Возвращение: что важнее честь или карьера?

Вещь очень сильная. И жестокая. Поэтому стоит 18+

Между светом и тьмой

Путь лежит твой и мой,

И никто тут для нас

Ни совет, ни указ...

Но ты должен знать,

Ты должен сделать свой выбор.

С незапамятных пор

Мы выходим в дозор,

Кто в ночной, кто в дневной,

Долг у каждого - свой...

Но ты должен знать,

Ты должен сделать свой выбор.

Рухнул, боль не тая,

В бездну небытия

Тот, кто правду пытал

У фальшивых зеркал...

Но ты должен знать,

Ты должен сделать свой выбор.

Что - добро, а что - зло,

Нам узнать не везло,

А в игре в миражи

Вновь поставлена жизнь...

Но ты должен знать,

Ты должен сделать свой выбор.

Между светом и тьмой

Путь лежит твой и мой,

Между светом и тьмой

Путь проложен земной...

Начальник полиции – самый везучий сукин сын в нашем городе. Зовут его Гальцев, и он сделал карьеру, помогая большим людям. Никогда им не отказывал, даже сейчас и уж тем более, когда сидел в дежурке и принимал заявления. Позвени монетой, выгоду посули, и всё будет как надо, но, если ни денег, ни власти у тебя нет, хоть на коленях рыдай перед ним, он бровью не поведёт.

Много лет назад в отделение вошёл мужчина. Вернее сказать, ворвался. Он кричал и плакал, а Гальцев как обычно со скучающим видом сидел за окошком – просто слушал и записывал. У его напарника, который сидел позади, у дальней стены кабинета, зазвонил телефон – не дежурный, а мобильник с дурацкой мелодией «ту-ду-ду-ду ду-ду» –, и тот поговорил с кем-то коротко, а потом подошёл к Гальцеву и, положив руку ему на плечо, сказал:

– Отдохни пока. Я разберусь.

Гальцев спорить не стал, но по лицу было понятно – возмущён. Он ещё не понял, как ему повезло. Я сам узнал это лишь сегодня. У меня есть доказательства.

Утром я сидел на стуле в тесном кабинете с ободранными стенами, тремя столами и сейфом для оружия, а Бортёмин сидел в своём углу, скрывшись за газетой. Решаков, заваривая чай, читал мне лекции – дескать, зря я в гороскопы не верю. По его словам, чтобы человека по полочкам разложить, всё нужно в расчёт брать, в том числе суеверия, потому как всякий ведёт в себя в соответствии с тем, во что он верит, и если Овен думает, что должен быть упёртым, а Стрелец – целеустремлённым, то таким он будет или по крайней мере постарается быть.

Бортёмин подал голос:

– А если кто верит, что ему, как родившемуся в Год обезьяны, полагается бананы жрать, то искать его надо на пальме. Решаков, почему ты ещё не на пенсии?

– Только после вас, Валерий Михайлович, – с улыбкой отозвался тот.

Бортёмин уселся рядом со мной и сказал:

– Ты у нас первый день, однако знать должен, что работы нам хватает, но это в основном бытовуха: то алкаши чего не поделят, то наркоманы кого грабанут неаккуратно. Так что, если ты тут за детективами...

Его перебил звонок телефона. Трубку снял Решаков, а через несколько минут, закончив разговор, положил её и сказал Бортёмину:

– Ты, Валерий Михайлович, должно быть в Год вороны родился. Если таковой имеется, конечно.

– Что там?

– Труп. Накаркал ты.

В квартире скверно пахло. Участковый сказал, что тело погибшего обнаружил сосед снизу – местный алкаш по прозвищу Мишаня. Тот сидел на кухне, пока в остальных комнатах хозяйничали судмедэксперты. Он же опознал покойника. Это был хозяин квартиры – пасынок местной шишки, директора ГЭС.

Прежде чем опросить Мишаню, Бортёмин подошёл к одному из экспертов. Для начала познакомил нас:

– Это Григорий Иванович – светило науки, а это новенький наш. Давай, Гриша, рассказывай.

– Друг наш, что в кровати лежит, умер от удара по затылочной части, – сказал светило науки с глубокими морщинами на лице и красными глазами. – Судя по следам, удар был произведён чем-то закруглённым. Типа биты, но рубец узковат и глубже, так что думаю, труба металлическая или типа того. Позже точнее скажу.

– Когда смерть наступила?

– Не так давно, судя по всему. Навскидку – утром, часов в шесть.

– Отпечатки?

– Полно. Но участковый сказал тут разве что не притон – только элитный, а не какой-нибудь гадюшник. Хозяин постоянно к себе дружков да подружек водил. И прошлый вечер, похоже, исключением не был.

– Нашёл что-то?

– Трудно не найти было, – Григорий Иваныч указал на журнальный столик, где стояла бутылка коньяка и бокал. – Бутылка полупустая. Или полуполная, кому как нравится.

– Стало быть, выпивал.

– Или выпивали.

– Бокал же один?

– В том-то и дело. Он – не простой, специальный, очень дорогой, в журнале видел. Покойный шикануть, видимо, любил. Так вот. Здесь один бокал, а в шкафу – там у него что-то типа бара – ещё четыре.

– И?

– Если мне память не изменяет, такие наборы всегда продают чётным числом. Где ещё один бокал?

– Может, разбился, – вставил я.

– Может – это со стаканами за пятьдесят рублей. А тут вещь качественная и покойный, судя по обстановке, в этом толк знал. Если бы разбился один, он бы остальные выбросил и купил новый набор. А если разбился накануне, то где осколки?

– Чё-то натянуто, – заметил Бортёмин.

– Считай, что мысли вслух. Или даже – интуиция.

– Ладно, подумаю над этим. К вечеру жду от тебя остальное.

– Добро.

После этого мы оставили Григория Ивановича и прошли на кухню, где сидел сухонький мужичок лет сорока пяти на вид – тот самый Мишаня. Он сказал, что утром поднялся на пролёт, чтобы покурить, и увидел, что соседская дверь открыта, а из квартиры чем-то воняло.

– Я подумал, может, с унитазом чё, вдруг и меня зальёт, решил проверить, захожу, зову хозяина, а он там, лежит…

Бортёмин подозвал участкового, прошептал ему что-то на ухо, и, когда тот вышел из квартиры, обратился к Мишане.

– А свет в квартире горел?

– Вроде, нет, это я потом включил, когда вас вызвал.

– А покойного как в темноте распознали?

– Ну как? Подошёл поближе, а у него вся башка в крови.

– Я имею в виду, как поняли, что это именно ваш сосед?

– А кому ж это ещё быть?

В этот момент вернулся участковый, кивнул Бортёмину и указал ему пальцем в пол.

– Вы зачем врёте, уважаемый?

– Я вру? – удивился Мишаня.

– Вы-вы. Пепельница ваша стоит на нижнем пролёте. Значит, обычно вы туда курить и ходите. А вонь никакую вы тоже почувствовать не могли. Тогда ещё и не пахло, надо полагать, а даже будь иначе, вы, как курильщик, учуять бы ничего не смогли, тем более во время курения.

– Чё-то ты наговариваешь на меня, командир?

В диалог вступил участковый.

– Мишаня, – произнёс он с доверительным взглядом. – Не блуди. Говори честно. Сам знаешь, что как бывает на маленькую ложь на большая накручивается.

Мужичок вздохнул и похлопал себя по карманам, вероятно, в поисках сигареты, которой у него не было.

– Я конкретно в квартиру шёл. Хозяин хоть мажор был, но славный малый, сгревал меня иногда. Мы вчера как раз прибухивали с ним немного, а сегодня к нему зашёл на опохмел занять, а тут… я сначала вам совсем звонить не хотел. Боялся, что на меня подумают. Но я позвонил!

– Молодец, – отозвался Бортёмин. – Во сколько ты вчера из этой квартиры вышел?

– Я не помню точно. Крепко выпили. Уходить не хотелось, если честно, но попросили меня на выход.

– Ясно. А утром ты пришёл и спрятал бокал?

– Какой бокал?

– Из которого пил.

– Я чё пижон какой, водку из бокала пить?

Позже мы достали досье на покойника – Малеева Дениса. В две тысячи третьем году он проходил свидетелем по делу об изнасиловании. Обвиняемым, его друг Пётр Никовский, получил три года колонии.

– Немного, – заметил Бортёмин, пока мы ехали к матери убитого.

– Учитывая, что потерпевшая в ходе следствия руки на себя наложила, я бы даже сказал, весьма немного. С Малеевым тоже не совсем понятно. Он в момент изнасилования в квартире был и ничего не предпринял. Если честно, читаю показания, и складывается впечатление, что он там непросто свечку держал. Со следаком бы потолковать. Некий Васильев знаком вам?

– Знаком. Антолий Саныч. Трудно с ним будет потолковать.

– Почему?

– Во-первых, он на пенсии уже лет так десять, а во-вторых, представился полгода назад, – заметив мой взгляд, Бортёмин добавил: – Сердце отказало. Отмучился Васильев.

Наконец мы прибыли на место. Это был частный дом родителей Малеева – точнее, его отчима, где он проживал с супругой. Именно она нам и открыла дверь. Нас провели в гостиную, усадили в кресла и угостили чаем. Разговор начал Бортёмин.

– Наталья Владимировна, примите мои соболезнования, – сказал он. – Я понимаю, какое горе на вас свалилось, но мы должны действовать быстро, поэтому я сейчас задам вам несколько вопросов.

– Я постараюсь ответь на каждый из них. Уж поверьте, я больше всех хочу, чтобы вы нашли ублюдка, который… сотворил это с моим мальчиком.

Я невольно хмыкнул, вспомнив, что «мальчику» на момент смерти было тридцать два года и за время своей жизни «мальчик» успел засветиться в неприятных делах. Бортёмин бросил на меня недовольный взгляд. К счастью, Наталья Владимировна ничего не заметила.

– Когда вы видели сына последний раз? – спросил Бортёмин.

– Примерно месяц назад. Они тогда с папой повздорили, – женщина вдруг всхлипнула. – Денис бы в ярость пришёл, если бы услышал, что я так сказала.

– Почему? У них были плохие отношения с отчимом? – спросил я.

При слове «отчим» глаза у Малеевой на секунду вспыхнули. Бортёмин поморщился.

– Нет, что вы, у них были замечательные отношения, – наконец ответила Наталья Владимировна.

– Почему же они поссорились?

– Это слишком личное и к делу никак не относится.

Мы с Бортёминым переглянулись. Из этой женщины ничего «личного» – считай, лишнего – было не вытянуть.

– Ну хорошо, – протянул Бортёмин. – А при каких обстоятельства в целом проходила та встреча? С вами был кто-то ещё? Вы, ваш муж, Денис…

– Ещё Алиса, наша дочь.

– Кстати, она может что-то рассказать?

– Про Дениса? Вряд ли. Они почти не общались. Слишком разные. Даже по возрасту…

«И по отцам» – мысленно добавил я, а вслух спросил:

– Сколько лет Алисе?

– Восемнадцать, – почему-то улыбнулась Малеева, и эта улыбка не подходила ни к ситуации, ни к её лицу вообще.

– Мы всё-таки попробуем что-нибудь узнать у неё, – сказал Бортёмин. – мало ли. Где её найти?

– Быть может, в больнице.

– С ней что-то случилось?

– Нет-нет, всё в порядке, – снова улыбнулась женщина, и на этот раз, кажется, вполне искренне. – Она в прошлом году поступила в медицинский колледж, а в больнице подрабатывает. Хотя, что там подрабатывать – копейки…

– Не рановато ли для интернатуры?

– Я ей то же самое сказала. Её к больным даже не подпускают почти. Она там утки носит и полы моет. Говорит, что опыта набирается. Дурочка.

После этого Наталья Владимировна полностью сосредоточилась на обсуждении дочери. Нам пришлось несколько раз возвращать её к главной теме. Когда разговор закончился, мы вышли из дома и в машине я заметил:

– Пьяница и кутила - у неё мальчик, а умница-студентка, которая в больнице трудится бесплатно – дурочка. Так по-разному к ним относится, как будто… как будто…

– Как будто у них отцы разные, – договорил за меня Бортёмин. – Но так и есть. Надо бы поговорить с Малеевым-старшим. Поедем к нему.

– Прямо на работу, что ли?

– А что такого? – усмехнулся Бортёмин.

Малеев был в своём офисе, в огромном зале с высоким потолком. Все в городе знали, кто он; знали, как он решает дела. Если Малеев ещё не отправил людей на поиски убийца пасынка, стало быть, отношения у них, правда, были не очень хорошие. И он, судя по расслабленному галстуку и покрасневшему лицу, всё, что напоследок сделал в память о погибшем, помянул его стопкой крепкого напитка. Сказал, что жена позвонила ему десять минут назад и обо всём сообщила. Может, оно так и было, но готов спорить, о произошедшем он узнал раньше от кого-нибудь другого.

– Примите мои… – начал было Бортёмин, но Малеев прервал его.

– Не надо, – отмахнулся он. – Я спектакль разыгрывать не буду. Всем моим близким известно, как я относился к этому… и вам, полагаю, об этом рассказала Наташа. Пожаловалась, небось… Жалко её, кончено… Сама виновата!

Малеев говорил отрывисто, с долгими паузами. Пожалуй, стопок было несколько. Мы спросили его о последней встрече с Денисом, о причине, по которой они поссорились.

– Этот увалень совсем обурел, – ответил Малеев. – Требовал у матери денег на какие-то курсы. На моих глазах! Дурак.Уж я-то знаю, что там за курсы. Дружкам своим мастер-классы по бухалову показывать… весь в папашу своего, порченная кровь.

– А дочь ваша? – осторожно спросил Бортёмин.

– А что она? – тут же вскинулся Малеев. – Вы её сюда не приплетайте! Она – не чета этому ушлёпку. Даже не общалась с ним.

Вдруг послышалась какая-то мелодия. Это у Бортёмина зазвонил телефон. Он глянул на экран и предал трубку мне. Я вышел из кабинета, чтобы переговорить. Звонил Решаков, чтобы сообщить о деле по изнасилованию, в котором фигурировал Малеев-старший.

– Сводку ты уже читал, – сказал он, – но вот, что ещё удалось выяснить: Никовский, тот, которого в итоге осудили, затащил в хату Малеева девчонку, избивал её и насиловал около двух часов. Девчонка молодая, только-только восемнадцать исполнилось. В её показаниях написано, что она в тот вечер из кафе возвращалась. Свой день рождения там отмечала. Отец этой девчонки в отделение пришёл. Говорят, от его криков тут стены сотрясались. Прижали подонков в тот же день. Малеев пошёл на сделку…

– В смысле на сделку? Так он тоже участвовал…?

– Наверняка тебе не скажу. В деле этого нет. Попробуй сам догадаться.

– Значит, Малеев заложил своего подельника.

– Надо полагать. Уже пробиваю про него. Как что выяснится, дам знать. Ну всё, отбой.

Решаков отключился, и я вернулся в кабинет. Там Малеев и Бортёмин сидели за столом, а на нём стояли уже две стопки.

– …вот такая, Валерий Михалыч, умница у меня дочка. Говорил ей: «Что ты в этой дыре забыла? Езжай в Москву – там в любой институт, университет да хоть сразу в академию наук». А она говорит, что не хочет. Говорит, что по мне скучать будет. Эх, за что мне счастье такое? Сама поступила, сама учится – всё сама. Всего семнадцать лет, а такая…

Мне пришлось вмешаться в эту дружескую беседу.

– Ваша жена сказала, что Алисе восемнадцать.

– Ну, – довольно улыбнулся Малеев. – Она почти не обманула. У Алисы сегодня день рождения.

Уже стемнело. В лесу без фонарика было невозможно разглядеть хоть что-то. Но серебристый «фольксваген» заметили парой часов ранее, когда ещё только начало смеркаться. Геннадий Иванович изучал бардачок. На обочине курили напрасно прибывшие медики. Мы с Бортёминым стояли неподалеку. Я хорошо запомнил наш разговор. Запомнил слова Бортёмина, выражение его лица.

– Жалко девчонку, – сказал он.

– Жалко, – согласился я. – К слову, Малеев говорил, что дочка у него всё сама, а она от машины вон не отказалась. Не на свои же деньги купила.

– Мы пока не знаем, чья это машина. Документов-то нет.

– Было бы неплохо, чтобы она была записана на убийцу. Я вот что думаю…

– Никовский?

– А чего бы нет? Сами посудите, вдвоём накосячили, а отвечал только один. Ох, и не сладко ему было на зоне.

– Это понятно, Малееву пробил башку, отомстил…

– Малееву-младшему, – уточнил я. – Старший тоже должен был ответить. Наверняка Дениса отмазали не без его участия.

– Да с чего ты вообще взял, что его отмазали?! – неожиданно взорвался Бортёмин. – Откуда такая уверенность?

– Так, мысли вслух. Или даже – интуиция.

– Засунь свою интуицию… Ладно, вези меня домой. На сегодня с меня хватит.

Мы пошли к своей машине и напоследок я бросил взгляд на «фольксваген». Алиса лежала на задних сиденьях. Григорий Иванович с ходу нашёл на её теле следы уколов – один на плече, другой на запястье. Убийца ввёл ей сначала успокоительное, а затем перетащил назад, где сделал уже смертельный укол.

– Если это Никовский, то что это за трюки такие? – спросил Бортёмин, когда мы уже отъезжали. – Этот, если судить по его прошлым грешкам, забил бы кулаками до смерти. Изнасиловал бы, раз уж это у него месть такая за произошедшее. И потом, почему он так долго ждал?

У меня не было ответа. Я довёз Бортёмина до дома, а когда, даже не прощаясь, вышел из машины, поехал к себе. По дороге зазвонил телефон, но мелодия была не моя. Это Бортёмин оставил свой мобильник. Я включил его на громкую связь, а там был Решаков, который хотел сообщить, что нашли Никовского.

– Нашли на кладбище, – добавил он. – В колонии заболел и двинул кони. Сердечная недостаточность.

– Твою мать.

– Есть ещё кое-что, про родителей его жертвы. Мать у неё задолго до тех событий умерла, а отец уже после, в следующем году, пропал.

– Как пропал?

– Как обычно пропадают: вот он был, а вот его уже не видел никто. Однажды не вышел на работу, на звонки не отвечал, перед родными не показывался.

– Чёрт… значит, Никовский мёртв. Никовский, Малеев, сестра его…

– Ещё Васильева не забудь, который дело вёл.

– Думаешь?

– Уже почти уверен. В расследованиях я на чутьё не полагаюсь, но тут думать надо быстро. Кто бы это ни сделал, он серьёзно подготовился, а мы за ходом его мыслей явно не поспеваем.

В тот момент мне показалось, что я знаю следующий шаг убийцы – его следующую жертву. Но мне так только показалось.

Когда я постучал в дверь, она открылась сама. В прихожей стояли двое: один на коленях лицом ко мне, а второй позади держал лезвие у его горла. Я вытащил пистолет, но прежде чем успел выстрелить, второй обернулся и взмахнул рукой. Пуля угодила ему в грудь. Он грохнулся на пол и издал стон. Бортёмин лежал рядом. До сих пор помню, как он хрипел перед смертью.

– Один раз, всего один…

Когда он стих, я осмотрел убийцу. Тот тоже был уже мёртв. И он улыбался.

Я обыскал его и нашёл этот дневник.

– Гальцеву уже показал? – спросил Решаков, пока мы стояли возле кабинета начальника. В отделение только что приехал Малеев-старший.

– Конечно, – ответил я.

– Зря.

– Это ещё почему? Теперь начнётся внутренняя проверка. Поднимут архив, заново расследование проведут…

– Люди, которые в этом участвовали, уже мертвы. Ради чего порочить их честь?

– Хотя бы ради того, чтобы Малеева вывести на чистую воду.

– Он раньше отмазывался и теперь сделает это, даже стараться не придётся. Или ты совсем дурак? Даже этот маньяк лучше соображал. Хотя бы понимал, что никто уже за решётку не отправится. Не в этом был смысл его действий.

– А в чём?

В этот момент дверь кабинета открылась. Оттуда вышли Гальцев и Малеев. Второй был на себя совсем не похож. Меня увидел, но не узнал. Смотрел в себя. Гальцев проводил его до лестницы и пригласил нас в кабинет. Когда мы вошли, он сел за стол и собрался было что-то сказать, но тут у него зазвонил телефон.

Ту-ду-ду-ду ду-ду.

Старенький телефон, который Гальцев хранил ещё с первых дней службы и который они с напарником делили на двоих для неформальных звонков во время дежурств. С полифонической мелодией.

Ту-ду-ду-ду ду-ду.

Тогда ответить мог любой из них. Каждый раз приходилось делать выбор: карьера или честь. Понятно, что выбрал бы Гальцев. Но ему не пришлось этого делать.

Ту-ду-ду-ду ду-ду.

Везучий сукин сын.

denisslavin

снято  тут https://pikabu.ru/tag/Текст/ho...