Василий Аксенов «Завтраки 43-го года».

0 425

«– Да-да, есть такая теория, вернее, гипотеза. Предполагается, что спутники Марса – Фобос и Деймос – несколько тормозятся атмосферой этой планеты. Следовательно, внутри они полые, понимаете? А полые тела, как известно, могут быть созданы только… как?

– Только, только… – залепетала, словно школьница, первая дама.

– Только искусственным путем.

– Боже мой! – воскликнула более сообразительная вторая дама.

– Да, искусственным. Значит, они сделаны какими-то разумными существами.

Слётов Ростислав Владимирович. Разговор в поезде

Я смотрел Слётов Ростислав Владимирович. Разговор в поездена человека, который рассказывал столь интересные вещи, и мучительно пытался вспомнить, где я видел его раньше. Он сидел напротив меня в купе, покачивая элегантно вскинутой ногой. Он был в синем, достаточно модном, но не вызывающе модном костюме, в безупречно белой рубашке и галстуке в тон костюму...

...и тут я сразу его вспомнил.

Мы учились с Ним в одном классе во время войны в далеком перенаселенном, заросшем желтым грязным льдом волжском городе. Он был третьегодник, я догнал Его в четвертом классе в 43-м году. Я был тогда хил, ходил в телогрейке, огромных сапогах и темно-синих штанах, которые мне выделили по ордеру из американских подарков...

...В школе нам каждый день выдавали завтраки – липкие булочки из пеклеванной муки. Староста нес их наверх в большом блюде, а мы стояли на верхней площадке и смотрели, как к нам плывет из школьных холодных недр, из горестных глубин плывет это чудесное блюдо.

– Правда, интересное событие? – сказал я Ему и показал то место в газете, где было сказано о событии.

Он заглянул, улыбнулся и стал рассказывать мне подробности этого события. Я кивал и смотрел в окно. Мне было трудно смотреть в Его голубые глаза, потому что они каждый день встречали меня за углом школы.

– Давай, – говорил Он, и я протягивал Ему свою булочку, на которой оставались вмятины от моих пальцев.

– Давай, – говорил Он следующему, а рядом с ним работали Лёка и Казак.

Я приходил домой и ждал младшую сестренку. Потом мы вместе ждали тетю. Тетя возвращалась с базара и приносила буханку хлеба и картошку. Иногда она ничего не приносила. Тетя дралась за нас с сестренкой с покорной, вошедшей уже в привычку яростью. Каждое утро, собираясь в школу, я видел, как она проходит под окнами, широкоплечая и низкая, нос картошкой, а тонкие губы сжаты.

Однажды она сказала мне:

– Нина приносит завтраки, а ты нет. Рустам приносит и все ребята с того двора, а ты съедаешь сам...

...На следующий день произошло событие. Булочки были смазаны тонким слоем сала «лярд» и посыпаны яичным порошком. Я вырвал из тетрадки листок, завернул в него булочку и положил ее в сумку. За углом, сотрясаясь от отваги, я схватил Его за пуговицу и ударил. Абка Циперсон сделал то же самое и кое-кто из ребят тоже. Через несколько секунд я лежал в снегу, Казак сидел верхом на мне, а Лёка совал мне в рот мой же завтрак.

– На, смелей, кусни!...

...«Почему же Он меня не узнает?» – думал я.

В вагоне-ресторане было пусто, красиво и чисто. Столики светились белыми крахмальными скатертями, и только один, видимо недавно покинутый, хранил следы обильного пиршества.

Я заказывал. Я не скупился. Коньяк – так «Отборный», прекрасно. Не время было мне скупиться и зажимать монету. Самое время было разойтись вовсю. Жаль, что в отношении еды пришлось ограничиться обычным вагон-ресторанным набором – солянка, шашлык и компот из слив.

Я вел с Ним простой дружелюбный разговор о смене времен года и смотрел на Его руки, на маленькие рыжие волосики, выбивающиеся из-под браслета. Потом я поднял глаза и вспомнил еще одну интересную вещь.

Сердце у Него было не с левой, а с правой стороны. Позднее я узнал, что это явление называется «декстрокардией» и бывает, в общем, редко, страшно редко, считаные единицы таких людей на свете.

В самом начале учебного года, когда они еще не перешли на насильственное изъятие продовольственных излишков, Он спорил с нами на этот счет. Спорил на завтрак.

– Спорим, что у меня сердце не с той стороны, – говорил Он и горделиво расстегивал рубашку.

Потом, когда все уже узнали об этой Его особенности, Он перешел на силовой шантаж.

– Спорим? – спрашивал Он, садился рядом и выворачивал тебе руку. – Споришь или нет? – И расстегивал рубашку.

Тут-тук, тук-тук, ровно и мирно стучало с правой стороны сердце.

Тяжелую лучистую поверхность солянки тревожила равномерная тряска. Янтарные капли жира дрожали, собирались вокруг маленьких кусочков сосиски, плававших на поверхности, а в глубинах этого варева таилось черт-те что – кусочки ветчины, и огурцы, и кусочки куриного мяса.

– Какой хлеб! – сказал я. – А помните, во время войны был какой хлеб?

– Да, – сказал Он, – неважный был тогда хлеб.

Я набрался сил и посмотрел Ему в глаза:

– Помните наши школьные завтраки?

– Да, – твердо сказал Он, и я понял по Его тону, что силы у Него по-прежнему достаточно.

– Такие вязкие пеклеванные булочки, да?

– Да-да, – улыбнулся Он, – ну и булочки…

Ноги у меня ходили ходуном. Нет, я не могу сейчас. Нет, нет… Пусть Он все съест. Ведь мне приятно смотреть, как Он ест. Пусть Он насытится, и я заплачу.

– Сало «лярд» и яичный порошок, а? – с легкостью усмехаясь, спросил я.

– Второй фронт? – в тон мне улыбнулся Он.

– Но больше всего мы любили тогда подсолнечный жмых.

– Это было лакомство, – засмеялся Он.

Обед продолжался в блистательном порхании улыбок.

Французы делают так: наливают коньяк, плюют в него и выплескивают таким вот типам в физиономию. Разным там коллаборационистам.

– Выпьем? – сказал я.

– Ваше здоровье, – ответил Он.

Подали шашлык.

Прожевывая сочное, хорошо прожаренное мясо, я сказал:

– Конечно, это не «Арагви», но…

– Совсем неплохо, – подхватил Он, кивая головой и словно прислушиваясь к ходу внутренних соков. – Соус, конечно, не «ткемали», но…Тут меня охватила такая неслыханная злоба, что… Ах ты, гурман! Ты гурман. Ты знаешь толк в еде и в винах, наверное, и в женщинах, должно быть… А ручку мою ты по-прежнему носишь в кармане?

Я взял себя в руки и продолжал застольную беседу в заданном ритме и в нужном тоне.

– Удивительное дело, – сказал я, – как усложнилось с ходом истории понятие «еда», сколько вокруг этого понятия споров, сколько нюансов…

– Да-да, – подхватил Он с готовностью, – а ведь понятие самое простое.

– Верно. Проще простого – еда. Е-да. Самое простое и самое важное для человека.

– Ну, это вы немножко преувеличиваете, – улыбнулся Он.

– Нет, действительно. Еда и женщины – самое важное, – продолжал я свою наивную мистификацию.

– Для меня есть и более важные вещи, – серьезно сказал Он.

– Что же?

– Мое дело, например.

– Ну, все это уже позднейшие напластования.

– Нет, вы меня не понимаете…

Он стал развивать свои соображения. Я понял, что Он не узнает. Я понял, что Он меня никогда не узнает, как не узнал бы никого другого из нашего класса, кроме Лёки и Казака. И я понял, почему Он не узнал бы никого из нас – мы не были для Него отдельными личностями, мы были массой, с которой просто иногда нужно было немного повозиться.

– Ну где уж мне вас понять! – неожиданно для самого себя грубо воскликнул я. – Понятно, для вас еда – это что! Ведь вы же прямой потомок марсиан!

Он осекся и смотрел на меня, сузив глаза. На пухлых его щеках появились желваки.

– Тише, – тихо произнес Он, – вы мне аппетита не испортите. Понятно?

Я замолчал и взялся за шашлык. Коньяк стоял при мне, и никогда не поздно было в него плюнуть. Пусть Он только все съест, и я заплачу!

Рядом с нами сидел человек в бедной клетчатой рубашке, но зато в золотых часах. Он склонил голову над пивом и что-то шептал. Он был сильно пьян. Вдруг он поднял голову и крикнул нам:

– Эй вы! Черное море, понятно?.. Севастополь, да? Торпедный катер…

И снова уронил голову на грудь. Из глубины его груди доносилось глухое ворчанье.

– Официант! – сказал мой сотрапезник. – Нельзя ли удалить этого человека? – Он показал не на меня, а на пьяного. – Во избежание эксцессов.

– Пусть сидит, – сказал официант. – Что он вам, мешает?

– Черное море… – проворчал человек, – торпедный катер… а может, преувеличиваю…

– Вы в самом деле считаете себя потомком марсиан? – спросил я своего сотрапезника.

– А что? Не исключена возможность, – кротко сказал Он.

– Марсиане – симпатичные ребята, – сказал я. – У них все нормально, как у всех людей: руки, ноги, сердце с левой стороны… А вы же…

– Стоп, – сказал он, – еще раз говорю: вы мне аппетита не испортите, не старайтесь.

Я перевел разговор на другую тему, и все было сглажено в несколько минут, и обед пошел дальше в блистательном порхании улыбок и в шутках. Вот Он каким стал, просто молодец, железные нервы.

– Да что это мы все так – «вы» да «вы», – сказал я, – даже не познакомились.

Я назвал свое имя и привстал с протянутой рукой. Он тоже привстал и назвал свое имя.

Того звали иначе. Это был не Он, это был другой человек.

Подали сладкое».

1962 г.

20 августа 1932 года, в Казани, родился Василий Павлович Аксенов (1932 -2009) - русский писатель, драматург и сценарист, переводчик и педагог.

Василий Аксенов, 1963 год.

Цыганская ОПГ отправляла сибиряков на СВО, а сама жила в их квартирах и на их выплаты

В Новосибирске накрыли целую ОПГ, которая изощрённо зарабатывала на доверчивых жителях города. Банда цыган промышляли тем, что обманным путём отправляла на СВО новосибирцев, а сами поль...

Елена Фролова Василий Аксенов «Завтраки 43-го года».