СОВЕТСКАЯ ПОЭЗИЯ ПРОТИВ СТАЛИНА

СОВЕТСКАЯ ПОЭЗИЯ ПРОТИВ СТАЛИНА

О Сталине писали поэты разных времен и писали по-разному. Посвящения тирану сочиняли всё те же поэты, Мандельштам – чтобы его не расстреляли, Ахматова – чтобы освободили ее сына.

Это были не связанные друг с другом люди, не имевшие никакого отношения ни троцкизму, ни к Каменеву-Бухарину, ни к немецкой и даже конголезской разведке. Они не были проамериканскими апологетами или либералами. Но этих поэтов объединения одно: они писали ПРАВДУ о Сталине. Одно из стихов приписывают многим, в том числе - Бернарду Шоу:

Царь Николашка правил на Руси. / Хотя на морду был маленько не красив,

При нём водились караси, при нём плодились пороси, / И, в общем, было чем поддать и закусить.

Но в октябре его немножечко того... / И тут узнали мы всю правду про него;

Что он рабочих прижимал, что он войну нам навязал / И что не видел дальше носа своего.

Потом был Сталин, добрый, умный наш отец. / Капитализму тут совсем пришел конец.

При нём колхозы поднялись, от счастья слёзы пролились, / Ну, словом, был он несказанный молодец.

Но в октябре его немножечко того... / И тут узнали мы всю правду про него;

Что он с марксизмом не дружил, что миллионы погубил / И что не видел дальше носа своего…

Борис Слуцкий

Мы все ходили под богом.

У бога под самым боком.

Он жил не в небесной дали,

Его иногда видали

Живого. На Мавзолее.

Он был умнее и злее

Того, иного, другого,

По имени Иегова,

Которого он низринул,

Извел, пережег на уголь,

А после из бездны вынул

И дал ему стол и угол.

Мы все ходили под богом.

У бога под самым боком.

Однажды я шел Арбатом,

Бог ехал в пяти машинах.

От страха почти горбата

В своих пальтишках мышиных

Рядом дрожала охрана.

Было поздно и рано.

Серело. Брезжило утро.

Он глянул жестоко, — мудро

Своим всевидящим оком,

Всепроницающим взглядом.

Мы все ходили под богом.

С богом почти что рядом.

Осип Мандельштам

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там помянут кремлёвского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

А слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей (намек н Молотова, Б. И.),

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет,

Как подкову, кует за указом указ —

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него — то малина

И широкая грудь осетина.

1933 г.

(Сталин – не осетин, он сван, Б. И.)

Анна Ахматова, «Реквием»

Вступление

Это было, когда улыбался

Только мертвый, спокойствию рад.

И ненужным привеском качался

Возле тюрем своих Ленинград.

И когда, обезумев от муки,

Шли уже осужденных полки,

И короткую песню разлуки

Паровозные пели гудки,

Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами черных марусь.

Анна Ахматова "Защитникам Сталина"

Это те, что кричали: "Варраву

Отпусти нам для праздника", те,

Что велели Сократу отраву

Пить в тюремной глухой тесноте.

Им бы этот же вылить напиток

В их невинно клевещущий рот,

Этим милым любителям пыток,

Знатокам в производстве сирот.

Марина Цветаева

Тоска по родине! Давно

Разоблаченная морока!

Мне совершенно все равно —

Где — совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой

Брести с кошелкою базарной

В дом, и не знающий, что — мой,

Как госпиталь или казарма.

Мне все равно, каких среди

Лиц ощетиниваться пленным

Львом, из какой людской среды

Быть вытесненной — непременно —

В себя, в единоличье чувств.

Камчатским медведем без льдины

Где не ужиться (и не тщусь!),

Где унижаться — мне едино.

Не обольщусь и языком

Родным, его призывом млечным.

Мне безразлично, на каком

Непонимаемой быть встречным!

(Читателем, газетных тонн

Глотателем, доильцем сплетен…)

Двадцатого столетья — он,

А я — до всякого столетья!

Остолбеневши, как бревно,

Оставшееся от аллеи,

Мне все — равны, мне всё — равно;

И, может быть, всего равнее —

Роднее бывшее — всего.

Все признаки с меня, все меты,

Все даты — как рукой сняло:

Душа, родившаяся — где-то.

Так край меня не уберег

Мой, что и самый зоркий сыщик

Вдоль всей души, всей — поперек!

Родимого пятна не сыщет!

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И всё — равно, и всё — едино.

Но если по дороге — куст

Встает, особенно — рябина…

Варлам Шаламов

Я в воде не тону

И в огне не сгораю.

Три аршина в длину

И аршин в ширину —

Мера площади рая.

Но не всем суждена

Столь просторная площадь:

Для последнего сна

Нам могил глубина

Замерялась на ощупь.

И, теснясь в темноте,

Как теснились живыми,

Здесь легли в наготе

Те, кто жил в нищете,

Потеряв даже имя.

Улеглись мертвецы,

Не рыдая, не ссорясь.

Дураки, мудрецы,

Сыновья и отцы,

Позабыв свою горесть.

Их дворец был тесней

Этой братской могилы,

Холодней и темней.

Только даже и в ней

Разогнуться нет силы.

По поводу сталинского Третьего Московского процесса (над ленинской гвардией) Светлов высказался следующим образом: «Это не процесс, а организованные убийства, а чего, впрочем, можно от них ожидать? Коммунистической партии уже нет, она переродилась, ничего общего с пролетариатом она не имеет». Их воспоминаний узника сталинского концлагеря Варлама Шаламова:

«Светлов встал, протягивая мне руку: «Подождите. Я вам кое-что скажу. Я, может быть, плохой поэт, но я никогда ни на кого не донёс, ни на кого ничего не написал». Я подумал, что для тех лет это немалая заслуга — потрудней, пожалуй, чем написать «Гренаду»» (Светлов – автор текста песни «Гренада»).

Борис Чичибабин

Поэт-шестидесятник, как Рождественский, Вознесенский, Евтушенко.

Стихотворение написано после XX съезда КПСС, но многие понимали, что элита партии попросту действует на опережение: чтобы подавить народный протест против сталинизма, нужно его возглавить. Вот партийный функционер, верный ученик Сталина Хрущев, его и возглавил. Если при Сталине душили генетику, микробиологию, квантовую механику и даже физиологию, то при Хрущеве стали душить кибернетику. В 1958 году началась травля Пастернака.

Однако радоваться рано -

и пусть орет иной оракул,

что не болеть зажившим ранам,

что не вернуться злым оравам,

что труп врага уже не знамя,

что я рискую быть отсталым,

пусть он орет,- а я-то знаю:

не умер Сталин.

И разве дело всё в убитых,

в безвестно канувших на Север?

А веку, что ли, не в убыток

то зло, что он в сердцах посеял?

Пока есть бедность и богатство,

пока мы лгать не перестанем

и не отучимся бояться -

не умер Сталин.

Пока во лжи неукротимы

сидят холеные, как ханы,

разбогатевшие кретины

и государственные хамы,

покуда чин жирует в лени

и волокитчик беспечален,

пока добычи ждет мошенник -

не умер Сталин.

И не по старой ли привычке

невежды стали наготове -

навешать всяческие лычки

на свежее и молодое?

У славы путь неодинаков.

Пока на радость сытым стаям

подонки травят Пастернаков -

не умер Сталин.

А в нас самих, труслив и хищен,

не дух ли сталинский таится,

когда мы истины не ищем,

а только нового боимся?

Я на неправду чертом ринусь,

не уступлю в бою со старым,

но как тут быть, когда внутри нас

не умер Сталин?

Клянусь на знамени веселом

сражаться праведно и честно,

что будет путь мой крут и солон,

пока исчадье не исчезло,

что не сверну, и не покаюсь,

и не скажусь в бою усталым,

пока дышу я и покамест

не умер Сталин!

Александр Межиров

Не хватит ни любви, ни силы,

Чтоб дотащиться до конца.

Стреляет Сталин из могилы

В единокровные сердца.

И падают на мостовые

С бессмертным именем его,

Смежая веки восковые,

Не понимая ничего.

И непонятен и бесцелен

Поток бушующий людской.

Шли дети тех, кто был расстрелян

Его бессмертною рукой.

Нам не забыть об этих войнах,

Нам не избыть его идей,

Его последних, бронебойных,

Карательных очередей.

Он, ни о чем не сожалея,

Сквозь многократное «ВашА!»

Бьет наповал из мавзолея,

Не содрогаясь, не дыша.

Жигулин

Когда мне было очень, очень трудно,

Стихи читал я в карцере холодном,

и гневные пылающие строки

Тюремный сотрясали потолок:

«Вы жадною толпой стоящие у трона,

Свободы, гения и славы палачи,

Таитесь вы под сению закона,

Пред вами суд и правда - .всё молчи»,

И в камеру врывался надзиратель

С испуганным дежурным офицером,

Они орали: «Как ты смеешь, сволочь,

Читать антисоветские стихи?!»

Но ведь это же не Сталин врывался, а надзиратель с дежурным офицером, это всё перегибы на местах. А сам Сталин – непорочен, мудр, всевидящ, всесилен и неисповедим. Жигулин же – конечно, троцкист. Или бухаринец. Или кенийский шпион. Нет, малайзийский шпион. Антисоветчик. Алкоголик и шизофреник.

Мандельштам

Если б меня наши враги взяли

И перестали со мной говорить люди,

Если б лишили меня всего в мире:

Права дышать и открывать двери

И утверждать, что бытие будет

И что народ, как судия, судит, —

Если б меня смели держать зверем,

Пищу мою на пол кидать стали б, —

Я не смолчу, не заглушу боли,

Но начерчу то, что чертить волен,

И, раскачав колокол стен голый

И разбудив вражеской тьмы угол,

Я запрягу десять волов в голос

И поведу руку во тьме плугом —

И в глубине сторожевой ночи

Чернорабочей вспыхнут земле очи,

И — в легион братских очей сжатый —

Я упаду тяжестью всей жатвы,

Сжатостью всей рвущейся вдаль клятвы —

И налетит пламенных лет стая,

Прошелестит спелой грозой Ленин,

И на земле, что избежит тленья,

Будет губить разум и жизнь Сталин.

В интернете сталинские холуи справили «губить» на «будить». Но в Малой библиотеке поэта пермского издательства в сборнике стихов Мандельштама 1980 года. Т.е. задолго до Горбачева, значится «губить».

Сталинисты набросились на стихи против их кумира, они объясняют эти стихи затмением, алкоголизмом поэтов, чем угодно – но на сами стихи, на правду в этих стихах - не обращают никакого внимания. Читать их писанину, обвиняющую поэтов и обеляющую уголовника Сталина – совершенно бессмысленно, зачем нужны упражнения какого-то сталинского быдла о великих поэтах?

«Все, с чем Россия в старый мир врывалась, / Так, что казалось, что ему пропасть, -

Все было смято... И одно осталось: / Его неограниченная власть...

В его поступках лжи так много было, А свет знамен их так скрывал в дыму,

Что сопоставить это все не в силах - / Мы просто слепо верили ему.

Моя страна! неужто бестолково / Ушла, пропала вся твоя борьба?

В тяжелом, мутном взгляде Маленкова / неужто нынче вся твоя судьба?

А может, ты поймешь сквозь муки ада, / Сквозь все твои кровавые пути,

Что слепо верить никому не надо / И к правде ложь не может привести

Борис Слуцкий

«Кадровую армию: Егорова,

Тухачевского и Примакова,

Отступавшую спокойно, здорово,

Наступавшую толково –

Я застал в июле сорок первого,

Но на младшем офицерском уровне.

Кто постарше - были срублены

Года за три с чем-нибудь до этого.

Кадровую армию, имевшую

Гордое именованье: Красная,

Ложь не замарала и напраслина,

С кривдою и клеветою смешанные.

Помню лето первое, военное.

Помню, как спокойные военные

Нас - зеленых, глупых, необстрелянных –

Обучали воевать и выучили.

Помню их железных и уверенных,

Помню тех, что всю Россию выручили.

Помню генералов, свежевышедших

Из тюрьмы и сразу в бой идущих,

Переживших Колыму и выживших,

Почестей не ждущих –

Ждущих смерти или же победы,

Смерти для себя, победы для страны.

Помню, как сильны и как умны

Были отложившие обиды

До конца войны

Этой самой РККА сыны.

«Ну что, генералиссимус прекрасный, / потомки, говоришь, к тебе пристрастны?

Их не угомонить, не упросить... / Одни тебя мордуют и поносят,

другие все малюют, и возносят, / и молятся, и жаждут воскресить.

Ну что, генералиссимус прекрасный? / Лежишь в земле на площади на Красной...

Уж не от крови ль красная она, / которую ты пригоршнями пролил,

пока свои усы блаженно холил, / Москву обозревая из окна?

Ну что, генералиссимус прекрасный? / Твои клешни сегодня безопасны –

опасен силуэт твой с низким лбом. / Я счета не веду былым потерям,

но пусть в своем возмездье и умерен, / я не прощаю, помня о былом.

Борис Слуцкий

Дети врагов народа –

Дочери, сыновья,

Остаточная порода,

Щепки того дровья,

Что вспыхнуло и сгорело

В тридцать седьмом году,

Нынче снова без дела.

С вами день проведу.

Длинные разговоры

Будут происходить.

Многие приговоры

Надобно обсудить.

Не обсудить, а вспомнить

Бедствия и людей.

Надо как-то заполнить

Этот бескрайний день.

Пасмурная природа,

Птицы на юг летят.

Дети врагов народа

В детство свое глядят.

Где оно, детство, где оно?

Не разглядеть ничего.

Сделано дело, сделано.

Не переделать его.

Как известно, Сталин арестовывал не только тех, кому приписывала троцкизм, но и всех их родственников, жен и детей. То есть, Сталин - мразь.

Составил Борис Ихлов, 22.7.2024