На смену материализму пришел демонизм

Настоящее время можно назвать пантехнической эрой. Гений человека сконцентрировался на изобретении и усовершенствовании машин. Под словами развитие, прогресс, культура, благоденствие, богатство, уровень жизни и так далее подразумеваются производственные показатели, числа и коэффициенты.

Человека как личности и общества как системы не только деловых, но и нравственных отношений как будто не существует. Человек мыслится как продукт мировой машины, включающей в себя социальные, общественные и даже мировоззренческие программы, которые в свою очередь производят продукты потребления и пожирают их.

Когда-то объектом созерцания было Божество, затем, во времена романтического гуманизма, религиозный вакуум занял человек с его оземленным, деформированным, но еще хранящим отблески духовной красоты и остатки прежнего благородства душевным миром. Теперь настал век утилитарного гуманизма, что на самом деле означает глобальный процесс расчеловечения: человек забыл Бога и свой душевный мир.

Взор его ума обращен вовне. Он не завоевывает рабов, как фараоны и ассирийские цари во время военных походов, он делает рабов из самой земли, из чугуна и стали, — рабов, всегда послушных воле господина, среди которых нет ни Спартака, ни Маздака [1]. Человек-раб хотя и был социально бесправен, но тем не менее оставался человеческой личностью, с которой все-таки надо было как-то считаться. Животные-рабы были существами, которые понимали и чаще всего любили своих хозяев.

Машина-раб остается мертвой и холодной конструкцией из металла и стекла; образовался новый вид контакта между ней и человеком. Машина не может любить и ее нельзя любить, разве только что в фантастических романах, поэтому техническая цивилизация, жизнь среди машин, вызвала, как проклятие времени, эмоциональную охлажденность человека, то есть его душевное опустошение. Человек, оснащенный средствами технической цивилизации, с горечью чувствует себя творцом истории и владыкой мира.

Религия требует послушания в любви. Человек, выросший в технологическом обществе, как гомункул в колбе, хочет повелевать, а любит только сам себя. Машина — это инструмент; инструментом пользуются, о нем заботятся, пока он нужен, а затем отправляют на мусорную свалку или откладывают в сторону. Это отношение к инструменту создает определенный тип человека-прагматика и утилитариста, который думает о том, как использовать другого человека для достижения своих целей без всякого чувства благодарности, обязанности и ответной заботы о нем. Этот инструментализм проник во все сферы жизни, сделав из друзей всего лишь сообщников, а из супругов — компаньонов, которые нередко стремятся поработить друг друга в повседневном обиходе и превращаются во врагов.

В работе с машиной необходимы числовые показатели, — в общении с людьми таким показателем стал расчет. Люди стали разобщены и чужды друг другу. Доверие носит скорее эмоциональный, чем рассудочный характер, отчуждение рождает опасение, поэтому одиночество в технологическом мире особенно чувствуется в больших городах. Скопление людей, эмоционально безразличных и чуждых друг другу, дает странное ощущение, что город — это огромная пустыня, а гигантские дома — муравейники и улицы, похожие на реки — это призрак, который рассеется, как мираж в пустыне, и все закончится гибелью.

Оскудение любви инстинктивно переживается человеком как приближение фатальной грядущей катастрофы. Это одна из причин, почему современные города выбрасывают из себя непрестанно, как доменные печи шлак, невротиков и психопатов. Характерно, что медицина не может лечить современные нервные заболевания; их лечит только атмосфера общей любви, а арсенал химических лекарств позволяет болезни развиваться и прогрессировать, подавляя только внешние проявления и симптомы; в данном случае можно сказать, что медицина лжет.

Наука чем-то напоминает магию, она использует расчеты и законы, как магия — заклинательные формулы, чтобы вызвать из недр земли неведомые силы и энергии, поработить их и заставить служить себе. Но Фауст может вызвать Мефистофеля, а отослать его назад уже не в силах. «Господин на час» сделался «рабом на вечность», поэтому люди уже начали ощущать, что технологическая цивилизация — это не удобное кресло, в котором будет сидеть человечество, а дамоклов меч, раскачивающийся над его головой.

Искусство, как бы оно ни было несовершенно и оземлено, отчасти продолжает служить сигнальной системой истории. В стихах французских декадентов, немецких экспрессионистов, русских символистов и грузинских футуристов уже была предугадана и как бы заранее пережита эпоха наступающих катастроф. В них вспыхивало зарево революций, из них, как из трупов, текли сукровица и гной, над ними клубился дым еще не зажженных крематориев, в них слышались глухие стоны узников концлагерей.

Поэты вовсе не были пророками, которые предостерегали от гибели и призывали к покаянию свой народ. Скорее они были медиумами тех черных сил, которые нависли над землей, как грозовые тучи. Они были в числе тех, кто топит корабль, на котором плывет, а затем, хватаясь за обломки, кричит «спасайте!» неизвестно кому; но они уже никому не нужны, бушующее море слизнуло их языком своих волн. Но характерно другое: включившись в поле демонических разрушительных центробежных сил, они почувствовали, узнали того, кто стоял у закрытых дверей, как бы увидели темный лик.

Современное искусство похоже на «танго смерти», под которое узники шли на казнь. Сюрреализм — это смертный приговор человечеству и агония земли. Чем бы ни кончилась история в его жутких образах — громом взрывов или хриплым стоном, в них неизменно звучит смех сатаны.

Человечество искало истину еще на самой заре своей истории. Моисей дал закон — ответ уму, его свет озаряет путь, но не согревает душу. Христос благодатью раскрыл человеческое сердце. У современного человека свет мудрости погас, он сменился отрывочными знаниями, цифрами и фактами без всяких целевых связей. Любовь ушла; ее заменила страсть и неутолимая жажда наслаждений. Остроумный Маркс объявил, что базис человека — это живот, а голова и сердце — только надстройка. Как самого надежного свидетеля всего родословного биологического дерева он взял Дарвина. Это учение было принято с благодарностью как весть об освобождении, как огонь, который Прометей украл у богов и принес людям (на некоторых картинах Маркс изображен в виде Прометея).

Фрейд пошел еще дальше, но здесь мы ограничимся многоточием… Но материализм, позитивизм и школьные уроки медитации о том, что человек всего лишь зверь, притупили нравственное чувство, дали ту иллюзорную свободу, которую можно назвать произволом, и вместе с тем наполнили душу человека страхом. Гедонизм привел к разрыву между желанием и возможностью; к страху присоединилось чувство неудовлетворенности и гнетущей тоски, поэтому бытовой материализм странным образом соединился с демоническим спиритуализмом.

Современный человек умеет анализировать явления, в том числе и свои грехи, но не умеет каяться; поэтому небо для него остается закрытым. Раньше само небо, пронизанное, как золотыми нитями, лучами солнца, казалось ему образом духовной сферы; теперь оно кажется медной стеной, в которой нет ни дверей, ни лестниц. Если ночное небо говорило ему о бесконечности Творца и блеск звезд возводил ум его к вечности, к тому, что находится за пределами видимого мира, то теперь ночное небо как будто говорит ему о мрачной пустоте космических просторов, в которых кружится земля, как бильярдный шар, пущенный неизвестно каким ударом.

Человек потерял Бога, мир стал для него чужим и полным скрытых опасностей, как темный лес для путника; он хочет бежать, но не знает куда; и вот вслед за миром, где властвуют мертвые законы, он попадает в другой мир — демонических иллюзий. Эра технологии сменяется эрой наркологии. Дарвин превратил человека в обезьяну, Сартр вызвался держать пари с Марксом, что человек не свинья, а дикий вепрь. Фрейду показалось, что этого мало: для того, чтобы окончательно опозорить человека, он сделал мужчину убийцей своего отца и насильником над своей матерью, а женщину соперницей матери и наложницей отца.

На смену материализму пришел демонизм. Когда-то Запад превратил Индокитай в свою колонию, теперь Индокитай завоевывает Запад. Оккультные системы и наркотики, взращенные на Востоке, превращают когда-то христианский мир в духовную пустыню, будто орды Чингисхана и Батыя, которые оставляли за собой выжженные поля и развалины городов. Есть предание, что Батый, пройдя через Европу, остановился у берегов Адриатического моря, слез с коня, зачерпнул шлемом воду и вылил ее на берег, сказав, что вся земля от Китая до Средиземного моря принадлежит монголам. Духовные завоеватели из Индостана и Тибета теперь отвоевывают и расширяют эти владения.

Человека лишили земли как его родины; земли, которую он привык видеть покрытой травой, колосьями пшеницы или в черных распаханных бороздах. Эта теплая земля; одетые мхом камни гор; ручьи, берущие свои истоки в ледниках, звонкие, как серебро; воды рек, отливающие тусклым блеском, похожим на цвет расплавленной в горниле руды; леса, всегда сокровенные и таинственные, где тишина оттеняется музыкой птичьих голосов; скалы, погруженные в сон, — эти вековые владения человека потеряны; теперь он как будто пинком истории выброшен из своего дома туда, где земля спрятана и замурована под асфальтом и цементом, будто покрыта водой во время потопа.

Перед ним мир больших городов, наполненный грохотом и движением, и в то же время бездушный, чужой и мертвый, где громады домов в электрическом и неоновом свете похожи на далекий лунный пейзаж или сказочное зазеркалье. Человек в городе, как в пустыне, одинок среди людей, холодных, как двигающиеся, ожившие по какому-то мановению статуи из камня, среди мчащихся машин, которые кажутся монстрами из железа. Даже деревья в городских скверах и парках стоят, как памятники на кладбище умершей матери-земли. Человек чувствует тревогу и опасность; он хочет бежать назад, но не знает куда, как путник, заблудившийся в лесной трущобе или среди болота.

Материализм и позитивизм сделали свое дело. Они покрыли душу человека коррозией — ржавчиной сомнения. Конт, Маркс, Дарвин и Фрейд были не только жрецами обожествленной ими материи, — они явились медиумами и выразителями тех темных сил, которые собрались над землей, того потенциала всемирного зла, который вырабатывался и копился веками. Но позитивизм был лишь промежуточным состоянием, он лишил человека веры в Бога как способности ощутить Его и взамен дал только нуль. Но этот нуль не мог стать спасательным кругом для тонущего человечества. Ему нужно было осязаемое число, поэтому духовный вакуум заняли другие силы, величины с отрицательным знаком. Почва, подвергшаяся эрозии, становится бесплодной. Душа, лишившись духа, не могла видеть небо, она обратилась вниз, как лодка, опрокинутая бурей.

Позитивизм сменяется демонизмом. Здесь Запад и Восток пожали друг другу руки. Восток дал идеи, а Запад — средства. Одним из новшеств Запада, добивающих духовность в человеке, оказался телевизор. Он стал средством ухода из повседневной будничной монотонной жизни (гербом и эмблемой которой были «бухгалтерские счеты»). Телевизор стал донором, в котором нуждается современный опустошенный человек. Он бежит к телевизору, как мучимый голодом — к столу, бежит от самого себя в ирреальный мир — в океан голубого экрана. Телевизор повышает управляемость человека: он дает ему готовые решения, модели и рецепты.

Телевизор держит эмоциональную сферу человека в постоянном напряжении, поэтому в общении с людьми тот становится холодным и безразличным. Замечено, что юмористы и клоуны, у которых смех стал профессией, в обыденной жизни обладают угрюмым и замкнутым характером. Телевизор разлучает близких людей; человек, сидящий у голубого экрана, уже покинул дом и пустился в дальнее плавание.

Но это все предисловие и прелюдия; действие первого акта начинается с появления Мефистофеля. Он предлагает современному человеку, как некогда эликсир молодости Фаусту, три снадобья: 1) восточный оккультизм; 2) магия и демонизм; 3) наркотики. Все они сделаны из плодов одного дерева. Везде сатана предлагает дать свою силу в обмен на душу.

Первое средство — йога адвайта. Человек медитирует те демонические слова, которые были обращены падшим духом к нашим праотцам: «Вы будете, как боги». Он повторяет мантры о том, что он абсолют, творец вселенной, вокруг которой вращается множество миров. Таким образом, здесь повторяется грех Адама, ввергший человечество в рабство смерти и ада, и отвергается союз с Богом, вновь воссозданный Христом.

Адвайта-йога — это один из наиболее мрачных видов богоборчества. Еще до создания видимого мира светозарный первоангел Люцифер захотел стать богом и превратился в адское чудовище. На заре истории Адам повторил грех сатаны, захотел стать богом без Бога и сделался трупом, оторвавшись от источника жизни. В конце мира антихрист, в котором воплотится все зло земли, скажет: «я — Христос».

Вивекананда, проповедник йоги адвайты, решил не только предвосхитить, но и превзойти антихриста; он пишет: «Христос — это волна на поверхности моря, а я — глубина моря». Диалектический фокус о тождестве противоположностей дает возможность Вивекананде и его ученикам посредством логической акробатики утверждать и отрицать одно и то же.

Что дает адвайта-йога современному человеку? Беспредельную гордыню, которая заглушает другие чувства; слияние с духом сатаны, как подобного с подобным. Человек, уверивший себя, что он бог, разумеется, уже не будет считать какие-либо нравственные законы обязательными для себя, тем более, что адвайта учит, что мир множественных существ иллюзорен, есть только абсолютное бытие, тождественное небытию. Впрочем, проповедникам йоги даны инструкции считаться с обычаями и традициями страны и народа; начинать, как с приманки, с учения о каком-то абстрактном добре, а затем постепенно, как тайны масонских лож, открывать душе, прошедшей период адаптации, нигилизм и сатанизм адвайты.

Йоги не забывают о практицизме современного человека, поэтому они предлагают своим адептам и кандидатам в божество наряду с философскими абстракциями также дыхательные упражнения и позы «вверх тормашками» (асаны) для улучшения пищеварения, потенции и так далее. Представление себя как абсолюта дает чувство особой сатанинской эйфории, — плод воспаленной гордыни, концентрата всех страстей — и в то же время холодное безразличие к окружающим как к миражу и иллюзии. Истина проста и монолитна, а йога адвайта, как и всякая ложь, сложна и противоречива. Но лжец умеет льстить и обольщать.

Великий мастер лжи Геббельс когда-то, разоткровенничавшись, сказал: «Ложь в малом количестве вызывает сомнение, а в большом кажется правдоподобной; лги как можно больше и смелее, чтобы тебе доверяла толпа».

В качестве второго выхода из мира машин и компьютеров предлагается магия, колдовство и демонизм, то есть вполне осознанное и волевое поклонение сатане. Демонизм — это Библия, прочитанная так, что «да» изменено на «нет», а «нет» — на «да». Демонизм — это культ греха, особенно жестокости и секса. Его обряды включают в себя: осквернение святыни, пролитие крови и осмеяние человеческого естества через всевозможные извращения. Его мораль — презирать всякую мораль. Его сущность — ненависть к Богу и бессильная месть Богу через предпочтение Христу сатаны, то есть духовное самоубийство.

Демонизм, окруженный, как своей почетной свитой, магией, астрологией, хиромантией, гаданием, прорицанием и колдовством, вводит человека в область сатанинских энергий, в тот хаос, который лежит за светом Логоса. Вырвать человека из поля притяжения этих сил может только чудо. У колдунов и люцифериан душа в постоянном смятении; вспышки дикой сатанинской радости, как брызги искр на стыке электрических проводов, сменяются тоской и прострацией. Лица их кажутся окутанными тьмой, как черной вуалью, а в глазах злоба, скрытая тоска и какой-то глубокий метафизический мрак.

Сатанизм входит в явном или замаскированном виде во все оккультные секты и течения, как сферы, пересекаясь, входят одна в другую; оккультисты обычно называют его «древней мудростью», «тайной Востока» и так далее. Если йога представляет собой интеллектуальный демонизм, то колдовство с его ритуалами — эмоциональный сатанизм. Сколько глаз в Америке и Европе обращено в сторону Тибета, а не к забытому ими Иерусалиму, сколько гуру пошло по следам Апостолов, чтобы вновь обратить христианские народы в язычество!

Третий способ освобождения, который предлагает сатана — это наркотики. Людям хотя и не религиозным или полурелигиозным, но не потерявшим критического рассудка и нравственного чувства, самообожание йогов может показаться или дикой формой аутотерапии, или философским идиотизмом, а колдовство и демонизм — дурным сном, заимствованием из сказок братьев Гримм. Показаться таким людям было бы со стороны демона риском и ошибкой. Увидев демона, они могли бы вовсе не броситься в его объятия, а искать защиты в религии, то есть при виде врага укрыться, как в крепости, в Церкви.

Не всех можно прельстить культом зла и сексуальной вседозволенности. Многие отвернутся от этого с отвращением, как от груды гниющих кишок на бойне. Поэтому демону, опытному стратегу (хотя он часто делает глуповатые промахи), целесообразнее не показывать им себя, но внушать, что его вовсе нет, а Бог давно умер, и вместо пера с кровью, которым пишут договор с демоном, вложить в их руки шприц с морфием. Человеку кажется, что он отправляется в увлекательное путешествие в далекие страны, к тихоокеанским островам или к причудливым городам Индии и Китая. И здесь начинается этот маскарад, которым правит дьявол, и тот мультфильм, режиссер которого сатана. Ребенок идет за фокусником, душа за сатаной.

Мы не будем описывать грез опиофага и поведение наркоманов. При всем разнообразии в них есть что-то общее, указывающее на объективную реальность. Это не фантазия и не сновидение; грезы наркомана непохожи ни на одно, ни на другое — это не содержание подсознания, а прорыв в мир духовных чудовищ, которые принимают видимые формы; это материализация демонических сил. У наркомана исчезает чувство тела, то есть появляется ощущение невесомости; мир для него как будто перевернулся, падение в адскую бездну воспринимается как полет. Укол наркотика — это добровольная поездка к демону. В одном из стихотворений Гумилев написал: «Так томно и так тревожно сердце мое звучит в ответ: «Видишь вокзал, на котором можно в Индию Духа купить билет?»<…> Люди и тени стоят у входа в зоологический сад планет».

Наркоман отправляется на тот же шабаш сатаны, только не физически, а видениями своей души, лежа в это время в постели. Наркотики употребляли колдуны Африки, шаманы Сибири, вертящиеся дервиши, ассасины в Ираке и в Сирии и дельфийские пифии. Наркотик — это не просто яд, это «причащение» из той бесовской чаши, о которой упоминает апостол Павел, противопоставляя ее Чаше Христовой (1 Кор. 10, 21). Характерно, что в грезах опиофага появляются китайские пагоды, буддийские храмы, минареты, стройные, как тополя, каменные изваяния древних божеств, но там нет христианского храма, или он рушится в его видении. Характерно также, что, находясь под действием наркотиков, человек может плясать перед статуей Шивы, поклоняться истуканам, но не может молиться истинному Богу.

Покаяние колдунов и ворожеев трудно и мучительно. Демон ожесточенно сопротивляется, чтобы не выпустить жертву из своих когтей. Они чувствуют не только физическую, но и душевную боль. Когда наркоман хочет отказаться от наркотиков, то дьявол предает его терзаниям; он должен пройти через адский огонь, чтобы получить свободу. Но трудно — это не значит невозможно; только немощные человеческие силы должна укреплять благодать Божия и помощь Церкви. Здесь нужна и воля человека, и вера его, и молитвы, и непрестанное призывание имени Христа. Spira — spera: «дыши — надейся» [2].

Однако здесь может получиться замкнутый круг. Наркоманами чаще всего становятся люди не религиозные или поверхностно религиозные, а стать религиозным, чтобы перестать быть наркоманом — это ложное отношение к религии и ползучий прагматизм. Молитва и церковные таинства — это не антинаркотик, а включение в высшую духовную жизнь. Здесь должен ставиться вопрос не только об излечении, а о новой жизни, о новых ее целях, содержании и средствах.

Нельзя верить для того, чтобы излечиться, а можно излечиться потому, что веришь. Благодать Божия — это вечная энергия Божества, которая делает душу богоподобной, это высшая самодовлеющая ценность, а не пилюли, которые можно проглотить, и не элемент общеоздоровительного комплекса. Больше, чем его наличное состояние, наркомана должно волновать будущее его души. Религия прежде всего — воля, а подвиг воли — это умение воспринять и хранить благодать.

Технический прогресс представляет собой необратимое явление: его невозможно остановить по нашему желанию, как невозможно повернуть поток реки назад, от устья к истоку. Но человек может осмыслить свое отношение к технической цивилизации, к тем негативным следствиям, которые она влечет за собой.

Что должен делать христианин в современном мире? — Прежде всего сохранять христианскую шкалу ценностей, вершиной которой является Божество, вечная жизнь и способность человеческой души к богообщению. Христианин должен сохранять потенциал своей личной свободы; он не может уйти от процессов, происходящих в мире, но может жить так, чтобы эти процессы не захватили его душу, не дотянулись, как щупальца спрута, до той области души, которая должна принадлежать только Богу. Для этого необходимы два условия: принадлежность к Церкви — этому явлению вечности на земле, — и личный аскетизм (само слово аскетизм означает «отсекание ненужного»).

В области духовной жизни нет новых открытий или каких-либо особых путей. Православие имеет все то, что нужно для спасения, — необходимо только сохранить эти сокровища и не променять их на стремления к комфортности и гедонизму, к тому, что щедро обещает наш век, но на самом деле дает скудно.

Евангелие — это последнее полное Откровение Бога к людям. Оно дано на все времена; в нем каждый найдет свое. Но в то же время Евангелие — закрытая для мира книга; она постепенно открывается тем, кто живет по Евангелию. Ее нельзя воспринять как одну из мировоззренческих концепций. Постоянные усилия воли со стороны человека — это тот единственный ключ, которым открывается эта книга.

Настоящее время — это не историческая неожиданность, оно сложилось из всех элементов, которые существовали всегда, но теперь они стали более концентрированными, и антихристианские процессы становятся все более динамичными. Лгут те, кто скрывает опасность современного демонизма, но еще больше лгут те, кто говорит, что теперь невозможно спастись. Раз существует мир, значит, существуют святые и угодники Божии, — существуют в этом мире, не раздавленные и не уничтоженные им.

Действительно, мир с нарастающей быстротой идет к катастрофе — об этом говорят даже неверующие. Но возникает еще другой вопрос: а действительно ли мы хотим спастись? Господь предупредил нас о нашем времени. Но Он сказал: Мужайтесь: Я победил мир (Ин. 16, 33).

Примечания:

[1] Маздак — руководитель движения маздеистов (см. с. 327) в конце V — начале VI вв.; это движение имело характер острого общественного конфликта.

[2] Чаще можно встретить иную форму этой латинской пословицы: Dum spiro, spero «Пока живу — надеюсь».

Архимандрит Рафаил (Карелин)

https://www.eparhia-saratov.ru...