Два года назад на сайте РНЛ опубликовали мою статью "О сталинистских цитатах святителя Луки (Войно-Ясенецкого) и Маршала Рокоссовского" https://ruskline.ru/analitika/...
Интересно, что сайт РНЛ считается сталинистским (хотя я знаю точно, что не все члены редакции являются большими почитателями Сталина). Так ли иначе, на сайте имеет место быть некоторый плюрализм, и публикуются различные т.з. Антисталинистские статьи также публикуются, в т.ч. и эта моя статья была опубликована. Правда, с не очень приятным для меня предисловием редакции (судя по слогу, самого главреда, А. Степанова). Там было сказано о моей статье в числе прочего:
"В частности, автор, ничтоже сумняшеся, утверждает, что слова протоиерея Димитрия Дудко о том, что святитель Лука называл И.В. Сталина богоданным вождём являются неправдой и даже, как теперь принято говорить, «фейком»". - Это весьма вольная трактовка моей статьи. Фейком я назвал не то, что якобы св. Лука называл Сталина богоданным вождем (это как раз я не стал уверенно опровергать, хотя таких цитат у святителя ни мне, ни кому другому не попадалось)), а именно конкретную цитату, на самом деле принадлежащую Димитрию Дудко ("низко кланяюсь Сталину как христианин и патриот").
Также было сказано:
"Ну а намёк автора, что отец Димитрий Дудко «вначале был диссидентом, а потом почему-то, побывав в лапах чекистов, раскаялся в своей деятельности», свидетельствует не только о незнании им ситуации в диссидентском движении (все знали, что о.Александр Мень и о.Димитрий Дудко - совсем даже не единомышленники, хотя оба православные диссиденты), но и о неприличной и недопустимой манере вести полемику". - И здесь неправда. Ни на что я не намекал. Раскаялся и раскаялся, никакого осуждения здесь с моей стороны, обычный пересказ. И то, что о. Дудко и о. Мень не единомышленники, я тоже знаю. Диссиденты - это не только либералы.
Так вот, о раскаявшемся о. Димитрии Дудко. На что я мог намекать в статье, я не совсем понял. На то, что он - агент КГБ? И в мыслях такого не было. Что он элементарно струсил? Тоже нет. Однако уже после я освежил в памяти то, что читал об этой истории. История была действительно некрасивая. И дело даже вовсе не в раскаянии о. Димитрия Дудко. Если он раскаялся искренне - то это его выбор, его решение.
Хуже то, как он повел себя после этого. Здесь приведу слова двух диссидентов патриотического лагеря. Первый - писатель Леонид Бородин. Отрывок из воспоминаний Леонида Бородина, где упоминается история с "покаянием" о. Димитрия Дудко. Л. Бородин сравнил о. Димитрия с небезызвестным попом Гапоном:
"...Зачистка инакомыслящих, а если точнее — инакоживущих в эти годы проходила, осуществлялась отнюдь не формально. Вовсе не ставилась цель непременно всех посадить. Сломать — было важнее для дела и почетнее для конкретного человека-следователя. К концу 70-х КГБ имел на своем счету несколько побед по этой части, самой звонкой из каковых было дело отца Дмитрия Дудко.
По предложенной выше классификации: обиженные, сопротивляющиеся и борцы — Дмитрий Дудко был не просто борец, он был духовным вождем борцов в стане «неофициальных русистов», как обозвал нас Юрий Андропов в своей докладной Центральному Комитету КПСС в начале 70-х. Был период, когда на фоне активности бунтующего батюшки потускнело даже имя Солженицына, выдворенного за рубежи Отечества. Солженицын что? Солженицын писатель. А батюшка вот он, здесь, и каждую субботу в храме на Преображенке на его знаменитых «беседах» толпы людей, готовых по его слову, слову страстному, болью за Отчизну насыщенному… Про готовность толпы говорю не со слов. Сам стоял, слушал, слезу патриотическую сгонял со щеки… «Помолимся, братья и сестры, за всех убиенных безбожниками, за всех замученных в лагерях Соловков, Колымы и Караганды! За возрождение Святой Руси помолимся! Да воссияет град Китеж!.. Помолимся!»
Тайные крещения детей на квартире батюшки (старшую свою дочь у него крестил). Листовки и обращения к «людям русским». И наконец, книги — по одной в полугодие срочно переправляемые за границу рукописями и скорейше возвращенные на родину в цветных обложках… И лишь когда пошли еще и стихи, тогда только почуял я (горжусь, я первый почуял) дух гапонизма.
Имя Гапона вошло в историю в непременном сопровождении слова «провокатор». Но «провокаторство» Гапона было лишь следствием соблазна, каковой я и называю гапонизмом. Это соблазн лидерства, причем лидерства политического. По-своему Гапон был честен и перед мирянами, которым искренно хотел добра, и перед политической полицией, когда надеялся «скорректировать» свои действия с главным принципом власти. Но гордыня! И вот он уже игрушка и в руках полиции, и в руках эсера Руттенберга.… Есть сведения, что в Швейцарии, куда был «командирован» Руттенбергом, встречался Гапон с Лениным.… То была уже агония. В итоге, повесив его, как провокатора, Руттенберг (будущий активист сионистского движения) как бы для истории зафиксировал типовую аномалию священнического сознания.
У нас, мирян грешных, тьма соблазнов. У батюшек в основном два: политика и литературщина. Могу лишь предположить, что причина этих соблазнов в отсутствии чувства самодостаточности священнического подвига. Логический и «законный» исход из таковой ситуации — монашество. Семейному же, честолюбием обуянному батюшке такой путь закрыт. Тогда-то — либо политика, либо писательство. Отец Дмитрий укололся обоими соблазнами.
Кстати, первый свой срок Дмитрий Дудко получил за… стихи! Безобидные лирические стихи, но публикуемые в немецкой оккупационной газете. Я знал человека, чья койка в лагерном бараке была рядом с койкой Дудко. Он и там писал стишки, но, видимо, уже не безобидные, если постоянно перепрятывал их, причем иногда под матрац своего соседа…
Меж тем определилась реакция власти на активность патриотического батюшки. Он был изгнан из московского храма и переведен в Подмосковье. Затем была странная автоавария с переломом ног, самим отцом Дмитрием трактуемая как очевидная попытка покушения. Держался он героически. Активность его только возросла. Особенно литературная. Батюшка буквально оседлал те немногие каналы связи с печатными органами за границей, которые нам были доступны. Перед каждым очередным вояжем за рубеж Ильи Глазунова он появлялся в квартире на Калашном с туго набитым портфелем (или сумкой, не помню) и втолковывал художнику важность срочной публикации его нового сочинения на тему, как нам спасти Россию-матушку.
Однажды я получил очередное послание батюшки. Исполнено оно было в форме «думы» о России. И все бы ничего… Но меня потрясла подпись. «Священник Дмитрий Дудко. Гребнево. Три часа ночи».
В этом «три часа ночи» уже просматривалась не просто неадекватность самовосприятия, но почти патология.
С кем-то я пытался поговорить о том, как бы потактичнее «тормознуть» батюшку в его политическом галопе, но все, абсолютно все были истово влюблены в него, симпатичного, славного русского мужичка, ставшего священником в неблагоприятные для Церкви пятидесятые годы и теперь вот фактически возглавившего русское направление в оппозиции; а в самом этом факте просматривалась добрая и достойная логика всего столь желаемого процесса освобождения Родины от диктатуры атеизма, причем не банальными революционными средствами (подпольщиной и нелегальщиной мы уже были сыты по горло), но через возрождение Православия — непобедимого духовного оружия.
К тому же со стороны, говоря нынешним языком, конкурирующей фирмы — демдвижения — начались лукавые подкопы под отца Дмитрия. Дескать, ишь как разошелся, а вот почему-то не сажают, знать, не зря не сажают…
«Не сажают, потому что мы не дадим его в обиду! Потому что за ним — тысячи православных…» Похоже, мы и вправду верили в это «не дадим». И сам он уверовал в свою неприкосновенность не без нашего поощрения. Провели обыск. Ну и что? Эка невидаль в наши-то времена! И батюшка тут же достойно откликнулся красноречивым посланием к духовным детям своим с подтверждением непоколебимости позиции и готовности к продолжению правого дела.
Но взяли. И был шок. Помню, несколько вернейших сподвижников отца Дмитрия собрались на квартире Ильи Глазунова, к тому времени фактически в полном смысле кормившего всю немногочисленную и абсолютно нищую «русскую партию». Глазунов тут же выделил деньги на адвоката и на теплые вещи для узника всегда весьма прохладных камер Лефортовского следственного изолятора.
Нам, политически бессильным, ничего не оставалось, как идти проторенной дорожкой правозащитного движения, то есть создавать «Комитет в защиту отца Дмитрия Дудко» с соответствующими действиями: обращениями к мировой общественности, к прорусским эмигрантским изданиям, к властям, наконец, с невразумительными вразумлениями… Не помню, что-то, кажется, было сделано в этом направлении. Никто из наших официальных патриотов, охотно контактировавших с батюшкой, когда он был в фаворе славы православного борца, не объявился с желанием заступиться, подпись черкнуть или хотя бы просто посочувствовать, как и в недавнем деле Владимира Осипова….
Напротив, арест батюшки как бы все поставил на свои места. Броня по-прежнему крепка и танки наши быстры, и можно не вибрировать на предмет меры патриотического усердия. Чем было явление воинствующего попа? Да обычной провокацией. И слава Богу, что не поддались, не увлеклись, и можно, как и прежде, не рискуя социальным и бытовым комфортом, поругивать мировой сионизм, разумно используя блага, отвоеванные социализмом у народа для одаренных народных детей.
Полуподпольные поклонники мировой демократии также пережили чувство не очень глубокого удовлетворения: обнаглевшему русопятству нанесен еще один весомый удар, и можно надеяться, что маразматирующая власть и впредь до момента издыхания будет выкашивать, к счастью, немарксистские поползновения русофилов сколотить ряды и изготовиться к реальному политическому действию.
Так бессознательно, на инстинкте вырождения, власть подготавливала состояние идеологического вакуума, обеспечившего к середине 80-х торжество сил распада и разрушения. Роль органов в том, по моему глубокому убеждению, вторична. Верные солдаты партии, когда истинно государственная измена уже вершила свое черное дело, они все еще продолжали гоняться за «антипартийными элементами»…
В восемьдесят девятом, когда впервые с группой писателей я приехал в Иркутск, по улицам городка за мной ползала машина… В девяносто первом в Новошахтинске КГБ устроил обыск на квартире, где перед этим я с телегруппой снимал фильм о поэте Валентине Соколове… Ленинградский КГБ в это же время отлавливал энтээсовца Евдокимова…
Ну и где он нынче, этот самый страшный враг советской власти — Народно-трудовой союз (НТС), которым столько лет пугали и без того пугливую советскую интеллигенцию?
Скоро, однако, пополз слушок, что батюшка «ломается». Не верили, потому что было непредставимо в сравнении со сложившимся образом…
Как-то в газете «Завтра» прочитал восторженную статью о Дмитрии Дудко, где главным нравственным подвигом батюшки было названо то, что он «пошел на сотрудничество с органами». В кавычках — значит, дословно. Не помню имени подписавшего статью, но он либо сам бывший безыдейный стукач (такие тоже были), либо человек, как говорится, совершенно не владеющий темой.
Во всей мировой следственной практике сотрудничество арестованного по подозрению или по фактам со следственными органами означает одно: способствование раскрытию преступления, выходящего за рамки конкретного обвинения. В уголовном мире когда-то это называлось «раскол по групповухе», то есть подследственный не только дает показания на так называемых соучастников, но посредством «оценочных» и письменно засвидетельствованных суждений формирует обвинительную базу им очерченной «преступной группы», сам при этом получая гарантии льгот.
Круг общения отца Дмитрия был плотно замкнут так называемой русофильской, или, по терминологии Ю. Андропова, русистской, средой. С русофобами он не общался, с правозащитным диссидентством контактов не имел, и, следовательно, если автор статьи в газете «Завтра» прав, то отец Дмитрий попросту предельно «отстучался» в адрес своих духовных детей, ибо все мы без исключения были им благословлены на патриотическое действо.
Но у меня, между прочим, нет никаких данных о том, что отец Дмитрий «сотрудничал с органами», как утверждает автор газеты «Завтра». По крайней мере, его показания обо мне лично, когда я был с ними ознакомлен через пару лет уже на моем следствии, не содержали ничего такого, что могло мне как-то повредить. Возможно, показано было не все, и автор статьи более информирован на этот счет…
Мне же известно то, что известно всем, поскольку отец Дмитрий дал согласие на «телевизионное покаяние», где, к сожалению, не столько каялся (хотя и это было), сколько утверждал, что оказался жертвой преступных антисоветских элементов, использовавших его верность Православию в целях, коим сам он, священник Дудко, был, оказывается, в сущности, глубоко чужд. Что его писания без его ведома отправлялись за границу (откровенная неправда, и в том мне свидетелей не нужно). Что вообще лукавый попутал, сбил с толку… Короче — простите, я больше не буду.
Когда б тот самый «лукавый» не приплясывал на губах батюшки, покаяние его лично мною по крайней мере было бы и понято, и принято без осуждения.
Но что человек, благословивший в свое время все оппозиционно русские начинания, по-настоящему сломался, стало ясно сразу по его освобождении, когда, едва оклемавшись от «камерного бытия», он стал набиваться на встречи со своими им же осужденными духовными детьми, убеждать их, что показания его добывались под гипнозом… Следователь, видите ли, во время допросов, не мигая смотрел ему на переносицу… Что от главного — от Бога — он не отрекся (но в наши времена этого уже ни от кого и не требовали!). Что исключительно ради своих духовных чад пошел он на компромисс…
Не найдя понимания, через некоторое время он уже потребовал, чтобы осудившие его сами явились к нему, а кто не явится, тот больше не его сын… И долго еще метался батюшка, то утверждая, что его неправильно поняли, то вдруг обратное — что был во всем прав, а кто не с ним, тот не с Богом… Потом как-то исчез с горизонта. И объявился уже в перестроечные времена на патриотических и коммунистических митингах, где опять кого-то благословлял и кого-то клеймил. Опять пишет и статьи, и стихи…
И уж совсем на днях прочитал, что призывает о. Дмитрий Православную Церковь канонизировать русских писателей девятнадцатого века: Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Толстого.…
То не иначе как расплата за «гапонизм», поскольку речь идет о принципиальном непонимании не только сути литературного творчества, но и смысла канонизации.
Нынче Бог ему судья".
https://www.litmir.me/br/?<...
Второй "свидетель" - публицист Геннадий Шиманов, также патриот-диссидент, но настороенный просоветски. Из вики: «По словами оппонента Шиманова, известного публициста и советолога А. Л. Янова, после изгнания А. И. Солженицына и ареста В. Н. Осипова Шиманов стал «одним из самых влиятельных идейных лидеров течения, которое я называю диссидентской Правой… Сочинения Шиманова представляют один из самых замечательных и индикативных феноменов идейного процесса, происходящего в сегодняшнем СССР»». Отрывки из его воспоминаний, касающиеся о. Димитрия Дудко.
" …Когда началась война, его забрали в армию, и он, ненавидя советскую власть, свою винтовку, как он мне рассказывал, бросил в туалет. Но ему это как-то сошло с рук - была неразбериха. А после войны он поступил в Семинарию, в Троице Сергиеву лавру. Там-то его и арестовали – за его стихи. Но и видать кто-то стукнул. По-моему, он лет восемь отсидел, боюсь соврать. Воспоминая о войне, он говорил: «поразительная вещь, людей ободрали полностью, все у них отняли, но началась война и все равно они «За Сталина!», «За Родину!», «Вперед!»». Он никак не мог понять этого отношения простых русских людей. Он говорил, что очень рад, что никого не убил – иначе у него были бы канонические препятствия к рукоположению…
...Это уже было в 80-81 году. Я помню, на работе был телевизор, мы смотрели новости и ребята: «о, попа взяли за ..., он и заговорил теперь». Как раз показывали о. Дмитрия Дудко. Его перед этим арестовали. Он две недели (или больше) пробыл под арестом. А потом он раскаялся, и его покаяние показали перед всем миром. Выглядел он, конечно, очень жалко. После этого его отпустили домой. Каялся он в антисоветской деятельности. Я ему ночью позвонил, сказал, что хочу подъехать. Приехал к нему и сказал: «отец Дмитрий, я считаю, что Вы очень правильно сделали, что переменили свою позицию, стали на сторону советской власти, но надо было это делать раньше и не в такой форме. Главное, у него была смешная и неприличная фраза, которой он закончил это интервью: «и о семье надо подумать». Я ему все это сказал, но он был в шоке. И через день-другой, он написал обращение к своим духовным детям, которые от него тут же после покаяния почти все отвернулись, где просил прощения и каялся в своем покаянии. И он это тоже распечатал на машинке, раздал, и как это принято, один экземпляр оказался в КГБ. Его снова арестовали, за хобот и туда. Пришлось ему второй раз каяться. В общем, запутался человек совершенно. В конце концов, дали ему служить, но перевели в другой храм...
...он стал духовником газеты «Завтра», стал убежденным сторонником коммунизма и советской власти. А я ему еще раньше говорил, что надо было ее защищать, когда она еще была, а что сейчас после драки кулаками махать. Он ударился в крайность, предлагал причислить к лику святых не только Достоевского, но и Пушкина, Льва Толстого. Хотя его книги были очень слабые и в художественном и в ином отношении, но, тем не менее, в них всегда билась мысль о Боге. Исключение составляет его последняя книга - «Воспоминания»¸ где он разделывается со многими людьми. Дело в том, что из этих воспоминаний вытекает, что от него отвернулись почти все его знакомые, с которыми он вместе жил, участвовал во всем этом. Обвиняя других, он опускался даже до клеветы. Например, он в 70-х годах понес Феликса Карелина, назвав его талмудистом. Но при встрече я его спросил, что Вы имели в данном случае в виду? О. Дмитрий говорит, что я погорячился, сожалею об этом и прошу меня простить. Но здесь интересно, что он его публично, печатно талмудистом назвал, а извинялся келейно. Неужели человек не в состоянии понять, что надо было тогда публично и покаяться. Но этого он не сделал, щадил себя...
...точно также, как он не мог понять характер Великой Отечественной войны, и даже бросил свою винтовку в отхожее место, точно также он и конце своей жизни не мог понять, что вина-то за эту так называемую перестройку, за крах советской системы лежит на коммунистах. И он сам, пока советская власть была еще жива, никак ее не защищал, а стал защищать, после того, как все уже было сделано. Но несмотря на эти грехи и ошибки я считаю его человеком выдающимся для своего времени".
http://www.shimanov.narod.ru/Vospominaniya_2.htm
Очень интересная деталь про винтовку, брошенную в туалет во время Великой Отечественной войны. Очень сильно характеризует будущего патриотического идеолога, да еще и сталинистского направления. В том, что Шиманов ничего не сочинил, я не сомневаюсь. Человек он порядочный и ничем себя (в отличие от Дудко не запятнал). К тому же все это было написано, как я понял, еще при жизни о. Димитрия, и он вроде ничего на оспаривал.
Обратимся уже к воспоминаниям самого о. Дудко:
"Уходя на фронт, я не плакал, как другие, и был уверен, что возвращусь. Но все шел дальше и дальше, в бой пока не приходилось вступать.
Мне было тяжело на фронте слышать постоянный мат, видеть нравственное разложение. Как-то со слезами помолился Богу, чтобы избавил меня от всего. Часа через два после молитвы меня перевели из артиллерии, где было лучше, в пехоту, где хуже, и сказали, что на следующий день мы пойдем в бой.
Где тут услышана молитва? — пошли мысли, но я был уверен, что молитва услышана.
По дороге на передовую я раздал весь хлеб, который мне насовали друзья при прощаньи! Я стал готовиться к смерти: какой из меня вояка, если я мобилизован необученным, даже из ружья не умел стрелять.
В бой мы все же не пошли, не знаю по какой причине. Вскоре я заболел тифом и был демобилизован. Больше на фронт я не возвращался.
Я родившийся в 1922 году, в котором родившиеся очень многие погибли, был только легко ранен, ни разу не участвовал в наступательном бою и даже ни разу не выстрелил.
В такую войну, когда стреляли все, когда погибали тысячи и миллионы, я остался жив. Разве это не чудо?
Помню, как-то всё же мне захотелось выстрелить, сидя в траншее, и я один раз выстрелил вверх.
Я верю, что меня сохранил Бог. Видимо, потому, что впоследствии я должен был стать священником. Принося Бескровную Жертву перед Богом и зная, что ты в кого-то стрелял, чтобы пролить человеческую кровь — это было бы не совместимо со священническим званием, так я сейчас рассуждаю" https://azbyka.ru/fiction/na-skreshheni-dorog-xristos/
.
Да, про брошенную в туалет винтовку тут ничего не сказано, но интересны рассуждения священника. Он благодарит Бога за то, что был избавлен от необходимости воевать за свое Отечество. Видите ли, если бы он кого-то убил, то не мог бы служить священником. А ничего, что за него другие умирали, и при необходимости, убивали в бою? Как-то странно все это в устах патриотического идеолога прозвучало.
P.S. Меня тут поправили в комментах, и я добавлю. Я, конечно, не знаток канонов, но все же так и не понял, чему убийство, совершенное на войне, должно являться каноническим препятствием к рукоположению. 5-е каноническое правило св. Григория Нисского говорит о вольном или невольном убийстве. Но ни слова не сказано об убийстве, свершенном на войне при защите Отечества. Тот же Архимандрит Нифонт (в миру Николай Глазов) в войну был зенитчиком, был награжден орденами, наверняка сбил не один самолет, и наверняка мало кто из вражеских пилотов спасся. Это не помешало впоследствии ему стать архимандритом.
Оценили 2 человека
5 кармы