Манифест вольных художников

Константин Аркадьевич Райкин, театральный режиссер и руководитель «Сатирикона», выступил с горячим призывом к творческой интеллигенции объединиться перед лицом сталинистского наступления власти на свободу искусства.

Его вроде бы неподготовленная спонтанная речь на самом деле выглядит тщательно продуманной, глубоко прочувствованной (хоть и не без лицедейства) и содержит в себе все ключевые претензии либеральных художников к российскому государству – фактически это манифест.

«Народ и государство можно только высмеивать и доить, большего они не достойны»

Не просто высказывание о наболевшем, а призыв действовать против «группки мерзких людей», прикрывающихся словами о нравственности и служащих государственной власти.

Не вдаваясь в подробности деятельности Константина Аркадьевича, нельзя не упомянуть о финансовых проблемах его театра и конфликте по этому поводу с Министерством культуры, что могло стать причиной или дополнительной мотивацией для столь эмоциональной диссидентской речи.

Кажется, уже все знают, что Райкин накануне грозился закрыть «Сатирикон», обвинив чиновников Минкультуры в нежелании оказывать театру финансовую помощь. Между тем заместители Мединского вежливо пояснили, что в прошлом году размер госдотаций театру «Сатирикон» составлял примерно 191 млн рублей, а в текущем году все 235 миллионов. Получается, что и этого не хватает?

Финансовые претензии Константина Аркадьевича звучат тем более странно, учитывая, что совсем недавно, в 2013 году, рядом с «Сатириконом» открылся торгово-развлекательный центр под названием «Райкин Плаза». Там же, по соседству, в Марьиной Роще, функционирует бутик-отель «Райкин Плаза» с недешевыми апартаментами и ресторанами.

В общем, фамилия легендарного Аркадия Райкина не пропадает даром и должна, по идее, материально помогать «Сатирикону», обеспечив и театр, и сына на десятилетия вперед. Упоминаю все это только для того, чтобы никому не пришло в голову по незнанию театральной жизни Москвы посчитать Константина Райкина этаким художником-бессребреником, несчастным диссидентом советской поры – нет, он вполне успешный менеджер от искусства и деловой человек современной капиталистической России.

Но именно ухмылка капитализма Константину Аркадьевичу почему-то не понравилась – когда она коснулась его непосредственно, ему захотелось немного социализма: чтобы государство оплатило его проблемы, выдало дополнительные деньги на личный театр из государственного бюджета. Но при этом, в отличие от советского времени – и это ключевой момент! – чтобы государство не смело требовать ничего взамен.

Константин Аркадьевич сформулировал такое требование по-театральному красиво: «У власти столько соблазнов; вокруг нее столько искушений, что умная власть платит искусству за то, что искусство перед ней держит зеркало и показывает в это зеркало ошибки, просчеты и пороки этой власти».

За этим красивым образом, если расшифровать аккуратные умолчания, скрывается следующая жизненная позиция: государство должно исправно платить деятелям культуры деньги и не требовать ничего взамен, даже если те будут отражать жизнь страны, как кривое зеркало – корчить рожи, показывать голые задницы и втаптывать святое в грязь.

Собственно, типичное неолиберальное отношение к государству как к приватизированной корове, которую можно доить, но она не имеет никакого права не то что принимать решения, но даже высказывать свое непрофессиональное «му» – как в экономике, так и в искусстве. И здесь Константин Райкин ничего не выдумывает от себя, но только в художественной манере излагает давно известные постулаты победившего либерального фундаментализма.

А потому имеет смысл не зацикливаться на личности Труффальдино из «Сатирикона», но разобрать его высказывания по существу – как манифест либеральной творческой интеллигенции.

И главное из таких высказываний звучит так:

«Вообще не надо общественным организациям бороться за нравственность в искусстве. Искусство само в себе имеет достаточно фильтров из режиссеров, художественных руководителей, критиков, зрителей, души самого художника. Это носители нравственности. Не надо делать вид, что власть – это единственный носитель нравственности и морали. Это не так».

Здесь практически прямо сказано народу (общественным организациям) и государству (власти): не лезьте свиным рылом в калашный ряд.

Зрители упомянуты Райкиным как бы походя, для придания видимости демократичности, через запятую, но понятно, что главные «фильтры», определяющие, что такое искусство и какое оно должно быть, это – еще раз! – режиссеры, худруки, критики и художники.

А граждане, которые платят налоги и покупают билеты? А власть, распределяющая эти средства? Они должны сидеть и молча проглатывать то, чем их кормят жрецы от искусства.

Пьесу о страданиях и душевных переживаниях подростка из Санкт-Петербурга, который признался замшелым родителям-мракобесам, что он педераст, и поделился таинством первой ночи с любовником из Ульяновска, что оказалось прекрасней, чем интим с девушками («Все оттенки голубого», «Сатирикон»).

Фотовыставки престарелого американского эротомана, со спущенными штанами снимающего девушек и несозревших девочек в неглиже, или украинского пропагандиста, который воспевает бравых карателей – «героев АТО», убивающих мирных граждан Донбасса.

Оперные постановки, в которых актеры в образе Иисуса Христа участвуют в оргиях или выступают в роли эстрадной суперзвезды, на фоне которой Иуда выглядит настоящим героем.

Фильмы про тошнотворную Россию, где Левиафан криминального государства перемалывает уродливые судьбы русских пьяниц, а вооруженные банды подростков убивают педофилов-чиновников.

Таково современное искусство, потому что таким его определили некие «знатоки», монополизировавшие право называться единственным носителем нравственности и не собирающиеся уступать его никому.

Власть или общество, по их канонам, не смеют даже пикнуть против такой монополии – ибо они заклеймены безнравственным тупым быдлом, не способным на самостоятельное мышление и понимание актуального искусства.

Народ и государство можно только высмеивать и доить, большего они не достойны.

Так было все постсоветские годы, когда государственные и народные интересы, традиционные ценности, разделяемые большинством русских, были попраны неким «просвещенным меньшинством», людьми с прекрасными лицами и «прогрессивным мышлением».

При номинальном отсутствии единой идеологии в России все 25 лет господствовала культурная, информационная и идеологическая политика «избранного меньшинства», навязанная большинству под видом демократии (власти «демократов») и оплачиваемая из государственного бюджета.

Надо ли рассказывать, как отреагировало то самое большинство, русский народ как таковой, на эту «культурку», постмодернистский симулякр великой русской культуры?

Стоит ли сравнивать нынешних модных «мастеров слова», скажем, с Константином Симоновым или Шолоховым? Надо ли объяснять, какова художественная пропасть между, к примеру, фильмом «Мне двадцать лет» и «Горько»? Между Ефремовым старшим и младшим, между Райкиными разных поколений.

А ведь это сравнение не просто разных эпох и политических систем, но принципов взаимодействия искусства и государства – в первом случае искусство было поставлено на службу высоким социальным идеалам и народным интересам, во втором – корпоративным интересам и вседозволенности меньшинства, попирающего высокие идеалы.

Как результат, кажущийся парадокс: при жесткой цензуре рождались шедевры типа «Андрея Рублева», вышедшего из-под пера только закончившего ВГИК Тарковского, а при номинальной свободе – бездарные пародии на голливудские поделки.

И как нелепо слышать сейчас от деятелей, которые успели еще отметиться настоящим искусством в советские времена и ничего настоящего не создавшие в постсоветские, нечто подобное этому:

«Я помню: мы все родом из советской власти. Я помню этот позорный идиотизм! Это причина, единственная, по которой я не хочу быть молодым, не хочу вернуться туда опять, эту мерзкую книжку читать.

А запрет цензуры – я не знаю, как кто к этому относится, а я считаю, что это величайшее событие векового значения в нашей жизни, в художественной, духовной жизни нашей страны... Это проклятие и многовековой позор вообще отечественной нашей культуры, нашего искусства наконец был запрещен».

Многовековой позор российской культуры – как раз черная неблагодарность диссидентствующих творцов, которые, сидя на шее государства, постоянно уничижают его, плюют на него и даже могут пнуть, если знают, что ничего за это не будет.

Впрочем, здесь надо оговориться, что далеко не все из деятелей искусства относятся к государству и Отечеству по-диссидентски: настоящие мастера, такие как Владимир Бортко, Юнна Мориц, Никита Михалков, Николай Бурляев, Михаил Ножкин, Александр Калягин и многие другие, нашли в себе силы не поддаться либерально-постмодернистскому тренду.

Более того, даже те из западников, кто поумнее, как Андрон Кончаловский, переосмысливают отношение к государству и покидают ряды борцов с режимом, становясь «ватниками».

Те же представители рассерженной богемы, что произносят в адрес российского руководства грозные мантры про сталинизм, «тоталитаризм и мракобесие», на самом деле прекрасно понимают, что в России нет никаких сталинских чисток и за ними не приедет пресловутый воронок.

Иначе, если бы была реальная опасность репрессий, эти «смелые» деятели даже пискнуть побоялись бы, а не то что публично унижать министра культуры и его заместителей, у которых сами же требуют денег.

О каком страхе цензуры и власти можно говорить, если любой псих, называющий себя акционистом, может поджечь дверь ФСБ на Лубянке и отделаться штрафом в 500 тысяч рублей, одновременно выдвинувшись на премию «Инновация» всероссийского конкурса в области современного визуального искусства?

Тем не менее испуг прозападной части творческой интеллигенции по поводу возвращения сталинизма не беспочвенен.

Схожесть, конечно, не в методах и не в стиле поведения власти, а в характере изменений государственной политики в области культуры. Речь о том, что, как и в 1936 году, Сталин начал разворот к традиционной национальной русской культуре после более 16 лет остервенелого разрушения старого мира «красными творцами», так и в последние годы российское руководство провозгласило возвращение к традиционным ценностям. Как писал историк М.М. Горинов про 30-е годы, «таким образом, по всем линиям происходит естественный, здоровый процесс реставрации, восстановления, возрождения тканей русского (российского) имперского социума».

А Вадим Кожинов вспоминал, как завораживающе в 1938 году прозвучали слова из кинофильма «Александр Невский» под мелодию Сергея Прокофьева: «Вставайте, люди русские...» Нынешнее масштабное возрождение патриотического сознания не может не напоминать либералам такой же процесс в сталинском СССР перед войной.

Инициированные министром культуры Мединским и утвержденные Владимиром Путиным в конце 2014 года Основы государственной культурной политики вызвали жуткое негодование либеральной общественности и части богемы, поскольку в них государство впервые сформулировало тот набор ценностей и установок, которые обязалось поддержать в культурной жизни страны:

– культура как объединяющая основа российского общества;

– существование духовно-культурной матрицы народа;

– Россия как отдельная и самобытная цивилизация со своими ценностными установками;

– принцип преемственности исторического процесса;

– окультуривание человека как важнейшая государственная задача;

– отказ от мультикультурализма и толерантности как чуждых ценностей в пользу терпимости и культурного многоцветия;

– российская культура как гарантия выживаемости в жестком окружающем мире;

– культурная политика как инструмент гармоничного социально-демографического развития;

– оказание государственной поддержки только здоровому искусству, идентичному цивилизационному коду;

– русскость как ядро российской культуры, неразделяемость русского и российского;

– формирование посредством культуры полноценного гражданина единой России.

Также были названы факторы, разрушающие культурный код российской цивилизации:

– снижение интеллектуального и культурного уровня общества;

– девальвация общепризнанных ценностей и искажение ценностных ориентиров;

– рост агрессии и нетерпимости, проявления асоциального поведения;

– деформация исторической памяти, негативная оценка значительных периодов отечественной истории, распространение ложного представления об исторической отсталости России;

– атомизация общества – разрыв социальных связей (дружеских, семейных, соседских), рост индивидуализма, пренебрежения правами других.

Министерству культуры пока не всегда удается придерживаться вышеперечисленных установок, и случается финансирование странных фильмов и допуск проведения кощунственных выставок, однако следует понимать, что сопротивление новой государственной политике со стороны «жрецов современного искусства» оказывается чрезвычайное.

Но та же пьеса про подростка-педераста, согласно основам госполитики, не должна финансироваться за счет федерального бюджета, как искажающая ценностные ориентиры – как бы ни возмущался худрук «Сатирикона», законы страны надо исполнять.

Что же касается разговора о сталинизме, то важно отметить, что при всех очевидных отличиях исторических эпох нельзя, конечно, не отметить определенного сходства.

И сходство это вовсе не там, где видит его негодующая творческая интеллигенция. Сегодня, как и во второй половине 1930-х, власть стала возвращать в общественный дискурс понятия патриотизма, Отечества, традиции, нравственности.

Именно за это напоминание в одной из лекций, к слову, западники набросились на нового главу Министерства образования Ольгу Васильеву.

Клеймя современную власть сталинистами, они совершают подмену и акцентируют внимание на репрессиях, в то время как речь совершенно о другом – о возвращении искусства и его деятелей на службу народу.

Но самое поразительное заключается в том, что «жрецы современного искусства» как раз отказывают народу в праве называться народом и тем более определять, что является достойным, а что нет.

Любого, кто пытается выступить против безнравственности их произведений, они клеймят группками мерзких людей, проплаченных властью и прикрывающих экстремизм под словами о морали и патриотизме. Да-да, требование соблюдения морали названо экстремизмом и радикализмом.

Все потому, что истинным носителем такого права творческие борцы с режимом считают себя – только они способны понять и рассказать, что такое искусство и о чем надо снимать фильмы и ставить пьесы.

Российское государство так долго пестовало прозападную гуманитарную элиту, что когда оно вдруг начало кардинальную смену ориентиров на традиционно российские, то те были ошарашены новыми реалиями: как же так, теперь им государство перестанет платить деньги за пошлятину, кощунство, пропаганду педерастии и антигосударственные перлы.

Российская власть использует чисто финансовые методы, не прибегая ни к какому насилию или даже цензуре. Речь идет о применении простого рыночного правила: кто платит, тот и заказывает музыку. Собственно, на этом построена значительная часть западной массовой культуры.

Но наша творческая интеллигенция, во многом подражающая Западу, родному государству такого не прощает и клеймит деспотией и тиранией.

И чем последовательнее продолжит власть реализовывать новую государственную политику в культуре, тем больше мы услышим речей наподобие той, что выдал Константин Аркадьевич Райкин.

Эдуард Биров