиллерия, но ни атаки пехоты, ни непрерывный град лиддитных снарядов не привели к желаемому результату: не удалось буров выбить из позиций, укреплённых самой природой».
Наконец, было принято решение отказаться от идеи прорыва фронта. Вместо этого Буллер вознамерился решительным броском занять господствующую высоту, Спион-Коп («шпионский холм», получивший такое название благодаря тому, что с него отлично просматривалась вся округа – прим. авт.). Бой за эту возвышенность стал одним из самых кровопролитных столкновений той войны. Принимал в нем участи и наш соотечественник – подпоручик Евгений Августус.
Ранним утром 24 января под покровом темноты англичане начали подъем на холм. Около 3 часов утра их заметили укрепившиеся на Спион-Копе буры, завязался бой. «При свете ручных прожекторов и ракет, с оглушительным криком: «Ура! Amadjuba! – англичане бросились на захваченный врасплох бурский пост из 30 человек, рассеяли его и не делая почему-то попыток к овладению всей вершиной, укрепились на занятом южном участке». В руках буров остались северная и восточная оконечности плато, и, подтянув к утру свежие силы, они открыли по британцам ураганный огонь с целью вытеснить тех с холма. «Утром они открыли убийственный огонь из двух скорострелок, к которым присоединились полевые 75-миллиметровые орудия с Таба-Ниама и два орудия Максима 37-мм калибра с высоты левее Спионскопа. Со всех пунктов стали стекаться одиночные люди и целые команды, охватившие всё расположение англичан непрерывной стрелковой цепью. Перекрёстный огонь артиллерии, против которой оказались бессильными артиллерийские орудия, а главным образом меткий оружейный огонь, довёл англичан, скученных за каменными завалами на сравнительно небольшом пространстве, до полного расстройства». Зажатые таким образом на своих позициях, англичане не смогли поднять на холм свою артиллерию, которая осталась у подножия Спион-Копа.
Евгений Августус смог в полной мере отразить в своих воспоминаниях то, что творилось тогда на холме. «Над головой, напоминая шелест крыльев громадной птицы, жужжали бомбы (снаряды) – ближе и ближе, и вдруг всё застилается тучей дыма и высоко подбрасываемой землёй, мозг сотрясается внезапным разрывом лиддитного чудовища. – Komm an, kerls! – ревёт чей-то сиплый голос; фигуры буров то мелькают в зелёной траве, то исчезают за острыми ребрами скал. И меня охватывает это неудержимое стремление вперед; точно в каком-то гипнозе, оглушённый адским грохотом, ослепленный ярким солнцем, я рвусь вперёд. Вон расстилается вершина горы, увенчанная несколькими корявыми мимозами, вон бесформенные завалы, там англичане. Буры припали за камни; они как бы застыли, слились с выступами земли, скрывающими их от залпов противника; не суетясь, не волнуясь, они крепко сжимают приклад винтовки и выжидают, точно хищные коршуны, появления жёлтой каски и блеск штыка. Справа слегка затрещали частые ружейные выстрелы, сверкают гильзы, обоймы; в горле защекотало от едкого порохового газа. Над завалами рвутся без счёта шрапнели и медленно расплываются в воздухе дымки снарядов, затмевая яркий свет солнца пеленой дыма. Англичане от нас всего в 100–150 шагах: в массе жёлтых людей видно какое-то замешательство, какие-то нелепые взмахи руками». Огонь с обеих сторон был настолько плотным, что ни один из отрядов не решался пойти на штурм и попытаться одним ударом выбить противника с высоты. Англичанам, тем не менее, приходилось тяжелее, ведь по их позициям прицельно била бурская артиллерия. В разгар сражения осколком снаряда был убит командир британского отряда генерал Вудгейт, спустя некоторое время погибли еще несколько старших офицеров, вследствие чего у англичан началась неразбериха с командованием. К исходу дня у обеих сторон закончилась питьевая вода, люди были вымотаны боем и жаждой. При этом и буры, и англичане не могли со своих позиций видеть масштабов потерь, которые нес противник, и из-за этого и тем, и другим казалось, что они проигрывают бой. С наступлением сумерек, взявший на себя временное командование британским отрядом на холме подполковник Александр Торникрофт отдал приказ своим бойцам оставить высоту. Ирония ситуации заключалась в том, что на другом конце плато буры приготовились сделать то же самое – они уже начали покидать позиции, когда на холм влетел ошарашенный и взмыленный генерал Бота, который приказал им оставаться на месте. В рассветных лучах 25 января подходившие к Спион-Копу свежие отряды буров увидели на вершине горстку своих, которые радостно им махали и стреляли в воздух. Высота осталась за ними.
На следующий день имела место тягостная сцена осмотра поля боя и поиска раненых. Евгению Августусу волею судьбы также довелось стать ее свидетелем: «С обеих сторон выкинуты белые флаги. На гору поднимаются мерным шагом английские санитары с носилками. Буры толпами разбрелись по полю вчерашнего сражения и, добродушно улыбаясь, вступают в беседу с английскими носильщиками. Те угрюмо отмалчиваются и озабоченно снуют между грудами мёртвых тел, отыскивая раненых, ещё подающих признаки жизни. … Кучками нагромождены тела англичан, искавших за валами спасения от убийственного огня буров. Вон лежит раскинув руки и ноги здоровенный детина с красной нашивкой сержанта – снарядом раздробило ему голову и она представляет теперь безобразный ком рыжих волос, крови и мозга. Вон другой, широко раскрыв глаза, точно живой, с крепко сжатой в руке винтовкой: его молодое безусое лицо застыло с выражением какого-то недоумения: За что? За что? А уж мухи копошатся на лице, залезая в глаза, в рот. Буры хлопочут над своими жертвами, по праву победителя собирают винтовки, котелки и скатанные одеяла, составляющие снаряжение солдат, отстегивают и снимают с раздувшихся животов поясные ремни и подсумки. Вон бур, у которого на ногах вместо башмаков изорванные опорки, заприметил у офицера сапоги с жёлтыми голенищами. Bei gute Skunnen! (Славные сапоги) – ухмыляется он. Но сапог не поддается. Ещё одно усилие – и у него в руках сапог с оторванной ногой. Кость выше колена раздроблена осколком. С проклятием швырнул он от себя сапог и заковылял дальше. Другие распарывают карманы, снимают бинокли, часы. Зачем всё это мёртвым, если всё равно их оберут свои же санитары. Look here! (Погляди-ка) – подзывает меня знакомый бур и, улыбаясь, показывает снятый с груди у молодого белокурого офицера бархатный медальон в золотой оправе; в медальоне портрет миловидной женской головки с изящным профилем. Return happy my Harry (Счастливо вернуться, мой Гарри), гласит надпись на обороте. Не вернётся бедный Harry к своей милой; пал он сражённый вражьей пулей, и хищные коршуны выклюют ему ясны очи, когда-то горевшие юношеским блеском. А она в ожидании весточки из далёкой Африки будет томиться тоской беспредельной пока, наконец, в списке убитых во славу британского оружия не появится знакомое дорогое имя. Застонет, зарыдает бедная; будет она проклинать эту славу британского оружия, эту жестокую бессмысленную войну, отнявшую у неё её счастье, её жизнь. Невыносимое зловоние и отталкивающие картины обирания и раздевания трупов заставили меня покинуть поле сражения и я пошёл за своей лошадью, размышляя дорогой о трагической участи женщин, которым иногда так горько приходится раскаиваться, что скромному пиджаку предпочли блестящий военный мундир». В числе противников Евгения Августуса и его товарищей по оружию в тот день были кавалерийский лейтенант Уинстон Черчилль, посланный на холм с сообщением для Торникрофта и служащий индийского санитарного отряда Мохандас Ганди, в будущем более известный под именем Махатма.
Несмотря на неудачу на Спион-Копе и существенные потери, Буллер не торопился покидать долину Тугелы. Напротив, в начале февраля он предпринял очередную попытку переправы – на этот раз еще севернее, у Вааль-Кранца, но и там был отбит.
Примерно в то же время на должность нового главнокомандующего войсками британской короны в Южной Африке заступил генерал Фредерик Робертс. Он отдал приказ войскам перегруппироваться, восполнить потери, и в феврале начал широкомасштабное наступление на позиции буров. Наступлением в районе Тугелы командовал все тот же Буллер, которого хоть и сняли с должности главкома, но полностью от командования не отстранили. Как оказалось, это было разумным решением – в феврале 1900 года генералу удалось одним махом расквитаться за все прошлые поражения. Наступил долгожданный перелом в войне. Буры были выбиты из Коленсо, Ледисмит был деблокирован и гарнизон генерала Уайта смог вздохнуть с облегчением.
Евгений Августус и другие русские добровольцы вели в те дни ожесточенные бои с англичанами, которые медленно, но верно продавливали фронт у Тугелы. « Я помню бой 24 февраля, когда цепь за цепью, волнуясь и колыхаясь, наступала широким полукругом [пехота] по скату горы, занятой Крюгерсдорпским отрядом. Меткий огонь наших скорострелок вырывал целые ряды у англичан, но цепи опять смыкались и сгущались, сзади напирали новые массы. Казалось, что эта грозная лавина сметет все на своем пути и раздавит горсть смельчаков, засевших в наскоро вырытых траншеях; но эти люди, забрызганные кровью и грязью, бесстрашно выжидали подхода англичан. И вот, когда массы наступающего противника очутились на расстоянии прямого выстрела, их встретили таким огненным градом, что вся гора усеялась мертвыми телами. Не остановился бешеный порыв озверелого врага, свежие батальоны стали подниматься на гору, отдельные храбрецы подбегали так быстро, что можно было видеть их красные, вспотевшие лица, сверкающие на солнце штыки. … Тогда же погиб смертью героя наш общий любимец Павлуша Риперт, лиддитная бомба угодила в самую траншею и искалечила его до неузнаваемости; кровью и мозгами забрызгало рядом лежащих товарищей его...Из волонтеров остался лишь я, Никитин, да Бузуков. Побужденные каким-то глупым донкихотством, мы дали друг другу слово держаться до конца. …. С воплями буров смешались грозные крики разъяренных англичан: «Amadjuba! Son of a bitch!» (Амаджуба! Сукин сын!). Прямо на нас бежал какой-то бритый англичанин, видно офицер, в широкополой, напоминающей гриб, каске. «Hands up! Bloody-fool beggars!» (Руки вверх! Проклятый нищий!) — хрипел он, потрясая револьвером. Кое-где буры схватились врукопашную, отбиваясь прикладами, кулаками. Замелькали белые платки. Все это длилось не более десяти минут, во время которых я был в каком-то чаду. Не помню, как я вырвался из толпы врагов, опьяненных победой; в руках у меня оказался один ствол винтовки. У кого остались лошади, те ускакали вслед за отступившими еще с утра главными силами буров; у меня и Никитина лошади были убиты еще накануне, и мы пошли пешком в каком-то тупом оцепенении; острые камни раздирали нам ноги, колючие ветви били по лицу. И мы все шли, шли на север, туда, где залитые лунным сиянием, вставали молчаливые вершины Ломбарбс-Копа».
В те же дни буров постигла еще одна неудача – под Пардебергом, недалеко от Кимберли, после недели кровопролитных боев капитулировала армия генерала Пита Кронье. Это поражение было так трагично еще и потому, что у Кронье еще оставались силы для продолжения боя. Когда была объявлена капитуляция, многие бойцы-буры были ошарашены и обозлены. Некоторые открыто называли решение Кронье предательством. «Ещё 26 числа Кронье телеграфировал по гелиографу президенту Крюгеру, что у него всё обстоит благополучно. А утром 27 числа, не предупредив подчинённых ему командиров и фельдкорнетов, Кронье приказал вывесить белый флаг, к великому удовольствию англичан, для которых день 27 февраля связан с тяжёлым воспоминанием о позорном поражении сэра Колеея на горе Амаджубе. Стрельба прекратилась с обеих сторон. – Амаджуба! Амаджуба; old boy! (Старик!) – ликовали английские солдаты, когда буры, грязные, исхудалые, нахмуренные, вылезали один за другим из своих нор и давали винтовки и патронташи победителям. Немало удивились храбрые Tommy Atkins, когда из тех же нор повылезали и их земляки – английские пленные, которых благодушные буры укрывали тут же от ужасов бомбардировки, вместе со своими женщинами и детьми. А проходя, уже обезоруженные, толпами мимо генерала Кронье, который с неизменной трубочкой в зубах стоял рядом с Робертсом, буры потрясали кулаками, называли его кровопийцей, изменником». Пардеберг окончательно изменил ход войны – после него буры лишь отступали.
Британцы постепенно начали наращивать силы в Южной Африке, перебрасывая все новые и новые войска. Помимо этого, они сняли с нескольких кораблей артиллерию, поставили ее на самопальные лафеты, и доставили до позиций по железной дороге. Благодаря этим корабельным орудиям преимущество британцев в огневой мощи стало подавляющим. После Пардеберга они без труда деблокировали Кимберли, обезопасив богатства Родса и его самого, затем окончательно очистили от буров окрестности Ледисмита.
Буры, огрызаясь, отступали. Иногда им удавалось закрепиться на выгодных позициях и давать англичанам хороший бой, но в итоге подавляющее преимущество противника заставляло их снова и снова уходить. В их числе сражался и отступал «Иностранный легион» подполковника Максимова, который сменил на посту командира своего погибшего французского предшественника. И хотя те месяцы войны не были щедры на победы для буров, имя Евгения Максимова гремело по обе стороны фронта. В апреле 1900 года «легионеры» вступили в кровопролитный бой с британцами у горы Табанчу, прикрывая подступы к Блумфонтейну – столице Оранжевой республики. Сестра милосердия Софья Изъединова оставила потомкам описание того сражения: «Остальные бурские войска были, таким образом, непроизвольно втянуты в бой, вскоре сосредоточившийся около Тубы, которую англичане успели первые занять несколькими пехотными частями, так что пришлось их оттуда выбивать. Эта задача пала на фрейштатцев Кольбе, главным же образом на бывших здесь европейцев – немцев, небольшое число французов и hollander corps (Голландский корпус) Максимова, который в этот день особенно выделился неустрашимостью и стойкостью, заняв с бою выдавшуюся часть Тубы –ключ всей позиции и, продержавшись на ней до поздней ночи, когда вся остальная гора была уже давно очищена занявшими её войсками». Одним из противников Максимова в том бою был все тот же молодой лейтенант Черчилль, который затем вспоминал: «Ряды их (буров) шли в таком стройном порядке, что их узнали (англичане), только когда увидели на одной с собой плоскости войска, движущиеся на юг… Открыли по ним артиллерийский огонь. Несмотря на жужжавшие вокруг гранаты, отряд продолжал свое наступление». Это был один из самых ожесточенных боев той войны - англичане рвались к Блумфонтейну, а буры не желали его сдавать. За день 29 апреля возвышенность дважды переходила из рук в руки, за атакой следовала контратака. Англичане, словно в каком-то исступлении, шли, выпрямившись в полный рост, и поливали позиции буров свинцом. Отряды сближались на расстояние в пару десятков шагов, стреляя чуть ли не в упор, кое-где в ход уже шли штыки, сабли, тесаки… Никто не хотел покидать гору побежденным в тот день. Генерал Робертс в донесении военному министру сообщал о таких действиях буров в одном из эпизодов боя: «Они выкинули в знак сдачи белый флаг; но в ту минуту, когда наши двинулись вперед, то были встречены сильным ружейным огнем в упор несколькими бурами, спрятавшимися за первою линией; наши солдаты должны были отступить и дождаться прихода подкреплений, чтобы взять позицию ударом в штыки».
Во время отражения очередной атаки Евгений Яковлевич был тяжело ранен – ведший вперед англичан капитан Таус заметил видного мужчину в шляпе, явно командира, и выбрал в качестве цели именно его. Максимов тоже увидел англичанина, поднял револьвер, и дальше последовала сцена, достойная классики американского вестерна – русский подполковник и английский капитан практически одновременно нажали на спуск. И оба попали. Софья Изъединова так описывала состояние русского командира после боя: «3 раны пришлись на долю командира, а именно: плечевая контузия с раздроблением кости, тяжёлая рана лопатки, вероятно разрывной пулей, и височная рана с повреждением черепа». Продолжать командование Максимов, естественно, уже не мог, но к тому времени к бурам подошло подкрепление, и они смогли вытеснить англичан с возвышенности. Потом британцы в сводках особо отметят, что «командир Максимов» был убит в том бою, но, когда станет ясно, что он жив, хоть и тяжело ранен, эти сообщения будут не без сожаления вычеркнуты. Капитан Таус тоже выжил после ранения в голову, хотя и утратил зрение на всю оставшуюся жизнь. За тот бой его впоследствии наградили крестом Виктории – высшей военной наградой Великобритании. Для подполковника Максимова бой за Табанчу тоже стал последним сражением той войны – ранения не позволяли ему дальше нести службу, и он отбыл в Россию, награжденный напоследок званием фихтенгенерала.
Понимая, что будут разбиты в открытом поле, буры целиком и полностью сосредоточились на оборонительной тактике, занимая господствующие высоты и удерживая их так долго, как это было возможно. Этой «войне за холмы», в ходе которой британцы были вынуждены снова и снова штурмовать занятые бурами возвышенности, Редьярд Киплинг посвятил грустное стихотворение «Два пригорка», в котором есть такие строки: «Так не смейся над жалким пригорком – он достался нам тяжело; перед этим бурым пригорком, солдат, обнажи чело, лишь его не учли штабисты, бугорка на краю земли, – ибо два с половиной года двух пригорков мы взять не могли…».
Героизм обреченных, однако, не помог бурам – в конечном итоге 13 марта Блумфонтейн, столица Оранжевой республики, был взят. Президент Мартинус Стейн отказался слагать с себя полномочия, хотя республики де-факто уже не существовало, и с верными людьми ушел в партизаны, надеясь рано или поздно вернуться в свою столицу. К середине мая была разбита группировка буров, все еще осаждавшая Мафекинг. Наконец, 5 июня пала столица Трансвааля – Претория.
Незадолго до этого, 7 мая, президент Трансвааля Пауль Крюгер обратился к фольксрааду с последней речью, в которой отметил, что на все воля Всевышнего, и что нужно попытаться уговорить европейские страны вмешаться. Для себя лично президент уже давно ничего не хотел: «Если англичане захотят и предложат мне отдаться им заложником и сошлют на остров Святой Елены, я с радостью пожертвую собой ради свободы и независимости Южно-Африканской Республики». «Дядюшка Пауль», как его называли сограждане, взял с собой несколько чемоданов с золотом для взяток европейским министрам, и отбыл в «Старый свет», надеясь если не найти союзников, то хотя бы уговорить кого-нибудь выступить посредником для скорейшего начала мирных переговоров. Он обивал пороги долгие два года, в то время как над ратушей в Претории уже давно развивался «Юнион Джек» (обиходное наименование флага Великобритании – прим. авт.). Президент до последнего не сдавался, надеясь спасти свою страну – даже на момент подписания мирного договора 31 мая 1902 года он все еще был в Европе (вместо него Трансвааль представлял вице-президент Бюргер – прим. авт.). Когда страны, которой он служил, и которая была его домом, не стало не только де-факто, но и де-юре, Пауль Крюгер осел в Швейцарии, где и умер спустя всего два года, сломленный и тоскующий по родине.
Несмотря на утрату столиц и фактическую потерю независимости, многие бурские командиры и их отряды не пожелали сложить оружие и покориться британцам, развязав вместо этого партизанскую войну. Наиболее известными командирами этого периода войны были Х. Девет, Я. Деларей и уже знакомый нам Луис Бота. В этих отрядах продолжали сражаться и русские добровольцы из числа тех, кто не уехал домой после прекращения активных боевых действий. Одним из таких волонтеров был поручик Леонид Семенович Покровский, командовавший собственным отрядом. Сохранилось описание дерзкого налета отряда Покровского на железнодорожную станцию: «Отряд буров, атаковавший станцию Вашбанк, состоял приблизительно из 50 всадников (...) Буры сделали очень смелый переезд по стране до Вашбанка, не встретив наших патрулей, — они были отлично вооружены и легко экипированы. 25 октября они угрожали Нкуту, в Зулуланде и, проникнув в пределы Наталя, ночью перерезали телеграф у Вантсривердрифта. Они прошли к Бейту, затем к Вашбанку в 2 часа 30 минут утра 26 октября. Здесь они завладели товарным поездом, забрали некоторые боевые припасы, сожгли станционные постройки, разрушили линию и ранили одного служащего». Увы, Леониду Семеновичу не было суждено покинуть Африку – он был смертельно ранен и скоропостижно скончался в декабре 1900 года.
Железнодорожные станции и мосты были излюбленной мишенью партизан - их захват и разрушение снижал мобильность британских войск и вынуждал англичан, помимо прочего, затрачивать много времени и средств на восстановление разрушенного. Упоминавшийся нами ранее капитан Щеглов (тот самый, который умудрился пошпионить по обе стороны фронта), докладывал: «Лорд Робертс долго задержался в Блумфонтейне, чтобы пополнить свою армию, сильно расстроенную предшествовавшим быстрым походом, а также, чтобы организовать здесь промежуточную базу для дальнейшего наступления и завоевания страны. Благодаря этому, буры имели достаточно времени для подготовки разрушения железной дороги до реки Вааль».
В ответ на такую тактику буров, англичане стали совершать рейды по населенным пунктам, сжигая их при малейших признаках сотрудничества с партизанами. Была разработана система концентрационных лагерей, куда заключались мирные жители, которых подозревали в помощи летучим отрядам. Далеко не все британские солдаты одобряли такую тактику – вот что, например, вспоминал один боец канадского экспедиционного корпуса: «По пути следования мы предали сожжению территорию на шесть миль вокруг, разгромили деревню Вилпорт и цветущий город Даллстром. Наш отряд оставил после себя огонь и дым... Я видел, как из домов выбегали женщины и дети, как из окон выбрасывали их одежду. Кавалеристы быстро удалились, а несчастные женщины и дети, крайне перепуганные нашим внезапным налетом, продолжали стоять во дворах или садах, беспомощно наблюдая, как их дома исчезают в огне и дыму».
К весне 1902 года обе стороны были сыты по горло войной. Ресурсы продолжавших сопротивляться бурских отрядов были полностью истощены, люди устали и морально, и физически. Впрочем, у англичан дела обстояли немногим лучше. Министр по делам колоний Чемберлен писал губернатору Милнеру: «Война по меньшей мере стоит миллион фунтов стерлингов в неделю. В Англии почти не осталось войск, — к счастью, мы можем рассчитывать на флот, но если бы было предпринято вторжение в метрополию, я не знаю, как бы мы могли ему противостоять. Если в течение долгого времени не будет перелома в войне, то я думаю, что народное недовольство примет серьезные размеры и будет угрожать существованию правительства, несмотря на то, что оно располагает огромным большинством мест в парламенте». Поэтому, когда представители бурских республик предложили организовать встречу, для того чтобы обсудить возможность заключения мира, сменивший к тому моменту Робертса на посту главнокомандующего генерал Горацио Герберт Китченер (тот самый, который впоследствии стал военным министром и оказался на знаменитых вербовочных плакатах с надписью «Твоя страна нуждается в тебе!» - прим. авт.) встретил эту новость с воодушевлением. 31 мая стороны подписали мирный договор, который впоследствии получил название Феринихингского (по названию деревушки, где буры провели дебаты по поводу приемлемости тех или иных условий – прим. авт.). По условиям договора бурские республики попали под власть британской короны. Взамен англичане объявили всеобщую амнистию, обещали восстановить разрушенное сельское хозяйство и сохранить за голландским языком статус второго государственного на землях, населенных бурами.
Сумма абсолютного добра
А что же русские волонтеры? Они, как и всегда, исполнили свой долг до конца, сражаясь с такой самоотдачей, будто за спиной были не Претория и Блумфонтейн, а Москва и Петербург. Из более чем двухсот российских добровольцев доподлинно известная судьба немногих. Лишь единицы вели записи, и еще меньше осталось сведений об их послевоенной жизни.
Несколько волонтеров навечно заснули в красной африканской земле, имена и звания семерых из них дошли до нас – это подпоручик И.Никитин, морской офицер Б. фон Строльман, поручики Л.Покровский, С. Дуплов, Н.Петров, П. Риперт, В. Стессель.
У тех, кто выжил и вернулся в Россию, судьбы сложились по-разному. Иван Кириллович Заболотный, выходец из украинской глубинки, в 1905 году был избран депутатом в первую Государственную Думу. После разгона парламента активно протестовал, был арестован и лишен гражданских прав. Поручик Иосиф Григорьевич Высочанский был активным участником первой русской революции, после ее подавления бежал из России. Александр Магнусович Эссен также был активным участником революции и подпольщиком (что характерно, под кличкой Бур – прим. авт.). Принял он участие и в перевороте 1917 года, в 20-е был видным партийным деятелем, председателем Госплана РСФСР. Сражался на англо-бурской войне и Николай Евграфович Попов, который впоследствии ездил в качестве корреспондента на русско-японскую войну 1904-1905 гг. В 1908 году он стал первым русским летчиком, однако уже спустя два года получил тяжелейшую травму, и был вынужден оставить небо навсегда. После 17-го года эмигрировал, жил во Франции, где работал тренером по гольфу. В 1929 году первый русский авиатор застрелился в Каннах. Владимир Рубанов, к воспоминаниям которого мы обращались, спустя несколько лет после возвращения в Россию сошел с ума. Вероятнее всего, военные воспоминания, усиленные переживаниями революционных событий середины 1900-х, надломили его психику. Он скончался в 1910 году. Князь Михаил Енгалычев, вернувшись на родину, оставил военную службу. Спустя несколько лет, в 1907 году, он был осужден в Саратове за попытку создания террористической организации, которая ставила своей целью создать среди местных крестьян независимую республику наподобие Трансвааля. Несмотря на то, что это был прямой заговор против короны, князю припомнили старые заслуги, списав его бредовую идею на острое переживание военного прошлого, и оставили его на свободе, правда – под постоянным надзором полиции. Выходцы из богатой купеческой семьи братья Федор и Александр Гучковы, как уже было сказано, прославились на политическом и общественном поприще. Также уже знакомый нам Алексей Ефимович Едрихин после возвращения из Африки взял себе в качестве фамилии свой литературный псевдоним – Вандам. Он опубликовал ряд статей и путевых заметок об Африке, и стал участником еще трех войн – русско-японской, Первой мировой и Гражданской, где, уже в звании генерала, был начальников штаба у командующего Северо-Западным фронтом генерала Н.Н. Юденича. После неудачи Белого движения он эмигрировал в Эстонию, где и умер в 1933 году. Фихтенгенерал армии буров Евгений Яковлевич Максимов недолго жил мирной жизнью – едва загремели первые залпы русско-японской войны, бывалый «дикий гусь», не усидев дома, отправился добровольцем на фронт, где командовал батальоном, и героически погиб под Мукденом в первые месяцы 1905 года. Евгений Федорович Августус, оставивший нам яркие и детальные воспоминания об англо-бурской войне, тоже поехал добровольцем сражаться с «самураями». После войны он служил разведчиком на Дальнем Востоке и в монгольских степях, помогал налаживать контакты между русскими властями и местным туземным населением, составлял карты. Когда началась Первая мировая война, уже будучи штабс-капитаном, Евгений Федорович добровольно ушел на фронт, где и погиб в сентябре 1914 года в боях за Польшу.
Русские добровольцы в Южной Африке не смогли предотвратить неизбежное – уж слишком неравными были силы. Но их отвага и самопожертвование навсегда остались запечатленными в сердцах современников. Поехав «на край света», на абсолютно чужую для них войну, они, как писала в декабре 1900 года газета «Новое время», «увеличили сумму абсолютного добра на земле».
Оценили 0 человек
0 кармы