Новогодний карнавал: Гумилёв

7 1151

Гадко и неспокойно на душе. Ни одной годной строчки из-под пера не идет. Скучно и тоскливо сидеть в этом проеденном молью кресле, даром, что новогодний вечер. А когда так паршиво, жизни свойственно вытворять с тобой всякие фортели. Можно негодовать и яриться, не понимая, почему именно со тобой, почему именно сейчас.

А можно отряхнуть снег с видавшего виды пальто, оглядеть незнакомый парк недоверчивым взглядом и пойти навстречу приключениям почти уверенной, почти твердой походкой. Не задавая лишних вопросов, не спрашивая себя, почему все вокруг так странно, как я оказался в одночасье вдали от дома и зачем. Слишком много огней, слишком несуразно одетые люди (и кому пришла такая вздорная мысль надевать на себя дутые разноцветные мешки?). Впору ослепнуть.

Зябко и морозит, а с реки дует. С реки, над которой мягко тлеет закат. Последние солнечные лучи разбиваются об ее ледяную поверхность, отскакивая во все стороны солнечными зайчиками и теряясь в снежной суете.

Еще пару лет назад в это самое время я был в далекой жаркой Африке, которой снега и не снили…

- Хей! У вас прикурить не найдется?

Звонкий женский голос заставляет меня вынырнуть из воспоминаний о теплых краях. Снова становится холодно.

- Ну, вы оглохли, что ли?

Подобная наглость меня поражает, а ведь еще дама! Оборачиваюсь, и на поверку дама оказывается взбалмошной девицей, нацепившей на себя черти что. Стоит, нахохлилась вся, сапоги армейские, юбка до колен, чулки какие-то странные, в красную горошину, вместо шляпки - клубок шерсти, а волосы так и вовсе разноцветные, в кислоте, что ли, вымачивала? Элегантность у этих эмансипе нынче не в чести.

- Барышня, вам что-то от меня нужно?

- Барышне нужно покурить.

Достаю свой портсигар (раритет! при нынешней власти такого не достанешь) и протягиваю ей сигару. У барышни весьма аристократично выпучились зенки:

- Ух ты ж ёлки! Всамделишные сигары? Да еще и на халяву! Наконец-то, 2020 год начал оправдывать мои ожидания.

Две тысячи двадцатый год… Невероятно. Это мне в наказание за то, что не верил в спиритические сеансы, без сомнений. Две тысячи двадцатый год… Теперь я не имею никакого морального права жаловаться на скуку и паршивость моего существования. Какая уж тут Африка, когда целый век разделяет меня с домом и друзьями. Что могло произойти за это время, какой стала Россия за сто долгих лет, что для меня обернулись мгновением?

- А что же вы сами не курите? Давайте за компанию, а то мне даже неловко, – удивительно, этой барышне – и неловко! Что же, отчего бы и подымить, если за компанию. Воспитание подсказывает, что надо бы завести вежливый, ничего не значащий разговор, но мне совсем не хочется обмениваться любезностями и говорить о пустяках.

- Отчего вы стоите тут со мной и совсем не гуляете? Новый год все же…

- Да что я в этой Москве не видела! – значится, я в Москве, тогда чего ради удивляться цветастой несуразности вокруг, этому городу с самого его основания не хватало вкуса и утонченности. - … а Новый год, а что Новый год? Всего лишь напоминание о том, как быстро идет время. Отчего же тогда не остановиться на секунду? Встряхнуться, потянуться, вдохнуть побольше свежего воздуха и немного подумать о себе, о жизни. Вот вы, например, кто вы по жизни?

Вопрос застал меня врасплох. Кто я по жизни? Как коряво, но как точно и просто. Раньше меня о таком не спрашивали. Люди сами находили мне определения: поэт, офицер, путешественник, муж. Кто же я сам по себе?

- Наверное, поэт, - я мямлю, как в первом классе гимназии.

- Поэт? Как интересно! «Глаголом жги сердца людей», поэт, или как там у Пушкина? Вот вы! Зажгли хоть одно сердце? – девица тычет в меня сигарой, а ее вопрос снова заставляет меня оторопеть.

- Как у вас все просто, барышня! И как, по-вашему, надо жечь сердца? – спрашиваю ехидно, с оттенком снисхождения, но это напускное, больше от злости на себя, что не могу и сам ответить.

- А почему должно быть обязательно сложно? Любите вы, поэты, все усложнять! – мне, как акмеисту, даже немного забавно, что же она еще мне «поведает». – Жечь сердца – это не эти ваши метафоры, аллегории и еще куча сложных слов. Жечь сердца – это сказать просто и без прикрас, может, даже банально, но так, чтобы внутри что-то перевернулось от чувств. И какая разница, от грусти или от радости. Чтобы прочел человек – и слова из него не идут, потому что все уже сказано и добавить нечего.

И добавить нечего… Вот и мне добавить нечего. Я ведь когда-то это знал, но почему-то забыл. Все, действительно, так просто. Я сам не вспомню ни строчки из мудреного Малларме или сурового Корнеля. Или то, о чем так пылко вещал Блок, а было это, кажется, всего-то пару-тройку лет назад. Но как живо детское чувство безмолвной радости, что бурлила во мне, когда я читал няне наизусть «Мороз и солнце…» Кристальный Пушкин. Смутно я вспоминаю тосканские пейзажи с их кипарисами, но до сих пор будоражат мою кровь картины темных африканских ночей, когда луна, пустыня и бесконечная космическая мгла. И совсем уж просто – московское закатное солнце, что растворилось во льдах Москвы-реки какой-то час назад. Я смотрю на снег, похрустывающий под моими ногами. Что может быть проще и великолепнее снега, поблескивающего в неровном свете фонарей в каком-то незнакомом парке?

Да и нужно ли мне знать где я, когда вдруг чистая простота и спокойствие заполняют мою душу, где еще днем было туманно и сыро. И только один вопрос все еще тревожит меня. Зажег ли я хоть одно сердце?

- Что же вы затихли, а, поэт?

- Скажите, сударыня, а ваше сердце… Зажгли ли чьи-то слова ваше сердце?

- Знаете, на моем месте многие бы прочли что-нибудь из Пушкина или Маяковского, но это все попса. А я вам скажу вот что:

И все ж навеки сердце угрюмо,

И трудно дышать, и больно жить…

Машенька, я никогда и не думал,

Что можно так любить и грустить.

Отчего-то стало тепло и немного щекотно внутри. Ведь для этой девицы прошел целый век. Для моих стихов прошел целый век, а они все живут! Они живут и зажигают сердца. Мой «Заблудившийся трамвай» нашел дорогу хотя бы к одной людской душе. А боле мне пока и не надо. Прощайте, барышня. Да, уже ухожу. Нет, от новогодней Москвы мне хватит Вас и великолепного снежного заката. Да, и сигары оставьте себе. На память. А мне пора. Куда? Домой. Глаголом жечь сердца людей!



                                                                                                    Рената Гиматдинова

МИРОЛЮБИВОЕ САМООГРАНИЧЕНИЕ

В январе 2023 года часть территории каждого из четырёх новых российских регионов, выбравших продолжение своего дальнейшего пути в истории с Россией, ещё находится под оккупацией натовских наймитов. Ос...

Нероссийский Госреестр отечественного ПО и «железа»: Минпромторг завинчивает гайки

В конце 2023 года произошел казус с темпами и показателями импортозамещения в области отечественного ПО и «железа». Обнаружилось, что не все то российское, что внесено в Единый реестр российской рад...

Ночью 10 мая в Николаевской области были нанесены удары по военным объектам

В три часа ночи и в двадцать минут четвертого были слышны взрывы в Снигиревке и в Новопетровке Снигиревского района Николаевской области. Известно, что после удара по Снигиревке, пропал...

Обсудить
  • Гумилёва убили евреи,а именно следователь Якобсон ,который замучил десятки тысяч русских людей
  • Очень стильно! М-да, некоторым образом, и атмосфэра, и пассионарные сомненья и метанья...
  • Это, конечно, не Гумилев. Ничего, кроме, отсылки к африканскому путешествию и пары строк из его стихотворения, на него не указывает. Ну, да ладно. Автор так видит.
  • :thumbsup: :thumbsup: Красиво! А самое главное - легко! Написано легко и просто и читается легко: на одном дыхании!
  • " ... взбалмошной девицей, нацепившей на себя черти что." Что чертить? В четверг, четвёртого числа Четыре чёрненьких чумазеньких чертёнка Чертили чёрными чернилами чертёж Чрезвычайно чисто! " ... взбалмошной девицей, нацепившей на себя ЧЁРТ ТЕ ЧТО." - вот так надо писать и говорить. Синоним этого словосочетания - чертовщина, наваждение тебе от чёрта. В данном случае - одежда от чёрта (по оценке Н.Гумилёва). :blush: ТЕ - это просторечное сокращение местоимения ТЕБЕ. Таких просторечий немало было и некоторые сохраняются и поныне: МЯ (меня) - сохранилось в церковно-славянском: "помилуй мя, грешного". ТЯ (тебя) - часто можно слышать: "Да я тя щас!!!" :blush: https://www.youtube.com/watch?v=5dl0Om0RJDo СЯ (себя) - ныне пишется слитно (как окончание глаголов). Служит источником ошибок для многих (правописание -ТСЯ и -ТЬСЯ). УмыватЬся - умыватЬ себя. Умывается - умывает себя.