Формула семьи

Формула семьи. Из опыта семейной жизни

— За годы брака я научился быть счастливым, радоваться тому, что у тебя есть. Правда, до этого ощущения счастья нужно было дорасти. Когда у нас родился первый ребенок, мы жили в общежитии Литинститута, горячей воды не было, на кухне бегали толпы тараканов, мне приходилось вставать в 6 утра, чтобы везти...

На страницах журнала «Виноград» многодетные родители рассказывают о себе и своих детях, делятся опытом. Сегодня мы представляем семью Беличенко.

Беличенко Дмитрий Юрьевич, 44 года, преподаватель русского языка и литературы

Евгения Викторовна, 43 года, ландшафтный дизайнер

В браке 22 года

Дети:

Андрей, 22 года, выпускник Литературного института им. Горького, факультет перевода (немецкий)

Антон, 17 лет, в свободном поиске

Александра, 12 лет, учащаяся 7-го класса гимназии № 18 города Королёва

Алексей, 9 лет, учащийся 3-го класса Краснознаменской школы пос. Загорянский

Надежда, 6 лет

Лев, 3 года

Дмитрий Юрьевич:

— За годы брака я научился быть счастливым, радоваться тому, что у тебя есть. Правда, до этого ощущения счастья нужно было дорасти. Когда у нас родился первый ребенок, мы жили в общежитии Литинститута, горячей воды не было, на кухне бегали толпы тараканов, мне приходилось вставать в 6 утра, чтобы везти ребенка в детский сад… Я не хотел второго ребенка — мне казалось, что жизнь непоправимо изменится, что ее просто не будет. А жена хотела — так у нас появился Антон.

Потом уже я сам захотел третьего. И когда родилась Сашка, я испытал такую радость… Она так и осталась внутри до сих пор. Я не могу сказать, что не любил Андрея и Антона — я их любил, но сумел ощутить эту любовь во всей полноте только после рождения Саши. И потом мне очень хотелось еще детей. Моя мама очень переживала за меня с рождением каждого нового ребенка — ей казалось, что это для меня непосильный груз.

Да, было тяжело, порой я буквально кричал внутренне: ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН ЭТО ДЕЛАТЬ? Нет, даже не так. Почему Я должен это делать? А потом приходишь домой — а там Женька и все дети сидят за столом, делают для меня новогоднюю газету под названием «Этапы жизни» — как мы переехали в новый дом, как я купил машину… Вот в такие моменты от счастья рискуешь разрыв сердца заработать. Когда чувствуешь понимание и теплоту, это счастье. Я раньше был совершенным эгоистом, и если бы не семья, так бы им и остался. Человеку необходимо ощутить свою нужность кому‑то, жить для кого‑то, иначе всё в его жизни происходит напрасно.

Самое трудное, наверное, — научиться их любить. Всяких. И всегда. Они не идеальные дети, всякое у нас бывало. Когда они все вместе бегают и орут, иногда хочется от них просто спрятаться. Они все друг к другу ревновали, старший — к младшему. К примеру, читаем мы вместе утреннее или вечернее правило, и вдруг Андрей кидается на Антона с криком «Он мне молиться мешает!». Антон у нас семь раз болел ложным крупом, Женька с ним больше всех возилась, вот и вызывала ревность у старшего. И так по цепочке. Делят дети родителей. Тут только объяснять и быть терпеливыми. Мы им говорим, что старший обязан хорошо относится к младшим, а не сводить с ними счеты, потому что он за них отвечает. Они соглашаются, но пока до конца справиться с собой не могут.

Однажды мы ехали на дачу на летней резине. Был снег, дождь, гололед, машину развернуло на дороге на 180 градусов, и чудом мы остановились на обочине, не свалились в овраг. Все это время Женя тихо сидела, держась за ручку дверцы, и молчала. Когда все закончилось, я спросил ее: «Почему ты молчала?» Она ответила: «Я же не могла повлиять на ситуацию. И все равно надо же когда‑то умирать, почему не сейчас?»

Женя меня идеализирует. Но и я не представляю рядом с собой другого человека. Был у нас случай: я еду по Минскому шоссе, вдруг перед машиной выскакивает девушка, я резко торможу, сзади в меня кто‑то врезается. Выхожу я из машины, сзади сплющенная до лобового стекла «девятка», за рулем совершенно белый человек, к счастью, живой. В этот момент звонит жена, спрашивает: «У тебя все в порядке?» И так каждый раз — когда что‑то случилось или я думаю о ней, она звонит. И у нее так же — когда я ей нужен, я звоню.

Она говорит: «Что бы ни случилось, я все равно тебя пойму». Она со мной находится на одной волне. И это самое главное в наших отношениях — понимание. Без способности, желания понять и принять другого человека не получится даже нормального разговора, что уж говорить о семейной жизни. Наверное, возможны счастливые браки между представителями разных социальных слоев, но я о таковых не слышал. Если одного интересуют исключительно книги, а другого — исключительно новый диван в гостиной, каждый останется при своих амбициях и своих обидах.

Денег нет и не будет. С этим надо смириться. Правда, когда они нужны, то откуда‑то обязательно появляются. А вообще грех на что‑то жаловаться, всё у нас есть. Однажды мы с Сашей шли из магазина, и я увидел новенькую, сверкающую синюю «мазду». Большой, толстый дяденька, с трудом удерживаясь на корточках и высунув от напряжения язык, тоненькой кисточкой закрашивал невидимые глазу сколы на капоте. И я сказал Саше: ты представляешь, что я вот так сижу и закрашиваю что‑нибудь? Саша ничего не ответила, просто засмеялась.

А я подумал, что очень простое отношение к окружающим вещам, к достатку и прочим атрибутам современного человека — это необходимость. По крайней мере, если у человека есть дети. Хотя все равно нужно следить, чтобы дети были аккуратно одеты. И самому приходится выглядеть. А то скажут: вот они, многодетные, даже одеться не на что.

Я иногда говорю: как же мне все надоело! А поживу без них день-другой, и все, не могу — жутко скучаю. Для чего мне жить без них? В такой жизни нет смысла. Вот это ощущение высшего смысла для меня самое главное.

Евгения Викторовна:

— Женщина всегда должна оставаться женщиной, независимо от того, сколько у нее детей. Мужчины в основном предпочитают гордиться красотой своих жен, если есть такая возможность. Я всегда задумывалась над природой парадокса: никто так тонко не оценит красоту, как женщина, и никто не способен так по существу восхититься функциональностью какой‑либо вещи, как мужчина. Тем не менее мужчины ценят в женщинах именно красоту, а женщины в мужчинах — функциональность. При недостатке красоты, я считаю, самое главное — быть интересной, уметь поддержать в супруге интерес к жизни, подтолкнуть к каким‑то творческим решениям. Клуши не нравятся никому.

У моей прабабушки, Царство ей Небесное, в деревне была кличка Волчица. Она была очень самостоятельная, сильная, как мужик, умела абсолютно всё; в войну, за неимением лошади, пахала на себе. Как‑то у себя в огороде убила чугунным утюгом немца, оттащила его в ближний лесок и там закопала. Ей никто был не указ, а она, напротив, имела большой авторитет. Так вот, прабабушка немела и преклонялась перед своим мужем, моим прадедом, который был тишайший, добрейший человек, никогда, говорят, голоса не повысил ни на кого. Когда он умер, еще молодым, она больше замуж не вышла, хотя предложений было много.

Всё повторяется. История предков проливает свет и на отношения в нашей семье. Когда мужчины рассуждают о своей роли в браке, они часто любят говорить: «Мужчина должен быть добытчиком» или «Отец в семье — карающее начало» и подобную пошлятину. На самом деле мужчина изобрел столько самозаменителей, что для женщины нашего века несложно, условно говоря, и догнать мамонта, и завалить, и в духовку посадить. И все при помощи новейшей техники. Поэтому, если держаться ближе к смыслу жизни, самое важное в муже то, что он для меня является представителем Истины.

Бесконечная доброта, самоотверженность — то, что дает ему безусловное преимущество передо мной. Муж как‑то говорил мне: «Когда я мечтал создать семью, то думал в основном о том, что смогу помочь кому‑то в жизни. Стану поддержкой». Согласитесь, это странно выглядит на фоне современных рассуждений о пользе достатка и необходимости избегать страданий. Поэтому считаю, что муж мой — совершенно необыкновенный человек, с совершенно классическим проявлением мужского начала. Потребность любить, жертвовать собой ради других — что может быть мужественнее!

С появлением детей самым сложным для меня стала необходимость сидеть дома. С таким энергичным, авантюрным характером, как у меня, двадцать лет просидеть, видя одни и те же стены, магазины, детские площадки… Я всегда ненавидела разговоры о том, какой зубик первым прорезался и какого цвета у младенца был понос. Думаю, от этого здоровье детей не пострадало — и зубы все до одного выросли, и кишечные колики мы пережили, никуда не делись. Слава Богу, теперь мы съехали из городской квартиры в частный дом, и, гуляя с детьми, я могу одновременно штукатурить сарай или копаться в огороде.

Самый младший сын, Левушка, родился с ДЦП. Когда мы об этом узнали, не могу сказать, чтобы кто‑то из нас воспринял это как‑то по‑особому. Ну, во‑первых, с моей стороны осознание грехов ни на секунду не позволило ощутить себя незаконно обиженной. Наоборот, где‑то внутри появилась некая умиротворенность: «Бог все видит и при жизни наказывает». А что может обрадовать человека больше? Детям сказала так: вы знаете, сколько бедных больных деток сейчас брошены родителями и буквально гниют по приютам? Ну а мы с вами можем одного такого мальчика сделать счастливым. Видите, сколько нас, и сколько рук могут ему помочь. Если бы не родился Лева, я бы не узнала, какие у меня добрые дети. Они очень его жалеют, любят и балуют.

С детской ревностью мы сталкивались всерьез только у первых двух сыновей. Вот они выясняли, кто главнее, не на шутку. Но чем больше становилось детей, тем бессмысленнее было соперничество. Одно дело, когда у тебя единственный противник. И совсем другое — когда ты становишься просто одним из многих.

За годы семейной жизни я поняла, что воспитать в ребенке какие‑то качества невозможно, если их нет в его природе. Как ни ужасно это звучит, но генетика, по‑моему, определяет 90 % характера. Вот, например, у нашего Антона атрофия воли. И он не первый в нашем роду, кто столкнулся с такой проблемой. Ему очень сложно заставить себя что‑то сделать. Поэтому нужно воспитывать надкачественные, если можно так сказать, опоры. Для меня самое основное — это память о смерти. Сызмальства внушаешь детям, что жизнь — это на 5 минут, и как глупо выглядит человек, уходящий в могилу с подушкой денег, или оставляющий на земле кучу врагов. И сколько нужно ума, чтобы всегда видеть Вечность, думать об ответственности перед Богом.

Тут, конечно, очень помогают Жития святых, ну и воскресные проповеди они у меня слушают. В этом плане меня буквально на днях поразил мой старший сын. Помните такую песенку: «Имел Бобби хобби, он деньги любил…»? Вот это было про него. Не в катастрофических, конечно, масштабах, но ощутимо. Он начал сам зарабатывать с 15 лет. Потом выучился в институте, имел уже все основания, чтобы обрести престижную работу и все человеческие заблуждения, с этим связанные. И вдруг приходит и говорит: «Поймал себя на мысли, что размышляю: через год куплю машину, через пять — квартиру, и противно стало. Не хочу, чтобы моя жизнь превратилась в тупое накопительство. Хочу людям пользу приносить».

Мне казалось, нет особой разницы между многодетными и немногодетными семьями. И даже если она есть, то в пользу малодетных семей. Там дети ухоженнее, ими больше занимаются, они лучше образованны. Но тут недавно увидела, как моя 6‑летняя Надя гуляла с соседской девочкой 3 лет. Она собирала для малышки только что поспевшую землянику и каждую ягодку совала ей в рот. Я спросила: «Надя, ты сама не хочешь ягодку съесть?» Надя сказала: «Ты что, мама, Василиска же маленькая, я должна для нее собирать».

Многодетным в обществе трудно. Это начинается на уровне гинеколога: «Пятый? Шестой? С ума сошли, нищету плодить! Вот я вам хорошие таблетки дам». Потом акушерка в роддоме: «Все, хватит, надо завязывать», и так далее. Почему тот же человек не осудит блуд, убийство, пьянство, и для этих явлений у него найдутся и жалость, и оправдательные слова? Я всегда поражалась такой избирательности осуждения. Кстати, когда я решила, что у меня будет много детей, я далеко еще не была верующей.

Просто в детстве увидела за домом какое‑то убитое животное. Это меня так потрясло, что я не ходила туда год, не дышала рядом с этим местом и даже старалась не попадать в тень того дома, настолько мне сам воздух там казался оскверненным смертью. И я поняла: умирает все. Это надо принять. Я решила, как говорится, пойти другим путем и обмануть смерть. Жизнь должна быть такой, чтобы с ней не жалко было расстаться. И тут же возникла мысль о том, что жизнь надо погубить красиво, с пользой для других. Это когда еще я прочитаю слова Спасителя о погибшем зерне! Удивительно, что в ребенке все это уже было. А люди живут по‑другому. Боятся, что ли, недоесть, недопить. Не знаю.

Я ленинградка, выросла на рассказах бабушки о блокаде, о том, как она весной 1942 года родила, в роддом шла по трупам, какой кусочек хлеба ей на день выдавали. Поэтому всегда считала, что мы живем просто супержирно! Не то что хлеб, а и мясо каждый день едим. О каких‑то финансовых проблемах, я считаю, и говорить грешно. Кто в наше время с голоду умирал? Рядом со смертью меркнет все — и радость от приобретения новой вещи, и голод, и сытость, и обиды, и собственная значимость. Осознание этого и помогает.

Источник: православный журнал для родителей «Виноград»

https://zyorna.ru/news/publica...