Миры Дж. Толкина, Дж. Мартина, У. Ле Гуин, Т. Пратчета,.. даже вселенные поляков Р. Желязны и А. Сапковского – все эти великолепные творения суть есть «западные» идеологии и европейская культура. Но есть на Земле и столь же глубинные этнокультурные пласты – История Руси Древней. И каков будет этот Мир, если его перенести в масштабы Средиземья? Не сыграют ли «престолы» в «ящик»?
Уважаемый читатель!
Я рад представить Вашему вниманию не просто книгу, не просто фэнтезийный роман, а целый Мир. Это Мир исполинских трав и огромных незаселённых пространств. Это Мир, который населяют удивительные существа, страшные и странные твари и диковинные народы. И многих из них Вы не только впервые повстречаете в моём мире, но и увидите на страницах моей книги. Первой книги трилогии «До неба трава»… из масштабного цикла «Мир Закров».
Мир «Закров» - это не только текст… текст и ещё много раз текста. Мир «Закров» - это по- настоящему целый мир! Чтобы лучше ознакомить читателей с его основными героями, чтобы показать его глубину и подробнее раскрыть его характеры, над иллюстрированием книги работали более 7 (семи) художников! К концу первой книги остались только самые лучшие, и следующие части романа будут ещё более подробными в прорисовке персонажей и создании моей вселенной.
Но уже сейчас книга просто наполнена всевозможными иллюстрациями. Яркая обложка, карты мира, щиты и знаки, боевые сцены, иллюстрации больших форматов, разработка персонажей, схемы уникальных локаций, чертежи диковинных строений, проработка оригинальной архитектуры и создание атмосферы мира, буквицы, концевики, шмуцтитулы… В итоге, общее количество карандашных рисунков и полноцветных иллюстраций приблизилось к 200-м! Читать далее
Светобор пришёл, наконец, в себя, и тут же тупая боль в голове дала понять ему, что роковой выстрел «упыря» пока ещё не отправил его на встречу с Родом. Воевода открыл глаза: его окружали деревья-травы, полумгла с робкими солнечными зайчиками, что спускались по лучам на листья, и стебли. Он разглядывал диковинные травы, что стволами деревьев стояли подобно лесу его родной стороны. Но, вырастая из земли ровными и прямыми, сии растения разветвлялись к середине большими и широкими листьями, создавая нереально сказочный вид. И эта изумрудно-сказочная картина, вкупе с туманом в голове, рождали причудливые картины и воспоминания. Деревья-травы были не все одинаковые. Были узколистые и тонкостеблевые, были от корня покрытые маленькими листьями и цветами, а были такие, что и вовсе походили на обычные деревья. И от всего этого пышнотравья разливался в воздухе и пропитывал всё и вся — терпкий, дурманящий и одновременно знакомый и неизвестный аромат живой зелени и запах утренней свежести. Все эти деревья-травы Светобор знал с детства. Вот полезный осот, вот красавица лебеда, а вот синецветый василёк, что колышется над всеми травами в поле подобно глазам той, что он любил так давно, именно той, которая была повинна в том, что он оказался здесь…
Светобор вернулся в действительность. Воевода осмотрелся вокруг и увидел, что лежит на собственном багряном плаще, который, в свою очередь, покрывает короткую и мягкую лесную подстилку. Своим видом подстилка напоминала мох, но только очень мягкий и упругий. На мху подле его правой руки лежал его собственный шелом. Воевода взял его в руки и поднёс к глазам. В самом центре налобника виднелась вмятина и глубокая царапина. Кои отлично объясняли присутствие на лбу воеводы большого синяка и уже кем-то заботливо омытой раны. Левой рукой воевода ощупал зерцало — «осердечник» также имел вмятину, но неглубокую, с короткой бороздою от стрелы. Уголок губы Светобора гордо приподнялся: «Не совладать ни одному «упырю» с кованым в Сарогпуле доспехом!».
Но когда воевода повернул голову влево, то его боевой дух омрачился скорбью. Подле него сидел, прислонившись к стеблю травины, Волен. Он был бледен, и веки закрытых его глаз слегка подёргивались. Его обтирал тряпицей Горазд, который сидел к воеводе спиной, не замечая того. За Гораздом воевода увидел лежащего на земле Первушу. От его открытых зелёному пологу чужого леса глаз, у воеводы самого смежились очи. Боль в груди от увиденного вонзилась в сердце старого воина гораздо сильнее, нежели от стрелы вражьей. Она затмила боль в голове и разожгла боль в сердце. Он вновь открыл глаза, и капля крови из ссадины на лбу скатилась по щеке, затерявшись в усах, как его маленький отряд в этих травах. Первуша лежал прямиком на голой земле, и ему уже было всё равно — мох под ним, или же тёплый плащ. В голове лежал его шлем, в ногах — его оружие: меч, расписной саадак, добытый в старой битве, пика и щит. Тело погибшего было укрыто плащом до самой шеи с большой, уже не кровоточащей, раной.
— Недолго маялся. — Горазд заметил, что воевода очнулся и со скорбью взирает на Первушу. — Давно уже Роду ответ держит. Тебя вот только узреть дюже жаждал.
Светобор перевёл взгляд на Волена. Тот открыл свои небесно-голубые глаза и, не мигая, посмотрел на воеводу.
— Волен дюже подранен. Да только кроение сие — не беда. Беда в чевере, что на стреле той зубатой был. — Объяснил состояние варяжича Горазд. — Коли бы вызнать, что это за чевер такой — можно было бы и цельбу верную от порчи-то учинить.
Светобор сел и взял руку Волена в свою. Тот слабо пожал её.
— Где дружина, Володимир? — голос самого воеводы был не сильнее рукопожатия Волена. Голос, отравой коего стала ядоносная стрела скорби.
— Шибан и Раска в дозоре, Гудим в развед отправился. А Тиверец сгинул. — Володимир вернулся к своему целилу, кое накладывал на рану варяжичу. — Я вот остался стражанином при вас.
Воевода подполз к Первуше. Он вытащил холодную руку парня из-под его плаща и, словно в надежде отогреть, крепко сжал её.
— Что случилось, покуда я немог? — Светобор стоял на коленях подле тела Первуши и, держа его за руку, смотрел в открытые его очи.
Воевода прощался с другом. Он глядел в распахнутые всем мирам глаза и мысленно общался с ним. Светобор говорил этим глазам, кои только и могли теперь связывать мёртвого и живого человека. Человека этого мира и человека мира иного. Очи человеческие — колодцы души его, и Светобор пил из этих колодцев. Он общался через них не с игармами и навями, — он разговаривал с самóй бессмертной душой человеческой. Душой, которая была, есть и будет его другом и товарищем верным. Светобор прощался, давал обещания, клятвы и просто негласно разговаривал с Первушей. А Володимир в это время повествовал ему о том, что случилось после того, как воевода потерял сознание.
Рассказал, как Гудим нашёл способ сострелять летунов тех, рассказал, что им удалось сбить двух и ранить одного из них, и что они вышибли бы всех, кабы те не исчезли в тумане. Рассказал, что погиб только лишь Первуша, а серьёзно ранен только Волен, да Гудим слегка. Рассказал, что после того, как атака была отбита, раненый в ногу Гудим отправился разведать путь обратно на дорогу, да и сгинул, а Шибан выставил дозоры и привёл всех коней под защиту трав. А после поведал, что хоть лошадь Первуши и пропала, но со всеми остальными животными всё в порядке. И что вообще странно, что лошадей даже не ранили, хотя могли перестрелять их в первую очередь.
Светобора прервал Раска. Он тихо прокрался к лагерю и присел на корточки подле воеводы.
— Радостно, что ты вновь с нами, воевода, — Раска улыбнулся Светобору. — Туман сильно поредел, но много его ещё на дороге осталось. Вокруг каменья разновеликие, травы малые да сочные, а по ту сторону — лесище трав стоит… ажно, как в сказах бабки Светлуши.
Светобор поднялся, чтобы осмотреться, как вдруг из кустов, противоположных дороге, ввалился Гудим. Он шатался и постоянно держался то за листья, то за стебли трав, что попадались ему под руку. Воевода и Раска усадили его на плащ Светобора. Разведчик сел и устало привалился спиной к стеблю. Левое его бедро было перетянуто жгутом из длинной и крепкой травины, из-под коей сочилась кровь. Гудим бросил под ноги воеводе какие-то предметы. Светобор и Раска присели и принялись разглядывать их. А Володимир взялся за цельбу Гудима.
— Вот, воевода, это всё, что осталось от летунов. Шелом со щёткой, да сечка боевая, да труба самострельная. — Гудим тяжело дышал и говорил короткими фразами.
Шлем в руках у воеводы блеснул начищенным металлом. Его чёрного цвета плюмаж был когда-то чистым, и лоснился далеко не дешёвым мехом. Простой, без особых украс, он нёс лишь гравировку растительного орнамента, да три неведомых Светобору знака. То, что гридь поименовал сечкой, на поверку оказалось не длинным, размером с сулицу, ратовищем, с насаженным на неё железным полумесяцем. Клинок был крайне остёр и на вогнутой стороне имел острый шип, — в палец длинной. Металлическое навершие сечки, напомнило воеводе непропорционально длинные, широкие, шкуросъёмные ножи охотников. Трубка была из дерева, вернее сказать, из стебля травины, но не клееная, а выполненная из цельного куска. Воевода так и не смог узнать породу дерева и те три неведомых знака, что вместе с травами были вырезаны по всей поверхности трубы. Труба была полой и ровной, величиной с локоть взрослого мужа. К одному из её концов был приделан, образовывая петлю, упругий жгут. Жгут с усилием растягивался, но, будучи отпущенным, мгновенно возвращал себе прежнюю форму. Недалеко от жгута, в трубе было небольшое сквозное отверстие.
— Своих подстреленных они забрали. Но мне смоглось углядеть одного по дороге отсюда. Вида людского. Глава, руцы, нози, живот. Всё ровно человеческое, токмо о крылах. Крыла мушиные, большие, да прозарные. Сам ростом невелик. Почитай с Раску станет. А лёгок, словно девка малая.
Гудим выпил из фляги, протянутой ему воеводой, и продолжил свой рассказ:
— Это, значит, я его к лесу отволок. На обрате, думаю, сберу. Пошёл далее — вызнаю, думаю, ход на дорогу. Долго шёл, всё по дороге да прямо. Уже и надежду стерял. Но добрался-таки до прямоезжей. А на оной и дюжины шагов не смог ступить. И вовсе там беда творится. Схоронился я за каменем великим и гляжу, а неподалёку с пяток мурашей многоножицу тиранят. Да роста такого великого, что мураши те, как медведь, станут. А многоножица и вовсе быку с повозкой равна будет.
Разведчик вновь припал к фляге. Пока он пил — все четверо с широко открытыми глазами смотрели на него. Горазд потрогал лоб пьющему собрату и, отрицательно помотав головой, пожал плечами. А Гудим напился, отдышался и вновь продолжил:
— Хотел уж было я обойти разящихся, да только глянул на соседний камень, — а там и вовсе чудо страшенное сидит и на меня многоглазье своё пялит. Чудо о многих крылах, великих да прозарных. А клычья с морды торчат во все стороны. Хвост словно чешуя на доспехе чуждом. А ног и вовсе считать не сподобился. Зыркат глазьями на меня, а ходу не даёт. Тады я обрат в лесу схорониться решил. Только шагнуть и смог, как чудо крылатое снялось с каменя и на меня устремилось. Уж я петлял-петлял, ровно беляк от коршуна. Да токмо уйти не сподобился бы. Дюже ловко, да скоро летает сия гадина хвостатая. Едва не словила слёту. Да только и на этого зайца свой ловчий нашёлся. Не ведаю и откудати птица некая слетела, да прямиком на гадину ту. Птица из малых — щегол, а ростом ровно змий, о коем дед Путята сказывал. Змий, что о горах жил, да девок красть на деревню дедову слетал. Так вот, позобатился тот щегол да сидит, позыркивает на меня. А я, знамо дело, в лесу травяном схоронился, а сам поглядываю. Ну, а далече и вовсе жуть пошла. Лисица по самому краю дороги пробежала. Лисица, — терем под брюхом оставит! Порхнула та птаха в мою сторону, да только как перелетела дорогу — вмиг малой стала. Пястью объять можно. Ну, я до вас и поспешил. Людей о крылах, знамо дело, не сыскал. А только вот едва сам дотащился. Стень жжёт пламенем, дак ступать совсем не можно стало.
Гудим кивнул на бедро, над которым сейчас работал Горазд.
— Чевер по запаху тот же самый, что и в краении у Волена. Хотя само краение и невелико, — не отрываясь от раны разведчика, проговорил Горазд.
— Я тоже смекал про чевер. Уж больно жар стень мает. — Гудим улыбнулся Волену и поискал глазами за спинами собравшихся. — Ничего, брат, выдюжим! Потребно ноне, чтобы Первуша…
Разведчик рассмотрел за спинами дружинников покрытое тело воина, и внезапно улыбка осенним листом под порывом ветра слетела с его губ. Гудим отодвинул руку Горазда и, пошатываясь, подошёл к погибшему другу. Он так же, как и воевода до него, встал на колени и, взяв павшего за руку, стал глаза в глаза прощаться с ним.
В маленьком лагере повисла тишина. Горазд вновь взялся за Волена, Раска вертел в руках трофейный шлем, пытаясь его примерить, а Светобор вновь взялся изучать деревянную трубу.
Несложная вещь была выточена из травины, подобной одной из тех, что окружали сейчас отряд. Со жгутом у воеводы вышло затруднение — ничего подобного он прежде не видывал и не ведал, как такое можно было вообще сотворить. Жгут был одновременно похож и на жильную тетиву, и на не окончательно застывшую смолу. Среди принесённых с дороги Гудимом трофеев, была толстая деревянная стрела, раза в два короче трубки. Венчал её металлический и зазубренный наконечник с небольшим шипом, торчащим вверх. Оперение было коротким и чересчур жёстким, выполненным из плотной материи, крашеной в чёрно-жёлтый цвет. Светобор осторожно взял её в руку и, поднеся к глазам, увидел маслянистое нанесение болотного цвета, оставшееся на кончике. Воевода несколько раз воткнул стрелу в землю и, вытерев её об мох, вложил в трубу. Внутри снаряд сидел не слишком плотно, оставляя место для узкого оперения и металлического зубца. Уперев тупой конец стрелы в жгут, воевода несколько раз натянул его, проверяя ход. Стрела двигалась в трубке уверенно, с приятным шорохом, но с небольшим люфтом. Светобор натянул сильнее, слегка приподняв оперённый конец вверх, и железный зубец, царапнув дерево, вошёл в одно из отверстий. Воевода отпустил древко стрелы, и та осталась в натянутом положении и в ожидании смертельного броска.
«Хитро удумали, стервецы». — Цокнул языком воевода. — «Взведи самострел сей, да и посиживай в засаде».
Светобор поднял руку с трубкой, отвёл её в сторону чащи и, нажав большим пальцем на торчащий из дырки кончик зубца, легко спустил стрелу.
«Далече такая стрела не слетит», — подумал воевода, когда снаряд, молнией спущенный с тетивы, скрылся в траве. — «Да и добрый доспех не прошибёт. Но вот сблизи, да по слабо защищённому телу такая чемеритая стрела может смертельную рану принести».
Светобор отложил оружие в сторону и отправился на дорогу к Шибану. Когда они возвращались, то рядом с ними шёл живой и здоровый, последний воин их отряда — Смеян Светлов. Тиверец, как его все называли, улыбался постоянно, и улыбка та всегда отражала его душевное настроение. Сейчас на красивом и сильном лице молодого мужчины скорбела тихая, скованная лёгкой грустью, улыбка. Светобор уже поведал о гибели Первуши.
— А я его лошадь сыскал. Малость поодаль привязал, — проговорил Смеян, подходя к другу для прощания.
Сидевший на земле Гудим обрадовался Тиверцу, и вовсе не удивился тому, что сбежавшую в испуге лошадь, сыскал именно он. Смеяна любили и слушались все лошади, которых только мог припомнить разведчик в многочисленных совместных походах с ним. Да и сам Тиверец отвечал животным добротой и лаской.
Вскоре, собрав вокруг недвижного Волена всех оставшихся в живых воинов своей дружины, Светобор оглядел их пристальным и требовательным взглядом. Он попросил Гудима ещё раз пересказать вкратце историю его хождения на прямоезжую дорогу. После рассказа разведчика наступила тишина, кою осмелился прервать один лишь Шибан.
— Сколь углядником ныне стоял, а ничего подобного не узрел. Зверьё, птицы, букаши какие… все должного размеру. А живности в лесах… тьфу… травах… Одним словом, — великое множество.
— Мнится мне, что, когда сошли мы с дороги прямоезжей, ворожба на всех нас напала. — Печально покачал головой Светобор. — Мурашами малыми мы обратилися. И назад дороги нет, потому как ноне до княжества нам и до зимы теперь не добраться, а вдобавок сожрать нас схочет и любая букава здешняя. Видать, есть где-то черта заповедная, через кою переступишь — мурашом станешь. В том, видимо, пропадшее место и есть.
Сии слова светоборовы тяжким камнем правды легли на каждого слушающего. Волен вновь закрыл глаза от накатившей слабости, Шибан поскрёб затылок, а Раска застыл в изумлении. Воевода зыркнул на него глазами, и паренёк испуганно потянул из-за пазухи обережный клык.
— Ну, вот что, — решительно заговорил Светобор. — В обрат пути нет. Сидеть здесь — какое иное злообстояние высиживать. Следует немедля шествовати во путище. Коли есть тут злые люди — сыщутся и добрые. Да и туман уже иззыбился.
Воевода взглянул на Горазда, — тот кивнул в ответ. Шибан также подтвердил готовность следовать за воеводой.
— Верно. Коней у нас достаёт. Воды во влагалинах травных — хоть отбавляй. Корму и оружия также, — голос стоявшего со скрещёнными на груди руками Смеяна был низок, красив и мелодичен. — Коли тещи далее по обочине, то кого-нибудь да и сыщем. А как сыщем, — всё и вызнаем.
— Верное решение, — кивнул головой Гудим, когда очи Светобора в немом вопросе остановились на нём. — Коли мне не поблазилось, то я ещё побрезгу следы вершника на Страте узрел. На стороне, супротив этой.
— Добро. — Светобор кивнул разведчику. — Мне потребуются твои очи соколиные и нюх волчий твой. Спреди мыслю тебя поставить.
— Предтеку, коли надо. — Гудим весело улыбнулся. — Чай не впервой.
На сим совет был окончен. Все быстро собрались и оседлали коней. Дабы раненому Волену не растрясти кроение, решили его привязать к седлу и ехать медленно. Первуше, после того как последний вой отряда попрощался с ним, закрыли глаза и с особым тщанием тело спеленали в плащ. Раненая Первушина лошадь досталась лёгкому Раске, а его личный конь повёз скорбную ношу. Расставив охронение вокруг, сам Светобор выступил во главе отряда. Впереди же всех, на расстоянии пары десятков лошадиных корпусов, двигался разведчик. Его маячившая на коне фигура, то появлялась, то вновь пропадала в придорожных зарослях. Ближе к полудню, в небе снова появились крылатые люди. Они носились по воздуху с большой скоростью и, пикируя тройками, атаковали отряд. Пришлось делать остановку и принимать бой. Дружина скоренько отнесла раненых под защиту чащи, а сама вооружилась луками. Но после того, как опробованная утром тактика Гудима сработала и на сей раз, летуны внезапно прекратили свои нападения. В короткой, но потребовавшей напряжения всех сил и ловкости от людей борьбе, люди остались в победителях. Если не считать синяков и шишек от тупых ударов по броне, то самой тяжёлой раной стало попадание стрелой в круп лошади Первуши. У врагов потери были много ощутимее. Один из летучих существ получил стрелу, и камнем рухнул куда-то в травяной лес. Ещё один был ранен, но смог самостоятельно скрыться из виду.
Летуны отступили, однако из виду маленький отряд выпускать не собирались. Большая их часть скрылась в неизвестном направлении, а три существа остались в дозоре и постоянно проносились над дружиной на недостижимой для стрел высоте.
Воины ехали до полудня, а затем на подвернувшейся прогалине в травяном лесу, учинили передых. Выставили дозор, развели костёр на лекарские нужды и дали роздых, начавшим понемногу привыкать к новому миру, лошадям. У Первушиной лошади Смеян промыл рану, выжег, как мог, из неё яд и, перевязав, отпустил её жевать высокую и сочную траву.
Светило ластилось к животным и нежило открытые части тела людей, и хотя все смертельно устали, но сон так ни к кому и не пришёл. Мужики таращили глаза на диковинный лес и перешёптывались, углядев здесь нечто чудное и необычное. Принюхивались и прислушивались к запахам и звукам нового мира. Разминали в руках громадные листья, щупали молодые ростки на великих травинах и надрезали их стебли, получая ароматные капли сока. Но ощущение необычайной лёгкости воздуха вокруг человека, так и оставалось непривычным. В этом воздухе дышалось просторней, тело двигалось значительно легче, а каждое своё шевеление людям приходилось соизмерять по совершенно новым законам, чтобы ненароком не сломать, или не сшибить что-нибудь. Руки летали лёгкими крылами, ноги вздымались, словно специально подбрасываемые воздухом, а уж оружием помахать всем было одно удовольствие.
Наконец, солнце сдвинуло и укоротило глубокую тень от стены зелёного травяного леса на противоположной стороне дороги, и нередкие крины цветов, видневшихся где-то высоко, под самым небом, раскрылись во всю свою красу. Запах разнообразился теперь ещё их благоуханиями, а звуки леса наполнились дневным щебетанием порхавших с травины на травину, с листа на лист, великим множеством птах. Все эти щеглы, воробышки, жаворонки и птицы покрупнее, — были ведомы воинам отряда, но совершенно странно было наблюдать их, сидевшими на тонкой стрелке огромного пырея, или гулявшими по широченному листу гигантского подорожника.
Далее воины вновь ехали по дороге, и ближе к вечеру разведчик Гудим Шелест отыскал под пологом леса небольшую и скрытую со стороны дороги прогалину — свободный от кустов и травин пятачок с мелкой и сочной травой. Развели костёр, наварили похлёбки и распределили дозоры. Но спалось всем плохо. Кони храпели и часто испуганно ржали, почуяв неведомую тварь в ночных потёмках. Раненые стонали во сне и метались в горячем бреду. Стража то и дело вскидывалась, когда во тьме травяного леса кто-то приближался к костру, или беспокойно маячил поблизости. А за пределами светового круга явно ходили и бродили неведомые и внушительные твари. Тёмные тени мелькали в отсветах костра, крупные туши проламывали себе путь в кустарниках, а грозные рыки сопровождали ход луны по небосводу. Зверьё отпугивал огонь и значительное число вооружённых людей, но было ясно, что в одиночку по сим местам не погуляешь.
Когда же, наконец, зарделась заря нового дня их странных приключений, люди и животные были несказанно рады восшествию на небесный путь долгожданного и спасительного светила. Подъём и сборы были коротки и молчаливы. Целения Горазда и ночной сон пошли Гудиму на пользу, и он, хоть и с болью в ноге, всё же взгромоздился на своего коня и выступил первым. Волен был плох и вовсе не держался в седле. Однако весь отряд, настроенный решительно, шёл ходко и споро.
Но конца дороги на этот день не оказалось. Путь вдоль лесистой обочины, передых, большой привал с едой и цельбой, вновь дорога и вновь, полный тёмных тайн, сумеречных видений и чёрных дум ночлег в лесу.
Следующее утро настало, как должно. Добрым выдался день, и солнечная погода цветила и радовала округу. А в отряде было тихо и мрачно, но по-деловому собранно. Всю дорогу мужественные лица дружинников упрямо и молча вглядывались в каждый поворот дороги.
Воевода наотрез отказался, хотя этого и требовали законы похода, хоронить тело павшего бойца в этой незнакомой земле. Тело Первуши туго перемотали найденными в лесу листьями мяты, которые обычно использовались при бальзамировании, благо они были здесь размером с хороший саван, и по-прежнему везли скорбной ношей в центре отряда. Гудим держался неплохо, а вот Волен был очень худ. Горазд, как мог, целил обоих, но хотя трав и было великое множество — действовать на вражий яд целило отказывалось. Оба раненых постепенно теряли свои жизненные силы.
После полудня воевода был вынужден сделать привал, так как Волен потерял сознание, и у него вновь открылась рана на боку. Гудим, в который раз, пропал и появился уже, когда Горазд, исполняющий в отряде роль лекаря, сумел запечатать рану варяжичу, а все прочие отдохнули и перекусили вяленой рыбой, запив её водой.
Разведчик буквально свалился с лошади.
— Есть…, заимка далее по дороге есть. Дым из трубы идёт и едой пахнет.
Он отказался от рыбы и лишь прильнул к фляге. Он поведал, что дальше по дороге большой воронкой имеется ответвление в сторону травяного леса. Неширокая тропка, выходящая из воронки, ведёт к чьей-то избе. Большой, светлый и ладно срубленный дом стоит на расчищенной от зарослей леса площадке. При доме — малый сарай и баня. Во дворе — громадная собака и куры. Городьбы большой нет, лишь плетень да палисад. В избе точно кто-то есть, так как Гудим слышал звуки, исходящие оттуда. Его облаяли ещё две собачонки, но из избы так никто и не показался.
Быстро собравшись и поглядывая с опаской на небо, отряд выступил в путь.
Словарь непонятных слов и выражений.
Зерцало - нагрудная пластина доспеха.
Осердечник - пластина, закрывающая левую сторону груди.
Кроение - рана.
Чевер - яд.
Прозарные - прозрачные.
Позобатиться - склевать, съесть (о птицах), набить зоб.
Пясть - кулак.
Стень, стегнь - бедро.
Углядник - соглядатай, дозорщик.
Злообстояние - беда, несчастье.
Иззыбился - истончился, рассеялся.
Влагалина - здесь, часть листа растения, черешком своим крепящаяся к стеблю. Имеет чашеобразный вид.
Предтекать - идти впереди, предшествовать.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
НАЧАЛО ЗДЕСЬ
Гл1.1 https://cont.ws/@id147779252/1215365
Гл1.2 https://cont.ws/@id147779252/1215989
Гл1.3 https://cont.ws/@id147779252/1217760
Гл2.1 https://cont.ws/@id147779252/1219544
Гл2.3 https://cont.ws/@id147779252/1221902
Гл3.1 https://cont.ws/@id147779252/1223335
Гл.3.2 https://cont.ws/@id147779252/1226814
Гл.3.3 https://cont.ws/@id147779252/1227674
Гл.4.1 https://cont.ws/@id147779252/1231473
Оценили 2 человека
5 кармы