К великому сожалению, современное состояние общества таково, что множество людей, в том числе номинативно православных, никогда не читали Нового Завета. Подавляющему большинству также не до классиков литературы и не до чтения вообще. В качестве основного «источника познаний», по большей части вредоносного для духовно-нравственного здоровья нации, выступают компьютер и телевизор.
Не выправил эту ситуацию и объявленный Годом литературы 2015 год. Точно так же, как в 2007 году Год русского языка остался всего лишь помпезным ярлыком, словесных нечистот, загрязняющих и унижающих наш «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык», с тех пор не убавилось.
В связи с Н.С. Лесковым вспоминают обычно только «Левшу» и «Очарованного странника», да и то лишь потому, что видели суррогаты этих произведений на экране: по «Сказу о тульском косом левше и о стальной блохе» снят мультфильм, а по мотивам «Очарованного странника» – кинофильм.
Даже на родине писателя, в Орле, немногие могут назвать героев лесковских книг в композиции памятника Лескову, установленного более 30 лет назад. Уникальный, единственный в мире орловский Дом-музей Н.С. Лескова не был отреставрирован даже к своему 40-летию (июль 2014 года). Только после выступлений прессы местные чиновники от культуры спохватились и наобещали прикрыть этот позор, но лишь к 2017 году. И впрямь: обещанного три года ждут. За прошедшие после плачевного юбилея музея три года здание совсем обветшало. Так и стоял лесковский музей сирый и убогий: разрушался фундамент, растрескались и развалились каменные ступеньки, облупилась краска на деревянной обшивке окон и стен, протекала кровля, подвергая опасности бесценные экспонаты. Единственный в мире Дом-музей Н.С. Лескова был закрыт.
В этом году начались кое-какие работы по реставрации здания, однако не обошлось без строительных выкрутасов. Архитектурный скандал разгорелся в Орле, когда градозащитники обнаружили, что каменные исторические ступеньки Дома-музея окончательно разломали и грудой свалили на заднем дворе. Демонтированную раритетную каменную лесенку заменили бетонно-тривиальным кривым новоделом.
Сейчас реставрационные работы снова приостановлены из-за недостаточного финансирования. В то же время, когда разрушалось здание бесценного памятника культуры, в городе возводились и возводятся стоящие десятки миллионов рублей особняки местных царьков – чиновников и здешних олигархов. И все это – в дотационном регионе страны. Один такой таунхаус даже раскинулся в самой непосредственной близости к лесковскому музею, отхватив плутовским манером кусок сада на прилегающей к Дому-музею территории. Так, согласно православной аскетике, нечисть тоже стремится прилепиться к святому и чистому, стремясь покрыть свою нечистоту. Бес может прикрыться и ангельским одеянием.
Здесь же, поблизости от Дома-музея Н.С. Лескова, совсем развалился еще один памятник культуры, дорогой для всякого образованного человека, описанный в романе И.С. Тургенева «Дворянское гнездо», затем – в романе И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева», в стихах Константина Бальмонта. Это – «Домик Лизы Калитиной». Высокопоставленный чиновник, замглавы регионального парламента, объявивший себя «куратором» и председателем попечительского совета «Дворянского гнезда» – заповедной литературно-исторической зоны Орла, на протяжении многих лет более печется о себе и использует эту территорию и эту тему только для самопиара, но никак не для восстановления и сохранения святыни общерусской культуры.
Знаменательно, что самое начало литературного пути Лескова обозначено постановкой духовной христианской темы. Первым печатным произведением писателя – проповедника добра и истины – явилась небольшая заметка «О продаже в Киеве Евангелия» (1860). Вступивший на литературное поприще молодой автор, ратуя за распространение в русском обществе христианского духа, высказал озабоченность по поводу того, что Новый Завет, в то время только появившийся на русском языке, доступен не каждому из-за высокой стоимости издания. Поднятая в крохотной заметке проблема оказалась столь животрепещущей, что получила большой общественный резонанс. Написанное «на злобу дня» пережило сиюминутность газетного существования. Важность той первой публикации Лескова отмечалась его современниками даже и тридцать лет спустя. В 1890 году газета «Новое время» указала на лесковскую «корреспонденцию из Киева, в которой автор скорбел о том, что в местных книжных магазинах Евангелие, тогда только изданное на русском языке, продается по ценам возвышенным, вследствие чего много людей небогатых лишены возможности приобрести книгу слова Божия».
Автор заметки «О продаже в Киеве Евангелия» отметил как «новую» и «радостную» возможность «удовлетворения насущной потребности читать и понимать эту книгу», переведенную «на понятный нам язык». В то же время он с возмущением пишет о книготорговцах, усмотревших в давно ожидаемом «русском» Евангелии всего лишь ходовой товар и сделавших его предметом бессовестной наживы.
В дописательские годы сам Лесков занимался делами коммерческой фирмы и хорошо знал экономические законы. Однако в данном случае автор «Корреспонденции (Письма г. Лескова)» справедливо требует отличать в книжной торговле «дело Божеское» от спекулятивно-коммерческого: «Как же книгу, назначенную собственно для общего употребления всех и каждого, сделать такою недобросовестною спекуляциею?» Писатель особенно озабочен тем, что переведенный на русский язык Новый Завет, ставший доступным для понимания простых людей, не попадет в руки паломников со всей Руси, которые «всегда покупают в Киеве книги духовного содержания»: неимущий киевский «пешеход-богомолец» «принужден отказать себе в приобретении Евангелия, недоступного для него по цене».
Евангелие и цена, христианская душа и кошелек, совесть и нажива – Лесков показал несовместимость этих полярностей: мира духовного и сферы денежно-меркантильной. Об этом противостоянии Христос говорит: «Не можете служить Богу и мамоне» (Мф. 6, 24).
Тему социальной и духовной закабаленности человека товарно-денежными отношениями писатель разрабатывал на протяжении всего творческого пути – от ранних статей: «О продаже в Киеве Евангелия» (1860), «Торговая кабала» (1861) – до самых последних работ: статья «Писательская кабала» (1894), «прощальная повесть» «Заячий ремиз» (1894).
«Достоевскому равный, он – прозеванный гений», – стихотворная строчка Игоря Северянина о Лескове до недавнего времени звучала горькой истиной. Автора «Соборян», «Запечатленного Ангела», «Очарованного странника» и множества других шедевров русской классической прозы пытались представить то бытописателем, то рассказчиком анекдотов, то словесным «фокусником», в лучшем случае – непревзойденным «волшебником слова». Так, современная Лескову литературная критика справедливо усматривала в нем «чуткого художника и стилиста» – и не более: «Лесков характеризуется своим стилем едва ли не больше, чем своими взглядами и сюжетом <…> Как, по уверению Рубинштейна, на каждой ноте сочинений Шопена стоит подпись “Фредерик Шопен”, так на каждом слове Лескова имеется особое клеймо, свидетельствующее о принадлежности именно этому писателю».
Лесков, подобно апостолу, совершал свой переход «из Савлов в Павлы», свое восхождение к свету Истины. Страница с заглавиями предполагаемых творений из лесковской записной книжки, экспонируемая в Доме-музее Н.С. Лескова в Орле, свидетельствует, что среди других творческих замыслов писатель обдумывал произведение под названием «Путь в Дамаск». «Путь в Дамаск совершает всякий человек, ищущий света», – отметил в своей записной книжке Лесков.
Он не позволял никаким давлениям извне направить в ложное русло его собственный, личный, глубоко выстраданный поиск: «Я шел дорогою очень трудною, – все сам брал, без всякой помощи и учителя и вдобавок еще при целой массе сбивателей, толкавших меня и кричавших: “Ты не так… ты не туда… Это не тут… Истина с нами – мы знаем истину”. А во всем этом надо было разбираться и пробираться к свету сквозь терние и колючий волчец, не жалея ни своих рук, ни лица, ни одежды».
Свое неуемное стремление к обретению Истины, дабы, по апостольскому слову, «приобресть Христа и найтись в Нем» (Филип. 3: 8), писатель передавал и близким людям, и большой семье своих читателей. Так, обращаясь в 1892 году к своему приемному сыну Б.М. Бубнову, Лесков писал: «“Кто ищет – тот найдет”. Не дай Бог тебе познать успокоение и довольство собою и окружающим, а пусть тебя томит и мучит “святое недовольство”».
Такое же «святое недовольство» руководило писателем в его художественном исследовании русской жизни. Творческий мир Лескова выстраивался на абсолютных полярностях. На одном полюсе – «иконостас святых и праведных земли русской» в цикле рассказов и повестей о праведниках: «Человек на часах», «На краю света», «Однодум», «Пигмей», «Пугало», «Фигура», «Кадетский монастырь», «Инженеры-бессребреники» и многие другие. На другом – «Содом и Гоморра» в рассказе «Зимний день (Пейзаж и жанр)»; ужасающий духовный голод современности в поздних произведениях: «Импровизаторы (Картинка с натуры)», «Юдоль (Рапсодия)», «Продукт природы», «Административная грация (Zahme Dressur в жандармской аранжировке)», «Загон» и в других рассказах и повестях, полных страдания, боли и горечи.
Но и в «загоне» русской жизни писателя не оставляло созидательное «стремление к высшему идеалу». Вникая в глубинные пласты Священного Писания, Лесков творил свой – явленный в слове – художественный образ мира. Это путь от ненависти и злобы, богоотступничества и предательства, отвержения и отторжения, попрания духовности и разрыва всех человеческих связей к искуплению каждым своей вины через принятие христианской веры, любовь к Богу и ближнему, покаяние, следование идеалам Евангелия и завету Христа: «Иди и впредь не греши» (Ин. 8, 11).
От добровольно взятых на себя обязанностей «выметальщика сора» Лесков переходит к реализации своего высокого призвания – к религиозно-художественному поучению. В основе многих произведений последнего периода творчества («Христос в гостях у мужика», «Томление духа», «Под Рождество обидели» и других) лежит драгоценное слово Божие. Писатель выдерживает основные жанровые особенности и сам стиль православной проповеди с ее ориентированностью на звуковое, живое восприятие художественного слова, внутреннюю диалогичность мысли, усиленную восклицаниями, риторическими вопросами, особой ритмической организацией напряженной, взволнованной речи. Так, притчевый, учительный смысл «житейских случаев», изложенных в святочном рассказе «Под Рождество обидели», в финале переходит в рождественскую проповедь, устанавливается родство духовное, которое «паче плотского», между писателем-проповедником и его «паствой»: «Может быть, и тебя “под Рождество обидели”, и ты это затаил в душе и собираешься отплатить? <…> Подумай, – убеждает Лесков. – <…> Не бойся показаться смешным и глупым, если ты поступишь по правилу Того, Кто сказал тебе: “Прости обидчику и приобрети в нем брата своего”».
Это христианское наставление в одном из последних рассказов Лескова соотносится с руководством духовного пути преподобного Нила Сорского. Древнерусский святой нестяжатель в назидание ученику своему писал: «Сохрани же ся и тщися не укорити и не осудити никого ни в чем». У Лескова в одном из писем есть знаменательные слова: «Я не мщу никому и гнушаюсь мщения, а лишь ищу правды в жизни». Такова и его писательская позиция.
Лесков отважился указать на «немощи» и «нестроения» тех церковнослужителей, которые не стоят на должной духовно-нравственной высоте и тем самым вводят в соблазн не одного, а многих из «малых сих, верующих» (Мк. 9, 42) в Господа. И в то же время писатель создавал замечательные образы православных священников – вдохновенных христианских наставников, которые способны «расширить уста своя» честным словом церковной проповеди. Писатель изображал таких светочей Православия на протяжении всего своего творческого пути: от начала (отец Илиодор в дебютном рассказе «Засуха» – 1862) – к середине («мятежный протопоп» Савелий Туберозов в романе-хронике «Соборяне» – 1872; «благоуветливые» образы архипастырей: «пленительно добрый Филарет Амфитеатров, умный Иоанн Соловьев, кроткий Неофит и множество добрых черт в других персонажах» в цикле очерков «Мелочи архиерейской жизни» – 1878) и до заката дней (отец Александр Гумилевский в рассказе «Загон» – 1893).
Всей художественной проповедью своего творчества Лесков сам стремился приблизиться к уяснению «высокой правды» и исполнить то, что «Богу угодно, чтобы “все приходили в лучший разум и в познание истины”».
О самом себе писатель говорил: «Я отдал литературе всю жизнь, <…> я не должен “соблазнить” ни одного из меньших меня и должен не прятать под стол, а нести на виду до могилы тот светоч разумения, который мне дан Тем, пред очами Которого я себя чувствую и непреложно верю, что я от Него пришел и к Нему опять уйду <…> я верую так, как говорю, и этою верою жив я и крепок во всех утеснениях».
Незадолго до смерти Лесков размышлял о «высокой правде» Божьего суда: «совершится над всяким усопшим суд нелицеприятный и праведный, по такой высокой правде, о которой мы при здешнем разуме понятия не имеем». Писатель скончался так, как ему и желалось: во сне, без страданий, без слез. Лицо его, по воспоминаниям современников, приняло самое лучшее выражение, какое у него было при жизни – выражение вдумчивого покоя и примирения. Так завершилось «томленье духа» и свершилось его освобождение.
А.А. НОВИКОВА-СТРОГАНОВА,
доктор филологических наук,
член Союза писателей России
http://rv.ru/content.php3?id=12559
Оценили 7 человек
17 кармы