Меня удивляет работоспособность прежних эпох

Протоиерей Андрей Ткачёв

Меня удивляет работоспособность прежних эпох. Современный человек, да и я сам себе, кажутся мне тем персонажем дневников Кафки, где говорится, что некий человек тяжело дышал, словно только окончивший бой гладиатор.

Между тем его работой можно было окрасить всего лишь небольшую часть стены в скромном присутственном месте.

Так мы и живем. Устаем без меры, но объем полезных работ ничтожен.

Суета сжирает, как раковые клетки, все живое и творческое.

Весь пар уходит в свистки.

И сколько ее, усталости! Но сколько и помпы от даром затраченных усилий!

Время вспомнить того чудака из анекдота, который покупал яйца по рублю за штуку, варил их и уже вареными продавал опять по рублю за штуку.

На вопрос, что ему пользы с этой бессмысленной деятельности, он отвечал – навар остается.

«Навар» от нашей суеты – простая кипяченая вода.

Так мне кажется. Но вот примеры иных времен, которые нам, по причине глупой надменности, могут показаться временами примитивизма и дикости.

Мобильников тогда не было, на курорты не летали.

Но там люди трудились и не били воздух, а достигали цели.

Вот Лопе де Вега. Этот испанец написал две тысячи пьес и еще на одну тысячу больше сонетов.

Две тысячи пьес! Читал ли кто из нас за жизнь в сумме столько пьес самых разных авторов?

Ходил ли столько раз за всю жизнь в театр?

Можно возразить, что, мол, сюжеты шаблонные, а жизнь требовала новенького к каждому воскресенью и т.д.

Согласен. Но все же я остаюсь завороженным перед числом «две тысячи».

И ведь не жил как сыр в масле на испанской литературной даче.

В армии служил, близких терял, учился, молился, грешил, каялся.

И вот при всем этом такая работоспособность.

Со всеми интернетами, удобствами и прочими штучками современник наш пишет за жизнь два никудышных сонета, полторы пьесы, а к ним – двухтомник мемуаров о муках творчества.

Есть с чем сравнить и от чего смириться.

Или хотя бы Жюль Верн.

Этот чудак написал более шестидесяти романов, предсказав полеты на Луну, самолеты, вертолеты, телевидение и прочую всячину, не исключая электрического стула.

После его смерти были найдены среди бумаг 20 тысяч тетрадей с выписками из самых разных областей человеческого знания.

Можно только представить, насколько настырным, жадным к знаниям и работоспособным человеком был этот фантаст.

Странно, когда он спать и есть успевал. Сродни ему и наш писатель Беляев.

Тот тоже нафантазировал кучу всего, включая человека-амфибию, голову профессора Доуэля и прочее. Семнадцать романов плюс повести и рассказы.

Семнадцать не шестьдесят, конечно.

Но примите во внимание, что Беляев шесть лет был прикован к постели после травмы спины и три года лежнем пролежал в корсете из гипса.

Его, лежачего, даже жена бросила, как безнадежного.

А жил он в лихолетье Гражданской войны, социалистического строительства и прочих «радостей», которые человеку можно пожелать только в качестве проклятия.

И я удивляюсь работоспособности этих людей. Учились, читали, думали, не унывали.

Я удивляюсь их оптимизму, их жадности к знанию и творчеству.

Я беру здесь навскидку известные мне примеры литературы.

Но беру их в качестве примеров не литературы только, а трудолюбия, свойственного эпохе.

Потому что если есть такой настырный и талантливый литератор, то есть, несомненно, где-то рядом с ним и подобный ему настырно-талантливый инженер, и такой же геолог, педагог, спортсмен, военачальник.

Работоспособность, жертвенность, энтузиазм здесь только маркеры эпохи, которая отразилась и в литературе, и в иных многих жизненных областях.

Жаловаться легко. Виновных искать легко. Легко унывать и списывать свою бесполезность на тысячи факторов.

Только творить и работать трудно.