История мечтаний и конца Гомы Моралиса

Опыты по познанию человеческой природы привели научных лидеров познания, объявивших себя родом не просто гомов, а Гомо Сапиенсов, к опознанию трупа.

Какой ужас! Кто убит? Или кто безвременно почил?

Скажем потом. Потому как это – не естественная кончина и не убийство. Это самоубийство в особо дебильной форме. Кто убился – тот должен понять это сам. А уже потом умереть.

Брат Гомы Сапиенса, - Гома Моралис, более озабоченный невинностью, чем составом внутренностей, зачитал до дыр охранную грамоту своей человечности. Она была ему выдана за высокую ответственность и высокий долг.

Но через дыры стало видно. Значит, должно быть стыдно?

Кому? Человечности? Морали? Вы это о чём? Какая грамота, кто видел? Никто не видел, но все откуда-то ЗНАЮТ.

Грамота висела во всемирном музее религии, а её ксерокопии были выставлены на обозрение по всем комнатам. Большие копии в рекламных целях, - а каких же ещё? - поместили даже в чревовещательном и чревовыделительном залах.

Сейчас музей религии закрывают, экспонаты бульдозерами сдают в архив. Архив тоже готовится к закрытию. Ксерокопии покрылись чадом, ладаном, копотью и говном, сверху ещё обсижены мухами. А теперь и мухи не садятся.

Мухи на своё говно не садятся, только на чужое. Все оценки Гомы Моралиса и все его отличия, обесценены этим и признаны ложными. Но Гома Моралис этого не замечал, он был обеспокоен дырами и сложным выбором: стыдно когда видно или нет.

И тогда глубочайшее чувство, которое он питал к страдальцу и герою, было объявлено жертвой заблуждения. Никто не имеет права ни хвалить, ни порицать, - это против девственной толерантности!

Дева Толерантность через презерватив смотрит на произведение искусства, и говорит, что любит его, потому что произведение не отвечает за себя.

Произведение – как растение, оно вырастает и не совершает поступки! Встало – упало. Даже если сильно заставят – отжаться не сможет! Нечем и не от чего.

И так же Дева Толерантность смотрит на все другие поступки, а мучается - своими собственными проблемами сохранения или утраты девственности. Если сядешь – то не съешь. Если съешь – не сядешь. Многовариантный выбор получается.

Приходится пихаться. По любви и без. С либерализмом и конформизмом – по обоюдной симпатии, но без страсти. С нацизмом – когда хочется изнурить себя оргазмом.

Вот Гома Сапиенс, лидируя в деле познания, может восхищаться силой, красотой, полнотой всех послеродовых поступков. Но какое имеет он право находить в них какие-либо заслуги? Почему и ПОЧЁМ он это делает? Это же он сам определил: всем управляет химия, которая хемосигналалит феромонами, гормонами, и руководит метаболизмом.

Химический процесс и борьба элементов! И все мучения гомов, жаждущих выжить и худо-бедно жить, содержат совсем мало их заслуги!

Гома Моралиса уже лохудрили, а он всё продолжал восхищаться тончайшими состояниями, бурлящими эмоциями и чувствами, из которых, словно Афродиты из пены морской, выходили творения страданий и любви. Это рождаются нравственные победы душевной борьбы и душевной нужды, - так думал он. И не заметил, что морская пена стала экскрементально болотной и зловонной, и сильно пахнущей нефтью.

Когда форма существования белковой материи раздирается различными мотивами, пока всё не решится наконец в пользу сильнейшего, – как теперь говорится... А на самом же деле - пока сильнейший мотив не решит её участи! Но все эти мотивы, какие бы высокие названия им ни давали, выросли из тех самых корней, которые мечтатель Гома Моралис считал вместилищем зловония...

И ясен корень, когда его окопают - между добрыми и злыми поступками нет родового различия! Все различия - только в намерении.

Единственное корневое стремление личности к самонаслаждению удовлетворяется при всех условиях, как бы кто ни был вынужден поступать. Оно удовлетворяется и в действиях тщеславия, мести, наслаждения, пользы, злобы, хитрости. И в действиях самопожертвования, сострадания, познания.

Мера рассудительности и культурности определяет, куда кого повлечёт это стремление. Любому обществу, каждой личности дана ценность благ, по которой они определяют свои действия и оценивают чужие, построены заборы «низь-зя!» и оградки «ай-яй-яй!». Нравственный закон - как для нравственных, так и для безнравственных.

Но это мерило постоянно изменяется! Одни заборы гниют, вместо них сваривают новые, из железа и колючей проволоки. Многие действия получают название добрых, будучи только глупыми, или злых, будучи только нарушающими приятность. Ибо степень разумности, которою определено добро и зло, была весьма низкой. А теперь и того ниже. Ибо даже низшая степень человеческой разумности ещё не достигнута.

Злой дух - обманщик, дух лжи и обмана. Но я глуп, и разве я ответствен за козни его! Разве я создал его и мир? Я могу только стремиться к достижению разумности – и всё!

Постигнуть всё это и достичь разумности – значит ощутить глубокую печаль, она гложет и разрывает, но это не пытка, это тянет и вытягивает до боли уже не злой дух, а непривычный заманчивый свет. А это – пугает! Лучше остаться с прежней глупостью, там столько приятных иллюзий, а ложь и обман можно и обратить себе на пользу!

Как тяжко весь этот бред читать! Да можно и не читать, лучше остаться с прежней глупостью. В ней не будет трупов и неожиданностей. Кроме своего собственного в самом конце.

А в начале-то было, про какой труп?

Это труп того, кто любил и охранял с грамотами глупость и тупость. Потом их терпел, как было заповедано. Или заповедано, или где-то написано. Где написано? В Писании. Раздражало, но терпел. Терпел раздражение. Причина самоубийства – критическая масса терпения раздражения глупостью.

Юридически – есть состав доведения до самоубийства. Но люди научного познания говорят: это не труп! Ведь не было никаких похорон! Трупа нет, а на нет и базара нет.

А что это лежит?

Уже не лежит, а течёт лужею. И запах уже не болотный. Хуже. Ведь это не просто кто-то бзднул. Это Моралис почти умер. Но он должен понять это сам. А потом умереть.

Это ведь не простое самоубийство, не физическое. Метафизическое, при котором наличие трупа не рассматривается, вскрытия не производится, ибо факт духовной смерти уже установлен.

Но остаётся представитель познания, духовно НИКАКОЙ, но единственный и неповторимый - Гома Сапиенс. Он всё объяснит. Всё необходимо и само познание тоже необходимо, – так говорит познание, которое представляет Гома Сапиенс. То есть, не само познание вещает, а то, что открывает Гома Сапиенс. Всё невинно, и познание есть путь к уяснению этой невинности – говорит он. А утекающая лужа на месте Гомы Моралиса – это путь к уяснению невинности.