Четыре вида культа смерти, имеющие отношение к русскому народу

Смерть, будучи конечным моментом жизненного пути человека, многообразна, как и сама жизнь.

Каждая религия имеет свои идеалы смерти.

Каждая цивилизация вырабатывает свои представления о том, какая смерть является наилучшей, какая приемлемой, а какая — позорной.

Настоящие философы иногда умирали так, что это освещало новым и окончательным светом всю их жизнь.

И даже каждый обычный человек может умереть так, что его смерть шарахнет, как взрыв. И не потому, что он не позаботился мудро поделить наследство.

Момент смерти человека — мгновенное подведение итогов его жизни. Афонский монашеский афоризм «никого прежде конца не ублажай» (= не называй блаженным) — именно об этом. Патерики полны историй о том, как тот или иной монах, десятилетиями выглядевший просто прекрасно, в момент смерти начинает метаться, ужасаться, рассказывать свои дотоле неизвестные мерзости.

Поскольку представления о смерти столь разнообразны, я не буду в этой небольшой статье составлять энциклопедию, описывающую взгляды на смерть в разных религиях и обществах. Ещё менее интересны смастыренные на коленке политтехнолога маленькие искусственные конструкции (например, тот кал, который кураторы вкладывают в голову террористу-камикадзе).

Давайте займёмся здесь теми культами смерти, которые имеют отношение к истории и нынешней жизни русского народа.

Пойдём, как положено, сверху вниз — от небесного к земному.

I. Культ смерти первого типа — мученичество

Смерть этого типа обусловлена личными отношениями с Богом.

Смерть мученика является естественным продолжением того пребывания в Царстве Небесном, которого он приобщился ещё в этой жизни.

В житиях святых есть множество историй о пылких молодых христианах, которые сами искали мученичества за Христа. Но идеальный мученик, как мне представляется, никуда не спешит: он просто живёт, не скрывая своей веры. Если у него спросят о его вере, он ответит. Если от него потребуют отречься от своей веры, он не отречётся. Если потребуют принести жертву языческому божеству, он откажется. Если после этого его отправят на пытки и смерть — он это примет. «На крест не бегай, с креста не прыгай».

Русское слово «мученик» является крайне неудачным переводом новозаветного (греческого) слова «мартирос», означающего «свидетель» (об учении, смерти и воскресении Христовых). На латынь это слово было переведено как testis (свидетель), на основные европейские языки — кальками с греческого «мартирос» (например, соответствующее слово в английском языке — martyr).

То есть мученик — это свидетель о воскресении Христовом, казнённый за это свидетельство. А вовсе не тот, кто просто был каким-то образом замучен (что не имеет никакого отношения ни к святости, ни к высоте умирания для самого человека).

Так что главное в мученичестве — свидетельство о Христе, а вовсе не мучения, на что нам (неверно) указывает русское слово «мученик».

Церковь ставит чин мучеников высшим среди прочих чинов святых, так как мученики прошли путь Христа «даже до смерти», то есть совершили его в максимальной полноте, возможной для человека. Часто мученики имели такую веру и такую благодать, что благодушно переносили самые чудовищные пытки, вроде сдирания кожи заживо. И это тоже было свидетельством о силе их веры.

Ветхозаветные пророки тоже часто принимали смерть за свидетельство о Боге и обличения нечестия народа, и в этом смысле были дохристианскими мучениками.

В чём же отличие новозаветных мучеников от пророков? Ведь и те, и другие свидетельствовали о едином Боге; и те, и другие не щадили собственной жизни ради этого свидетельства.

Отличие это в том, что христианский мученик, идущий на смерть за свою веру, не просто озвучивал её формулировки; он в самом себе являл ту полноту и интенсивность новой жизни, жизни во Христе, которую он обрёл благодаря этой вере. Окружающие, и мучители в их числе, видели, что, имея такую жизнь, человек может легко вынести любые истязания — что и происходило. И вот явление этой новой жизни и было самым главным свидетельством мучеников: «Смотрите! вам нравится? И вы так сможете, если уверуете в Господа нашего Иисуса Христа».

Явление этой новой жизни бывало столь привлекательным, что иногда обращало ко Христу и самих мучителей, которые сами тут же становились мучениками (история сорока мучеников Севастийских и другие).

Смерть в таком состоянии полноты жизни и связи с Богом — это действительно смерть, лучше которой не бывает.

II. Культ смерти второго типа — смерть за близких («за други своя»)

Смерть этого типа обусловлена любовью к ближним.

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15:13), — сказал Сам Господь на Тайной Вечере. Почему же тогда не поставить такую смерть как высшую? Потому, что в этих словах сказано не о моменте смерти, а о любви к ближним, которая бывает разной.

Любовь людей к своим знаемым может быть в очень разной степени просвещена светом веры. Например, умереть друг за друга могут и члены разбойничьей шайки, если они успели в достаточной степени привязаться друг ко другу в ходе совместных убийств и грабежей. Но на каждом уровне просвещённости или затемнённости любви к своим ближним та любовь, ради которой человек отдаёт за них свою жизнь, является величайшей.

Воин, умирающий за свой народ и свою страну, умирает смертью этого типа.

Мужчина, защищающий слабых, умирает смертью этого типа.

Мать, защищающая своих детей, умирает смертью этого типа.

Смерть этого типа, в отличие от смерти мученика, не имеет в себе блистания окончательной победы, но может давать покой души оттого, что иначе поступить было нельзя. Противоречия и шарахания остаются позади, жизнь выходит на финишную прямую. И это даёт ощущение, что от души отвалилась вся приросшая к ней короста.

Это сияние ясности можно увидеть на лицах наших воинов, отправляющихся сражаться на Украину.

III. Культ смерти третьего типа — смерть за личную честь

Это — смерть властителя, к которой он всегда должен быть готов. Под властителем в данном случае следует понимать не обязательно первое лицо; здесь властитель — это любой человек, принадлежащий к властвующей группе в некотором сообществе. Например, дворянин в России пушкинской эпохи.

Что такое честь? Это зависит от конкретной общественной группы. Дворянин не должен безнаказанно спускать оскорбления в свой адрес и в адрес своих близких. А для бандита это может быть, например, репутация безжалостного убийцы. Если кто-то из товарищей обвинит его в излишней жалостливости к жертвам, то он ведь, пожалуй, этого товарища и убьёт. И тем отстоит своё право называться безжалостным (то есть, в его понимании, свою честь).

Для того, чтобы понятие чести существовало, нужно также, чтобы членство в соответствующей общественной группе давало бы хоть какие-то преимущества (хотя бы по сравнению с выкидыванием во тьму внешнюю).

Термин «честь» проделал изрядный путь, и мы имеем, среди прочих, два его смысла: античный и современный христианский. Древнегреческое «тимэ» означает ценность/цену либо похвалу/почести, латинское honor — только похвалу/почести. Рассмотрим слова апостола Павла: «Для сего вы и подати платите, ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые. Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь» (Рим 13:6-7). Здесь слово «честь» («тимэ») имеет чисто внешний смысл — это элемент социально-иерархического взаимодействия.

В «Сказке о царе Салтане» читаем:

<<

Князь для белочки потом

Выстроил хрустальный дом,

Караул к нему приставил

И притом дьяка заставил

Строгий счет орехам весть.

Князю прибыль, белке честь.

>>

Тут мы тоже видим античный смысл слова «честь», т.е. «почести, похвала».

Если же мы обратимся к современному пониманию чести, например, вспомнив традиционные для русского офицера слова «честь имею», то увидим, что здесь имеет место совсем другой смысл. Покопавшись в истории, я обнаружил даже два смысла и сформулировал их следующим образом.

Один — чисто социальный: «высокое или хотя бы приемлемое мнение общества о данной персоне».

Другой — более внутренний: «законное право на уважение общества, обусловленное неукоснительно правильным поведением данной персоны».

Оба эти смысла отличаются от смысла античного тем, что указывают на постоянное (хотя и не неотъемлемое) состояние, тогда как античная честь/почести — это разовый (возможно, повторяющийся) акт социального взаимодействия. Пока белка чудесным образом грызёт орехи, ей воздают честь. Перестала грызть — почести прекратились. Одержал римский полководец победу — ему одноразово воздают почести (например, триумф).

В противоположность этому, два вышеприведённых смысла слова «честь» описывают постоянно присущее человеку качество, свойство, нечто, что человек непрерывно имеет.

Оба современных смысла чести основываются на понятиях о том, что такое правильное поведение, и эти понятия различны в разных обществах. Пушкин вызвал Дантеса на дуэль после слухов о романе с ним своей жены — и был на этой дуэли убит. Тогда как во Франции галантного века карета любовника могла целыми днями простаивать у дома какой-нибудь дамы, в то время как мужа этой дамы сие ничуть не беспокоило. Но если бы любовник сказал мужу, что тот использует слишком дешёвые румяна, то о! чудовищное оскорбление! и неизбежный вызов на дуэль. Ибо задета честь!

Собственно, дуэль и была основным способом смерти (или убийства) за честь. Изначально она понималась как Божий суд для определения правого и виноватого в данной ссоре, особенно если нужно было определить, кто из них лжёт; но впоследствии понимание дуэли опустилось до готовности поставить на кон свою жизнь ради чести.

Сохранилась формулировка Ги Шабо, барона де Жарнака, произнесённая им после знаменитой дуэли 10 июля 1547 года. Причиной дуэли стала мерзкая клевета, возведённая на него дофином, а его противником был один из клевретов дофина, сильнейший фехтовальщик того времени Франсуа де ла Шаньере. Дуэль состоялась, когда дофин уже стал королём Генрихом II, и в ней неожиданно победил де Жарнак, казалось бы, не имевший на победу никаких шансов. После дуэли он сказал королю-подлецу следующее:

<<

Наши жизни и имущество принадлежат королям, души принадлежат Богу, а честь принадлежит только нам самим, так как над моей честью у моего короля нет совершенно никакой власти.

>>

Тут можно сразу узнать позднейшую формулировку «Душа — Богу, жизнь — отечеству, честь — никому!», бывшую в ходу у русского офицерства. Поблагодарим в очередной раз французов за науку.

(Иногда в эту формулировку вставляется на втором месте пошлейшее коленце «сердце — женщине». Какой ещё женщине?! Очередной любовнице, что ли? И это впереди отечества и чести. Какой поручик Ржевский это вставил?! Нет ничего плохого в том, чтобы позаимствовать хорошее чужое, но не портить можно хотя бы?!)

После дуэли все, кроме близких де ла Шаньере, считали, что он потерял и жизнь, и честь, а родственники и друзья де ла Шаньере заявляли, что жизнь он потерял, а честь сохранил. То есть обе стороны считали, что до момента дуэли, во всяком случае, честь у де ла Шаньере была, при том, что всем было понятно, что он был лжецом и бился за неправое дело. Таким образом, мы видим внешнее, чисто социальное, понимание чести во французском обществе того времени.

Любопытно, что король-подлец Генрих II умер ровно через 12 лет, причем именно в тот день года (10 июля), когда состоялась эта организованная им дуэль, от несчастного случая на рыцарском турнире. Этим совпадением дат небеса намекнули — за что.

Отличается ли понятие чести в христианском обществе от, например, китайского понятия «лица» («мэньцзы»)? (Кроме того факта, что в китайском обществе не были распространены дуэли.) Ведь и мэньцзы, и честь можно потерять. По содержанию эти два понятия различаются кардинально, ибо кардинально различаются христианское и китайское понятия, кого считать благородным мужем. Китайское понятие не выходит за пределы чистой человечности, а христианское основано на стремлении уподобиться Богочеловеку Христу и усвоить плоды Его спасительного воскресения.

В христианском случае культивируемые в общественной группе понятия о правильном поведении являются проекцией Божественных заповедей на средний духовный и умственный уровень членов этой группы, а также на род занятий этой группы (например, военный).

В китайском случае вместо Божественных заповедей — конфуцианское учение о благородном муже. «Человеческое, слишком человеческое».

IV. Культ смерти четвёртого типа — смерть за идею

Это — смерть для манипулируемого извне человека, предназначенного быть расходным материалом.

Смерть за идею — вещь для человечества крайне неестественная и не существовавшая бОльшую часть человеческой истории.

В России применение этого культа смерти имело чудовищные последствия, поэтому я остановлюсь на нём гораздо подробнее, чем на первых трёх.

Иногда за смерть за идею принимают совсем другие типы смерти. «А вот Сократ, разве Сократ не умер за идею?».

Нет. Идей у Сократа было множество, но умер он не за идею и вообще не за что-то и даже не за кого-то. Он просто естественно продолжил в своей смерти свою жизнь. Если бы он сбежал в изгнание, ему пришлось бы опустить себя — и он решил этого не делать: «чего суетиться-то». Его смерть более всего (из перечисленного выше) похожа на смерть христианского мученика (только без света Христова): стремления к смерти нет, но и бегства от неё нет: «Я меняться не собираюсь, хотите убить — убейте».

Смерть за идею была инъецирована в человечество, по-видимому, во времена Французской революции, то есть в конце XVIII века. «Свобода, равенство, братство» и прочее. Любопытно, что это совпало по месту и времени с инъекцией атеизма, сразу принявшего крайние формы. Разграблялись храмы, мощи святых подвергались поруганию и выбрасывались в Сену. Осквернение могил королей и аристократии — это само собой: «потому что можем, да и, может, найдём что ценное?».

А что было до французской революции? Были просто войны за власть, территории и ресурсы (за испанское / австрийское / польское наследство и прочее). Была английская революция, которая была, в сущности, дележом власти. Да, там лидеры противоборствующих сторон могли писать друг другу даже и богословские письма, но письма эти, в конечном счёте, означали «давай сдавайся уже, Бог на моей стороне». Были крестьянские восстания, которые иногда возглавлялись религиозными лидерами вроде Томаса Мюнцера, но эти лидеры выдвигали учения хотя и сектантские, но всегда сформулированные в рамках христианской традиции («как нам, христианам, вернуться к изначальному правильному христианству»).

Свободно плавающие, безличные, не привязанные ни к какой религиозной основе идеи были явлены именно в ходе Французской революции — и показали себя как разрушительный инструмент колоссальной силы. Именно и только такие мозговые вирусы могли заставить людей годами разрушать собственную страну, убивать даже многолетних соседей и друзей. А поскольку организаторы этого процесса (по-видимому, англичане) озаботились ещё и ниспровержением религии, тормоза, которые могли бы предотвратить взаимное истребление, исчезли, и резня собственных сограждан приняла беспрецедентный характер. Варфоломеевская ночь, до этого казавшаяся ужасом, который невозможно превзойти, оказалась детским садиком по сравнению с резней революционной. Изобретение месье Гильотена очень ускорило этот процесс.

Геополитическая борьба Франции с Англией после этого по существу закончилась. А как вы будете бороться, когда у вас в стране вырезана вся элита и остались только мелкие дворяне и крестьяне?

Главное отличие культа смерти за идею от первых трех типов культа смерти, обсуждённых выше, — это его изначально деструктивный характер.

Этим обусловлена и его безличность, и продвигаемая вместе с ним антирелигиозность.

Мученик умирает в полноте жизни, обретённой в новых личных отношениях с Богом, и являет в своей смерти эту полноту. Умирающий за други своя делает это благодаря любви к ним, то есть высшей форме отношений между личностями. Умирающий за личную честь делает это, чтобы сохранить право на уважение общества.

Всё это — личностные проявления высочайшей интенсивности.

Русский воин шёл воевать «за веру, Царя и отечество». В этой формуле каждый из трех членов указывал на личностный характер мотивации: «за отношения с высшей Личностью — Богом; за Царя — отца моего народа; и за отечество — дом, в котором мой народ живёт».

В противоположность всему этому, культ смерти за идею предлагает людям умирать не пойми за что. То есть иллюзию понимания все эти «свободы, равенствы, братствы» дают, но при попытке рассмотреть их поближе вдруг оказывается, что всё это абсолютно нереализуемо, а в ходе революции совершенно уничтожается.

Вот, скажем, «равенство». Революция (французская, русская, какая угодно) победила — и что, воцарилось равенство? Ровно наоборот. Тот, кто был ничем и стал всем, теперь может просто убить побеждённого без суда и следствия. Это — высшая степень неравенства, до революции невозможная. «Братство»? Какое уж тут братство во время резни. «Свобода»? Ну, некоторые имеют свободу грабить и убивать своих сограждан. Но все революции сопровождаются голодом и разрухой, и почти всё население вынуждено на коленях целовать руку тем, кто раздаёт паёк.

Конечно, население начинает роптать; поэтому новым хозяевам страны нужно указать причину, по которой всё стало гораздо хуже. Это, конечно, бывшие хозяева жизни — они строят козни и занимаются саботажем! Резня начинается с новой силой.

А чтобы резня была ничем не ограничена, нужно уничтожить религию. Ведь любая религия призывает к справедливости и милости, причём не на уровне выкрикивания идей, а с полной детализацией.

Таким образом, в отличие от первых трёх видов культа смерти, которые являются созидательными и для отдельной личности, и для общества, культ смерти за идею — это орудие разрушения. А именно, это всегда оружие враждебных сил против той страны, в которой этот культ насаждается. Например, Англия так решила «проблему сильной Франции» (французская революция 1793 года). Та же Англия так же решила «проблему сильной России» (русская революция 1917 года). С какой беззаветностью русские дурачки шли в революцию! ведь это за идею всеобщего благоденствия!

Сейчас англосаксы, построив идейную систему для Украины, превратили её в таран против России. Украинцев в ходе этого смертоносного мероприятия погибло уже несколько сот тысяч и ещё много погибнет.

Культ смерти за идею не является самодостаточным оружием для разрушения повергшейся нападению страны и всегда является частью идеологического пакета («долой короля / самодержавие / аристократию / помещиков и буржуев» и т.д.).

Рассмотрим же механизмы запуска культа смерти за идею.

IV.1.  Подбор гегемонов

Под смертоносные идеи подбираются общественные группы («гегемоны»), которые должны удовлетворять следующим критериям:

     1) глупость или дезориентированность (как минимум, в отношении устройства общества);

     2) готовность пренебречь требованиями религии и нравственности;

     3) потенциальная активность;

     4) готовность убивать и умирать;

     5) выраженный стадный инстинкт.

В общем, парижские зеленщицы или петроградский пролетариат. Ну и, конечно, украинцы.

Три последние пункта поддаются взращиванию в долгосрочном проекте; второй — в некоторых случаях тоже; а вот глупость, если её нет, воспитать трудно. Впрочем, глупость во всей её мощи требуется только при атеистической идеологии.

IV.2.  Заклинания о бессмертии

Быдло, предназначенное хозяевами проекта на убой, должно без возражений идти на убой. Как решить эту задачу?

Египтяне, завербованные в 2011 году в ИГИЛ [*запрещенная в России террористическая организация], вырезали сирийские деревни под вопли о джихаде и религиозном долге (действуя при этом как совершеннейшие безбожники или сатанисты). Этим людям их командиры говорили: если вас убьют, то вы станете шахидами, попадёте в рай, получите в своё распоряжение по 72 девственницы каждый и т.д. Несложная задача для идеологов — весь материал уже был под рукой. Плюс нынешние боевые психотропные препараты.

А вот как было поступать большевикам, проповедовавшим, что нет ни Бога, ни загробной жизни? Как гнать воевать за большевицкую власть людей, которым рассказали, что «сдохнешь — и всё, тебя не будет»? (При том, что кокаин был доступен лишь немногим.) Но и эта задача была решена.

Нет, содержательно её решить невозможно; но на практическом уровне «сделать, чтобы люди умирали за большевицкую власть» — очень даже сделали.

Первоначально было половодье революционных чувств: сжигание барских усадеб, сбрасывание державных орлов со зданий, убийства вчерашних хозяев жизни, разграбление и порча всего, до чего дотянутся руки… Широким революционным массам это до поры до времени заменяло кокаин.

Но вот революция и гражданская война закончились. Предавшие Россию революционные массы сидели на её развалинах и нутром чуяли: что-то не то. Ежели по старому счёту, то ад они себе заработали. А ежели считать по-новому, так после смерти вообще ничего не будет: «червяк из глаза выползет». Ну и стоило ли?

А тут ещё и Ленин сдох.

IV.3.  Смерть Ленина

Сейчас, через сто лет, в наши пост-постмодернисткие времена, людям трудно себе представить, каким шоком была смерть Ленина для тогдашних масс, «выбравших новую жизнь». Кроме Ленина, тогда был, конечно, весьма известен массам тов.Троцкий, но Ленин был всё-таки №1. Но кроме вопроса «ах, за кем же мы теперь пойдём в светлое будущее» в смерти Ленина ослепительно сверкнула базовая онтологическая проблема. А именно:

     — Ленин, который №1 в революции, вождь мирового пролетариата, не успел насладиться плодами этой самой революции, помер вот прямо почти сразу после неё. И нет его, и червяк из глаза выползет. А если такое случилось с №1, то с нами-то, рядовыми и обычными, что будет?!

Нужно было что-то делать.

Для начала революционный Левиафан испустил небывалой силы горестный утробный вой, призванный парализовать подобные озарения электората в первый, самый острый, момент. По всей стране прерывались мероприятия, гудели заводские и паровозные гудки, собирались траурные митинги. Каждый оставшийся в живых после революции и гражданской войны был обязан выразить безмерное горе. Люди были окучены и охвачены.

Чтобы из глаза Ильича не выполз червяк, тоже были приняты меры. Первое бальзамирование было произведено уже на следующий день после смерти. Воля покойного, желавшего быть похороненным рядом с матерью, была проигнорирована. Было последовательно возведено три мавзолея — два деревянных и один каменный (1930), на котором и успокоились. Для поддержания тела в сносном виде при мавзолее была создана специальная лаборатория.

Довольно быстро вышли на лозунг «Ленин умер, но дело его живёт». Впоследствии этот лозунг превратился в лозунг совсем уж мистический: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить». Этот дикий лозунг благополучно дожил (и активно толкался в массы) до самого конца Советской власти.

В общем, было сделано всё, чтобы с чёрного хода протащить мысль о том, что революционеры-атеисты не умирают.

Грамотный христианин, конечно, без труда увидит во всём этом унылый толстый плагиат с христианских догматов и практик. Например: «Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь» (Ин 5:24). Эти слова русские люди слушали целое тысячелетие; а теперь большевики им говорили: «Истинно, истинно говорим вам: слушающий слова наши и верующий в них имеет жизнь вечную и перешёл от смерти в жизнь» и т.д. Ну, пусть Ленин умер, но вот его мощи — ничуть не хуже, чем у святых. Но святые — это мракобесие, а мощи Ленина — это отлично. При этом русские люди помнили, что святые умерли только здесь, а на небесах пребывают в пакибытии. Подсознательно это переносилось и на Ленина. Ведь мощи Ленина — вот они!

Впрочем, Ленин занял в сознании отрекшихся от веры русских людей опустевшее место даже не какого-либо святого, а самого Спасителя. Незахороненность Ленина и его приличный вид подавали бессловесную надежду, что Ленина наука когда-нибудь, глядишь, и воскресит — а там, глядишь, и нас! Ибо и такие слова русские люди слышали тысячу лет: «во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы» (1Кор 15:22-23).

Вот такое превращение коммунистической Хинаяны в коммунистическую Махаяну. Ловкость рук и никакого мошенства! Но целевая аудитория должна быть глупа и бессловесна, иначе ничего не получится.

Но это догматика. А что насчёт практических приёмов затаскивания быдла в смерть за идею?

IV.4.  Смертная литература для простых-с

В чисто литературном плане большевицкая некрофилия идёт, видимо, ещё от Некрасова, но в политическом плане первым культурным деянием в этой области была массовая кража большевиками русских военных песен с переделкой на большевицко-умиральный лад. Например:

<<

Смело мы в бой пойдём

За власть Советов

И как один умрём

В борьбе за это!

>>

Если всё умрут, то кто же жить-то будет при власти Советов? (Правильный ответ: власть и жизнь достанутся нерусским людям, которые не так глупы, чтобы за что-то умирать. А ты, Ванька, иди помирай за чужие интересы.)

А вот цитата из песни «Там вдали за рекой зажигались огни» (плагиат с «За рекой Ляохэ загорались огни»):

<<

И без страха отряд поскакал на врага,

Завязалась кровавая битва.

И боец молодой вдруг поник головой –

Комсомольское сердце пробито.

Он упал возле ног вороного коня

И закрыл свои карие очи.

— Ты, конёк вороной, передай, дорогой,

Что я честно погиб за рабочих…

>>

Задача поставлена чётко: воевать и умирать за большевицкую власть (эвфемизм «за рабочих»).

Когда революция и гражданская война закончились, в таком же духе стали воспитывать молодое поколение, начиная едва ли не с детсада.

Вот начало оглавления cборника «Песни для детей» (1937):

№8 (первая песня для второго класса) — «Похоронный марш» (впоследствии стала называть по первой строке «Вы жертвою пали в борьбе роковой»). Второй класс (8 лет) — прекрасный возраст, чтобы распевать похоронные марши!

А вот «Красный песенник» (1925). В нём присутствуют два «Похоронных марша», песни «Расстрел коммунистов», «Смерть красноармейца», «Последнее прости» («Замучен в тяжёлой неволе») и прочие. Даже под нейтральным названием может обнаружиться, что это песня о расстреле революционера в тюрьме. Или вот:

<<

ГИМН МОЛОДЫХ КОММУНИСТОВ

Мы — коммунисты молодые.

Заветы Маркса мы храним,

Разрушим строй капитализма,

Коммуну мира создадим.

     Припев:

Смело все на баррикады,

Нам неведом жалкий страх:

Умереть мы будем рады

С красным знаменем в руках!

>>

Куплетов в этом гимне девять, после каждого повторяется этот припев с готовностью умереть. Что, правда будете рады умереть? Ну что ж, молодцы! Это именно то, что требуется от распропагандированных русских дураков.

А вот ещё одна очень известная в своё время песня (на мотив венской кафешантанной песенки «Мы шансонетки, стреляем метко!»):

<<

КУЗНЕЦЫ

Мы — кузнецы, и дух наш молод.

Куем грядущего ключи!

Вздымайся выше, наш тяжкий молот,

В стальную грудь сильней стучи! стучи! стучи!

>>

Это первый куплет, а вот что во втором:

<<

Мы светлый путь куем народу,

Свободный путь для всех куем!

И за желанную свободу

Мы все страдали и умрем! умрем! умрем!

>>

Хм… что-то я не помню, чтобы советское радио такое озвучивало… Но это из сборника 1935 года (всего 13 лет поле окончания гражданской войны), так что, видимо, это и есть исходный текст (автор — «Ф.Шкулев, рабочий железнодорожных мастерских в Москве»). И действительно, впоследствии текст модифицировали: сначала заменили «страдали» на «боролись», а потом и вовсе выкинули «умрём» («В горне желанную свободу // Горячим закалим огнем»). Действительно, пора было заметать следы: всех, кого планировалось использовать таким способом, уже использовали.

Кстати, советую послушать эту песню: она такая бодрящая, оптимистичная, а последнее слово каждого куплета повторяется по три раза: сначала обычным образом, а потом выкрикивается дуплетом: «умрём, УМРЁМ-УМРЁМ!!!». Очень вдохновляет, знаете ли. (Кстати, на ютубе этот изначальный вариант есть, послушайте.)

Можно вспомнить и сказку А.Гайдара про Мальчиша-Кибальчиша (1933). Там этот Мальчиш-Кибальчиш погибает, борясь за большевицкую власть. Казалось бы, надо всплакнуть от безнадёги, но подождите, не всё так плохо:

<<

А Мальчиша-Кибальчиша схоронили на зелёном бугре у синей реки. И поставили над могилой большой красный флаг.

Плывут пароходы — привет Мальчишу!

Пролетают лётчики — привет Мальчишу!

Пробегают паровозы — привет Мальчишу!

А пройдут пионеры — салют Мальчишу!

Вот вам, ребята, и вся сказка.

>>

Бессмертной души у Мальчиша-Кибальчиша, по большевицкой теории, нет, так что он погиб весь. Но есть и хорошие новости — ему поставили красный флаг и его помнят! Отличная замена бессмертной души и спасения. А кто помнит-то? Да такие же существа, не имеющие бессмертной души. (Кстати, как это лётчики и паровозы передают привет Мальчишу? и что, паровозы бегают сами по себе, без поездов? Эх, революционное творчество…)

А что там у фофлов, то бишь французов, в 1793 году? Там основной упор на то, чтобы убивать самим — народ прельщали резнёй. Если взять две их самые революционные песни — «Са ира» и «Марсельезу», то это страшно кровожадные (и запредельно корявые) стишата. Будем мстить и убивать «бывших» так и сяк, везде, всегда, разными способами! Они пожалеют, что на свет родились! В «Марсельезе», сейчас являющейся гимном Франции, семь куплетов, и после каждого идёт припев со словами «пусть нечистая кровь пропитает наши поля!». Ну и сами куплеты такие же. Видимо, тогда до мысли впаривать ревмассам культ их собственной смерти хозяева революционного проекта ещё не додумались. Впрочем, в «Марсельезе» есть последний «детский» куплет («couplet des enfants»). Судя по его содержанию, этот куплет поётся от имени детишек, которые, увы, опоздали родиться в славные революционные времена. И там вот что:

<<

Мы начнём наше поприще,

Когда наших старших [товарищей] там уже не будет;

Мы найдём там их прах

И след их доблестей,

Гораздо менее завидуя тем [из них], кто выжил,

Чем желая разделить с ними их гробы! [т.е. участь погибших]

У нас будет высокая честь

Отомстить за них или последовать за ними!

>>

Это куда же последовать, если не удастся отомстить? А в гробы! Вот из этого «детского» куплета, видимо, и развился в дальнейшем этот культ «давайте все умрём». Наверно, хозяева революционного проекта посмотрели на эти «гробы» и сказали: «О, а вот это было хорошо! Давайте в будущем это разовьём».

IV.5.  А любили ли умирать большевицкие вожди?

Представьте себе — абсолютно не любили. На фронтах гражданской войны иногда гибли мелкие командиры, редко средние (не выше начдива), а вот большевицкие руководители не то, что высшие, а и второго-третьего ряда никогда не появлялись там, где летают пули.

Убийство Урицкого и покушение на Ленина вызвало такой шок у большевицкой верхушки, что 05.09.1918 было выпущено постановление Совнаркома РСФСР «О красном терроре», предписавшее начать массовые убийства ни в чём не повинных людей, в подавляющем большинстве вполне лояльных новой власти, так что мера эта была иррациональной. Возможно, убийцам-главарям хотелось думать, что «если мы сами убиваем, то нас уже не убьют». Как бы то ни было, это показывает, что большевицкие вожди умирание в борьбе за революцию предназначали массам своих сторонников, сами же умирать подобным образом совершенно не помышляли.

Потом они себе даже немецких профессоров-врачей из Германии за бюджетное золото выписывали. Своих-то поистребили, а жить хочется.

Смерть в борьбе за идею — это для быдла.

Заключение

Итак, культ смерти за идею — это политтехнология расходования больших масс населения в стране, которую хозяева этой политтехнологи решили уничтожить. Такое расходование может иметь внешнюю цель (например, организацию гражданской войны и уничтожение политической элиты в стране-жертве) или быть просто средством массового уничтожения населения.

Давайте, добрые русские люди, больше не будем в это вляпываться.

Один раз вляпались, дорого заплатили. Больше не надо.

Если будем веровать в Бога и во Христа Его — вся эта мерзость даже приблизиться к нам не посмеет.

Тогда, глядишь, и умрём так, как это подобает высокому достоинству человека — образа Божия.

________________________

Исходная публикация:   https://barchunov.livejournal....