Мы одной крови - ты и я! глава15

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Вода в сосуде прозрачна; вода в море темна.

Рабиндранат Тагор

Скрывая истину от друзей кому ты откроешься?

Козьма Прутков

История Герки и Мурчика заняла у меня много времени и места, но это потому, что до сих пор она меня мучит и терзает. И вдобавок мне кажется, что все неудачи и несчастья начались после этого дня. Конечно, кажется, потому что на самом-то деле и раньше никаких особых удач не наблюдалось, и на быстрый успех рассчитывать было, в сущности, смешно: к телепатии отношение пока очень сложное, а тут еще припуталась другая «роковая» проблема - могут ли животные мыслить?

Все-таки любопытно устроена человеческая психика - средняя, усредненная, что ли. Совсем я не хочу выдавать себя за представителя духовной элиты, но вот чего у меня нет - это исконного, прямо-таки зоологического высокомерия и претензий на исключительность, которые характеризуют вид Homo sapiens. Может, это присуще не только человеку, а вообще любой цивилизации (все же, я надеюсь, лишь до определенного уровня развития!), но смотрите, до чего упорно и отчаянно цепляется человечество за иллюзию своей исключительности! Нет, не то слово, пожалуй. Исключительность - это бы еще полбеды, в этом есть какая-то истина: ведь любое проявление жизни по сути своей неповторимо, и чем оно сложнее, тем это очевиднее, - нет двух абсолютно одинаковых сосен, синиц, сусликов, собак, селезней, стариков, солдат, сестер (даже если они близнецы), сумерек, снегопадов, - ничего вообще нет полностью одинакового, даже если сходство очень велико. Но тут речь идет об исключительности в смысле центрального, главного, командного положения, которое якобы предназначено человечеству неизвестно когда и кем (раньше хоть считалось, что богом, а теперь уж и вовсе непонятно, на чем держится это почти инстинктивное представление). Поэтому человечество с громадным трудом согласилось, что Земля - не центр Вселенной и что Солнце вокруг нее не ходит, а дело обстоит совсем наоборот.

То же и с происхождением человека. Очень всем нравилась такая история. Жил да был бог Саваоф. Слепил он из глины мужчину, а что этому мужчине одному будет скучно, сообразил с некоторым опозданием, когда израсходовал на это дело весь свой запас глины. И пришлось ему оперировать беднягу Адама, изымать у него ребро и на этот примитивный каркас наращивать, уж совсем неизвестно из чего, Еву. История жутко нелогичная и неубедительная, а вот выдумали же ее и верили свято и ужасно обижались на Дарвина, когда тот совсем иначе обрисовал генеалогию Homo sapiens. Ну как же! Одно дело, когда бог собственноручно лепит человека (и только человека) из весьма скудных наличных запасов: это подтверждает, что мы главные, мы - цари природы. А тут оказывается, что мы находимся в довольно близком родстве с такими безответственными созданиями, как обезьяны, а в более отдаленном - вообще невесть с кем, включая любую инфузорию из грязной лужи. Цивилизованному человечеству этот удар перенести было нелегко. Но ничего - устояло.

Современные иллюзии этого плана опять-таки кажутся большинству неоспоримой истиной, и разрушить ее не так-то легко. Ну, например, вроде и нельзя уже всерьез оспаривать утверждение, что обитаемых планет во Вселенной по самым скромным подсчетам должно быть весьма и весьма много и что среди них наверняка имеются такие, где уже возникла разумная жизнь и существуют цивилизации различного уровня (в том числе и гораздо более высокого, чем наш). А проверьте-ка: многие ли ваши знакомые всерьез верят в это (оставим в стороне любителей научной фантастики - это категория все же особая)? Наверняка получите любопытные результаты.

А уж если они допускают существование иных цивилизаций, то представляют их во всем подобными нашей.»

Возможно ли, чтобы где-нибудь существовал разум, отличный от нашего? Возможно ли, чтобы на Юпитере и на Марсе считалось несправедливым и отвратительным то, что у нас считается справедливым и достойным похвалы? Поистине, это невероятно и даже невозможно». Христиан Гюйгенс сказал это в XVII веке.

Но и в наши дни человек подсознательно убежден, что все разумные существа непременно должны быть подобны ему.»

Мы не допускаем, чтобы другие планеты были населены иными существами, чем мы; мы полагаем, что там живут еще другие существа, более или менее подобные нам», - говорит Людвиг Фейербах в «Сущности христианства», рассуждая об исконной ограниченности человеческого воображения.

Но о братьях по разуму в космических далях большинство думает как-то отвлеченно: то ли есть они, то ли их нет, и вообще - есть ли жизнь на Марсе, это меня не касается.»

Какого блаженства могу я ожидать от того, что узнаю об источнике Нила или о бреднях физиков относительно неба?»

Это сказал христианский писатель Лактанций, живший чуть ли не два тысячелетия назад, но многие и сейчас думают примерно так же. И слова его современника и коллеги Арнобия Старшего тоже совпадают по духу с ощущениями многих наших современников: «Знать все это - бесполезно, а не знать безвредно».

А вот если тут же, на планете Земля, и сейчас, на наших глазах, что-то начинает угрожать трону царя природы, это вызывает гораздо более бурные эмоции. А что угрожает - известно: мыслящие машины! «Не может машина мыслить!» - кричат истерически даже иные доктора наук. И это мне кажется очень забавным. Конечно, любое новшество вызывает сопротивление по самой своей природе. Но вроде никто не утверждал, что, например, самолет или электрическая лампочка унижает человека. А «мыслящие машины» воспринимаются как оскорбление личности. То есть как это: вот он я, такой образованный, такой умный - и вдруг какой-то ящик с кнопками заменит меня?! Почему эти граждане так опасаются, что именно их заменят машинами, я в точности сказать не могу. Пожалуй, тут подойдет один афоризм из Славкиной коллекции (только не помню, кто это сказал): «Человек, настойчиво повторяющий, что он не дурак, обычно имеет некоторые сомнения по этому вопросу».

Так вот: разговор о мыслящих животных вызывает у многих людей такую же утробную ярость, как и разговор о мыслящих машинах, - и по той же причине, о которой я сказал выше. «Ум восстает против некоторых взглядов, подобно тому, как желудок отвергает некоторую пищу». Это я тоже выписал из Славкиной коллекции, но по рассеянности не везде записал, кто автор. «Я, слушая, наполнился из чужих источников наподобие сосуда, но по своей тупости позабыл, как и от кого слышал все». Это я, по крайней мере, помню откуда: это говорит Сократ в «Федре» Платона.

Нет, хватит цитат! Я уж действительно уподобляюсь Славке (хотя не все, что я тут приводил, взято из его арсенала). Думаю, это оттого, что я боюсь, все еще боюсь вспоминать об этом вечере. После смерти отца и болезни мамы это было первое серьезное потрясение в моей жизни. Но там горе и тревога были иными более высокими, что ли, не унижающими; все было пронзительно ясным, резким, обжигало холодом и болью, но не пачкало, не оставляло в душе липкий, отвратительный след, будто по свежим ссадинам прополз какой-то мерзкий слизняк. А в квартире Пестряковых все мы сразу ощутили что-то нечистое. Пыльная, захламленная передняя, обрюзгший, неряшливый мужчина и чистенькая злобная богомолка. И все эти разговорчики, густо приправленные лампадным маслом, подлые и лицемерные. И ладно бы одни разговоры - а то ведь с самого начала ощущалось приближение катастрофы! И предотвратить мы ее не сумели. Уж слишком все это выглядело нелепо, бессмысленно - вот мы и спасовали.

Ну, что мы, четверо взрослых людей, могли сделать заранее, за полчаса или за пять минут до трагедии? Мы ведь понимали - в случае чего, никому даже не объяснишь, что существовала какая-то реальная и близкая опасность: никаких разумных доводов не было, а на ощущения не сошлешься.

Так что же - взять и увести мальчика от матери, от отца? Какое мы имеем право? И какие реальные основания? Что мы могли бы сказать, например, в милиции? Что отец однажды в жизни ударил сына и теперь раскаивается? Что бабка верит в бога? Что они не хотят держать кота в квартире? Вы себе представляете, что нам на это ответили бы и в милиции, и где угодно? А больше-то ведь и сказать было нечего.

Соколов и то придумал очень смело и изобретательно с этим письменным обязательством - другой бы и не сообразил, и не решился бы.

Все это будто правильно, а ощущение вины у меня остается. Знал же я, что все упирается в Мурчика, - значит, надо было не отходить от него ни на шаг, а я постеснялся, на мальчишек это дело бросил…

Ладно. Чтобы покончить с историей Пестряковых, скажу вот что. Герка все еще в больнице, но ему уже лучше, он выходит в сад, и Валерка таскает к нему Мурчика на свидания. Мурчик давно выздоровел, живет пока у Соколовых.

Герку из больницы отправят в санаторий, а там видно будет. Что-нибудь мы скопом обязательно придумаем. Одно-то можно и сейчас сказать наверняка: мамашу свою преподобную Пестряков теперь и на порог не пустит (она пока что в деревню к родственникам поехала). Я думаю также, что ни Герку, ни кота он пальцем не тронет. Другое дело, что жить в такой семье довольно противно, но для Герки это все же отец и мать, и до приезда бабки как-то они ведь уживались…

Ладно, вернемся к рассказу о событиях.

Как вы понимаете, в тот вечер с Володей я не встретился. Он звонил-звонил, все впустую, а я оказался дома поздно и был до того вымотан, что, только постояв под холодным душем минут десять, немного ожил и смог позвонить Володе и уговориться на завтра.

Володя пришел, как всегда, точно в назначенное время и, как всегда, был элегантен и невозмутим. Но я к нему присматривался исподтишка и видел: что-то в нем есть необычное.

Ну, например, я рассказывал ему о Мурчике. И во всем этом он оценил в первую очередь то, что Герка сам, без моей помощи, установил телепатический контакт с Мурчиком. Я тогда не понял, почему его именно это обстоятельство так заинтересовало и не то обрадовало, не то огорчило. Потом он, видимо, некоторое время вообще меня не слушал. Я ему рассказываю, как бежал вниз, к Мурчику, а он вдруг спрашивает:

- Так ты что же, хочешь демонстрировать этого кота вместе с Барсом?

Нашел действительно время спросить об этом! Я обозлился, говорю:

- Ты бы хоть сперва поинтересовался, жив ли он!

Он смутился, слегка покраснел даже.

- Извини, - говорит, - я задумался и плохо слушал, повтори.

Ну дальше он уже и слушал внимательно, и вправду интересовался, не только для виду, - впрочем, кто бы не заинтересовался такой историей! Но тут уж он насчет Мурчика осознал вполне, что тот через неделю еще не будет в состоянии выступать перед ученой аудиторией. Я это и сам только тогда осознал. И очень мне горько стало и жутко, а почему, даже не знаю. Ведь я не успел еще толком и подумать, что Мурчик очень пригодился бы для демонстрации, как случилась вся эта беда. А тут мне начало казаться, что ничего у меня вообще не выйдет. Это, конечно, из-за того, что Володя вел себя как-то странно, а я не понимал, в чем дело, и все больше тревожился.

Наконец Володя начал объяснять, в чем дело. Сказал сразу, что Барри, вообще-то говоря, не болен, а просто он отключил пса от работы со мной, чтобы попробовать иной путь.

- Это какой же иной? - изумился я.

Володя явно смущался и мямлил - по крайней мере, вначале.

- Ну, видишь ли, я ознакомился практически со всеми опубликованными материалами по этому вопросу. Их, кстати, не очень-то много, не утонешь в бездне информации. Кое о чем беседовал и с телепатами. Правда, не с теми, кто у тебя был, но тоже люди вполне компетентные. У меня сложилось такое впечатление, что твой путь недостаточно надежен…

- Да какой же это «мой путь»? - спросил я, начиная все больше нервничать: вот уж и Володя в открытую говорит, что затея пустая!

- Ну да, вот именно, это даже и не путь вообще, и не твой, в частности, а просто случайность. У тебя оказались эти способности, а у большинства их нет. На это нельзя полагаться. Ты вот обиделся на этого рыженького Сергея, а он правильно сказал, что такой эксперимент не удастся воссоздать в массовой серии… ну, в цикле.

- Я совсем не потому на него обиделся, - несколько разозлившись, возразил я. - И вообще: к чему ты мне все это излагаешь? Я что, просил-умолял тебя насчет этих самых циклов, демонстраций и прочего? Ты же сам все это затеял, а я рад-радешенек буду, если меня оставят в покое!

Говорил я это не на сто процентов искренне. Но так примерно на семьдесят-восемьдесят. Однако Володя меня тут же срезал. Это он умеет.

- Ты, может быть, и вправду мечтаешь, чтобы тебя оставили в покое, это на тебя похоже. Ну, а Барс? А Мурчик? А другие звери и птицы?

Я попробовал отшутиться - что, мол, они только по недостатку информации жаждут контакта с людьми, а им бы всячески сторониться такого опасного соседа, - но несколько сконфузился. Володя это, конечно, заметил и немедленно добавил, что опять я проявляю какой-то детский наивный эгоизм и что даже трудно понять, как это ученый может…

- Да какой я ученый! - жалобно взвыл я, и вот тут уж искренне: ученый я пока лишь по названию, и неизвестно еще, что из меня получится.

- Ладно, пошли дальше! - уже более уверенно заговорил Володя. - В чем состоит цель наших с тобой усилий? В том, чтобы наладить контакт с животными, верно? Цель серьезная, принципиально важная. Кустарными способами тут работать невозможно. Гипнотизеров не так уж много, а этим делом большинство из них не захочет и не сможет заниматься: все они заняты, и далеко не каждый любит и понимает животных и способен наладить с ними контакт. Тем более, что речь идет не просто о гипнозе, а о гипнотическом внушении на базе телепатического контакта, - а это еще больше ограничивает круг возможных участников. Если же к этому добавить, что даже у тебя с Барсом контакт, в сущности, ненадежен, - ты ведь пока не знаешь, как все это получится в других условиях, - то выходит…

- Выходит, дело это надо бросить, - уныло сказал я. - А я что говорил?

- Совсем не то выходит. Что у тебя за характер, Игорь! Отключи временно свою звуковую сигнализацию и не ной, как шакал осенью.

У нас в Зоопарке шакалы действительно здорово завывают осенью по вечерам. Хором, и так жалобно: «Ах, ах-ах-ах!» Я кисло ухмыльнулся, но решил молчать. И Володя объяснил, что, взвесив все эти обстоятельства, он стал искать более надежный и общедоступный путь к контакту. А путь этот, как он считает, применение некоторых нейрохимических препаратов, стимулирующих телепатические и гипнотизерские способности. Например, псилоцибина, мескалина, ЛСД… Не надо ужасаться, ЛСД принимают для этой цели в микродозах, от них галлюцинаций никаких не бывает и вообще сохраняется полный контроль сознания… А зато психический потенциал подопытного увеличивается в этом смысле весьма существенно.

Временный перерыв и перемена декораций. Лирический дивертисмент и цирковые номера. Пришла мама под окно и принесла Барса. Мы с Леней (это мой сосед по палате, я уже о нем говорил) уговорили дежурную сестру не сердиться и не мешать нам. Впрочем, она заядлая кошатница, и я правильно рассчитал, что при виде Барса она растает. Мы с Барсом крепко обнялись, он долго наговаривал мне что-то на ухо и попеременно то обнюхивал, то целовал меня. А потом, слегка откинув голову, с явным удовольствием сказал:

- Мам-ма! Мурра!

И это - без всякого внушения… во всяком случае, без сознательного, четкого внушения, потому что, наверное, я об этом все же думал. Я ведь не был уверен, что способности Барса действительно вернулись, что миновали последствия психического шока, хотя мама и сказала недавно, что он с ней разговаривает. Да, я еще не говорил о том, что это за шок был, но скоро расскажу об этом - в следующей главе.

Какой восторг вызвали эти два слова, объяснять не к чему: для Лени и для нашей медсестры Полины Семеновны это было потрясающее переживание. А дальше они и вовсе начали ойкать от восхищения. Барс поднялся на задние лапы и, гнусавя, произнес:

- Мама мало мяса дала!

Говорил он последние два слова не так четко, как Мурчик, получалось нечто вроде «ммяха ндала-а!», но разобрать все же можно было. И Полина Семеновна даже на ногах не устояла, чуть было не села с размаху на мою койку (тут бы я взвыл, как волк, - нога еще болит основательно!), потом как-то дотянулась до табурета и шлепнулась на него без сил. Леня только гудел:

- Ох! Ох! Не могу!..

Да и мама до слез смеялась, стоя в раме настежь распахнутого окна, на фоне больших старых тополей и залитой солнцем зеленой лужайки: она ведь ни разу еще не видела Барса вместе со мной и обо всех его фокусах знала лишь понаслышке.

Да, надо добавить, что хоть Ольга и обругала меня за тот дурацкий опыт гипноза, а все же какое-то действие он возымел. Может, и не сам гипноз, а весь разговор. Ведь это я впервые с Ольгой так говорил, в открытую. А может, она испугалась, когда я ей представил, как выглядела мама во время болезни. В общем, Ольга нашла приходящую домработницу, и маме стало куда легче. А сейчас они все на даче. И домработница эта с ними уехала, а мама пока живет у меня. Конечно, ей бы надо в санаторий, но это придется организовать позднее, когда я выздоровлю, а то она меня не бросит, да и Барса одного оставлять жалко, хоть Ксения Павловна и не даст ему пропасть с голоду.

Ну вот, показал я им всякие фокусы. Барс ходил с бумагой и карандашом в передних лапах. Делал он это не так здорово, как Мурчик, но никто, кроме меня, Мурчика не видел, и Барс их потрясал до глубины души. Потом он по моим мысленным приказам прыгал, ложился, переворачивался, обходил мою койку на задних лапах, придерживаясь и мелко перебирая передними, а у каждого поворота останавливался и гордо вскидывал правую лапу, будто салютуя. Но и кот, и я устали гораздо быстрее, чем раньше. Я оттого, что вообще порядком ослабел, валяясь в больнице; ну, плюс боли, температура, малоприятные перевязки, уколы и тому подобное. А Барс, скорее всего, просто отвык. Впрочем, может быть, и последствия шока еще не полностью сгладились, имеется повышенная утомляемость. Ну, это-то полбеды, пройдет. А нервы у него после курса витаминных инъекций стали определенно крепче: например, раньше он не вел бы себя так непринужденно в незнакомом месте, да еще после долгой дороги - он ведь очень боится ездить в такси.

До чего я рад, что повидал своего белобрюхого красавчика! Такой милый, ласковый кот - и все же умный. Не философ, как Мишка, и не гений с утонченной психикой, вроде Мурчика, но этакий славный кошачий парень, толковый и надежный. Достойный представитель кошачества. И на душе у меня стало легче, что он выздоровел, - тем более, что сам ведь я его довел до нервного срыва, хотя вовсе того не желал.

…Ну, вернемся к рассказу. Суть была в том, что Володя решил провести опыты с нейростимуляторами на себе и на Барри. И результаты получились обнадеживающие. У Гали тоже, кстати.

Я все это слушал-слушал, и мне было ясно, что Володе все же неловко передо мной. Да и мне было бы неловко на его месте. Что это, в самом-то деле, за тайны мадридского двора! Ну, решил, что нейростимуляторы надежнее или вообще что следовало бы попробовать, как будет со стимуляторами; что ж тут такого, почему и не попробовать! И почему не сказать мне прямо: мол, так-то и так-то, ты продолжай действовать в этом направлении, а я попробую еще иначе, тем более что у меня без стимуляторов не очень-то получается.

Вот в том-то все и дело, что у Володи не очень-то получалось! А если сравнивать со мной, так результаты и вовсе были чепуховые. В моем присутствии можно еще было сваливать на вольные и невольные помехи, идущие от моего сознания. Но Володя, уж конечно, позанимался дома с Барри и обнаружил, что корень неудач - не в моей силе, а в его собственной слабости. И это его расстроило. С того и пошли тайны…

Не подумайте, что я считаю Володю мелким завистником! Вовсе нет. Тут дело сложнее. Я попытаюсь объяснить, как я это понимаю.

Значит, так. Я ведь уже рассказывал, что Володя в наших с ним взаимоотношениях всегда представлял силу, солидность, надежность. А я легкомысленный, неустойчивый, такой-сякой (я без сарказма говорю, это же правда!). Я случайно делаю что-то необычайное. Это ничего, это даже вполне укладывается в прежние рамки. Я ведь случайно достиг успеха, и сам этого испугался, и прежде всего зову на помощь Володю. Все нормально. Он приезжает, анализирует факты, делает выводы, намечает программу деятельности, я слегка трепыхаюсь по присущему мне легкомыслию и анархизму, но, конечно, тут же сдаюсь.

А вот дальше начинает получаться явный перекос. Как же это - я могу, а он, Володя, не может? Это же нелогично. Если б я раньше тренировался, учился гипнозу, а то ведь прямо так, ни с того ни с сего. А воля-то у Володи куда сильнее - он собранный, он дисциплинированный. Значит, и гипнотическое внушение у него должно получаться не хуже, а гораздо лучше, чем у меня. А не получается. Почему же? Да ясно - потому что путь ненадежный.

Нет, все это выглядит слишком упрощенно и, в общем-то, некрасиво. Даже боюсь давать это читать Володе - обидится, вполне может обидеться. А как быть? Если без всяких объяснений описать, что получилось с демонстрацией наших опытов, будет непонятно. Такая была дружба и вдруг вроде рассыпалась, и каждый действует фактически в одиночку, хотя это вредит общему делу.

Так вот, еще раз скажу: дело не в зависти. Дело в логике соотношения наших с ним характеров. Володя так привык командовать, быть первым, главным, умным, умелым, что просто не смог занять хоть в чем-то иную позицию. Он преотлично понимал, что его поступки выглядят и не слишком красиво, и не очень-то умно, что он может вообще сорвать все дело, - ведь я нервный, неустойчивый, меня надо поддерживать, а не пугать своим внезапным отчуждением и таинственным молчанием. Если же я сорвусь на демонстрации, а у него получится неплохо, то как же он-то будет выглядеть передо мной и перед другими, кто знает эту историю с самого начала? Ясно, что многие его сочли бы именно завистником и нечестным типом, который готов потопить друга, лишь бы самому блеснуть. И никакие объяснения тут не помогли бы. Вот он и старался переломить себя. И отмалчивался так упорно. Кстати, он потому и злился так на мои дурацкие выходки - особенно по отношению к нему, - что при этом уже совершенно ясно обнаруживалась полная перемена позиций: я командую, и команды-то дурацкие, а он вынужден подчиняться! И Галя смеется - уж ясно, над кем.

Все это я здесь уже, в больнице, обдумал. Не знаю, насколько убедительно я это изложил, но факты проанализировал, мне кажется, точно. И теперь будет более или менее понятно то, о чем я расскажу в следующей главе.

О том, как именно проходили опыты Володи с Барри, я подробно рассказывать не буду, потому что я их не наблюдал, а то, что видел на демонстрации… ну, об этом позже. Но общая суть примерно такова: Володя применял экстракт пейотля. Пейотль - это такой мексиканский кактус, в нем содержится мескалин, который повышает способность воспринимать внушение.

Загвоздка была в том, что опыты со стимуляторами до сих пор проводились только на людях-добровольцах. Да оно и понятно: ведь все эти снадобья резко возбуждают зрительную зону коры больших полушарий мозга. Закроет испытуемый глаза - и перед ним проплывают необыкновенно яркие, красочные образы. И вообще наступает приятное нервное возбуждение, становится весело, хочется петь, смеяться. Но человек при тех небольших дозах, которые применяются для эксперимента, сохраняет контроль над сознанием и потом может все это описать. И раз он добровольно согласился на опыт и заранее осведомлен об особенностях воздействия стимулятора, то все эти побочные явления не пугают его, не причиняют психической травмы. А пса или кота таким опытом можно, по-моему, вообще с ума свести. Никогда бы я Барсу такой штуки не дал, хоть и мог бы кое-что объяснить ему заранее.

А Володя решился попотчевать пейотлем своего Барри. Конечно, Барри - пес спокойный и выдержанный, но все же… Нет, нет, я бы нипочем не рискнул. Ну мне-то и незачем.

И ничего выдающегося у него явно не получилось. Главное - ничего надежного. Барри эти эксперименты обходились слишком дорого, часто их повторять было нельзя, а результаты сильно менялись от опыта к опыту. И не улучшались, а скорее наоборот. В этом Володя сначала боялся себе признаться. Ну, а когда заблуждаться больше нельзя было, он сказал себе, что теперь поздно, придется идти на демонстрацию с очень скромными результатами - да еще и опасаться, что там, на публике, эти результаты вообще сведутся к нулю. Почему он не попробовал передвинуть срок демонстрации? Кто его знает! Володя вообще все это мне изложил пост-фактум, и то неохотно, бессвязно, урывками. Конечно, я понимаю, что говорить о переносе сроков было просто неудобно: раззвонил о выдающемся событии, чуть ли не силой добился обсуждения, а потом вдруг дает задний ход. Почему? Да нечего демонстрировать! Как он тогда будет выглядеть и кто с ним после этого захочет разговаривать? Это же не только не плановая работа - это вообще неизвестно что, бредятина какая-то! Ну, скажут ученые мужи, и надул же нас этот Лесков, а мы тоже хороши, развесили уши, как дошкольники, поверили в сказочку о говорящих котах и собаках! И никуда они передвигать это дело не стали бы, а просто отказались бы тратить время на такие штучки. Так что у Володи были веские основания избегать этого разговора. Да и в лучшем случае, если бы даже согласились отодвинуть демонстрацию, это означало бы оттяжку минимум на три-четыре месяца, до осени.

Так или иначе, и Володя и я в день демонстрации опытов чувствовали себя до крайности неуверенно и тревожно. А этого одного было достаточно, чтобы поставить под сомнение успех всей затеи…

Ариадна Григорьевна Громова

Художник Арнольд Георгиевич Тамбовкин.

ЧТО БЫЛО ---- ЧТО ДАЛЬШЕ