НЕХОРОШАЯ КВАРТИРА - 2

НЕХОРОШАЯ КВАРТИРА - 2

Как мерзок реквизит

Чердачной нищеты… Долой! Но, как ни ставь их,

Все вещи кажутся пучинами банкротств,

Провалами карьер, дознаньем очных ставок.

Все вещи движутся и, пущенные в рост,

Одушевляются, свистят крылами гарпий.

Антокольский, «Бальзак»

Что пишут? «… квартира Т. П. Долматовой в качестве домашнего литературного салона…»

Господи, какая чушь собачья. Да, у Тани Долматовой собиралась вся пермская богема: журналисты, поэты, просто филологи, художники, режиссеры, музыканты, барды. Стекались они к Татьяне со всего города, а также из близлежащих городов.

Филолог Финочко, бард Гена Перевалов из Екатеринбурга, Галя Медведева, скрипач Копнинцев, режиссер и художник Наймушин, Стаканов (из митьков), художник Остапенко, журналисты Люба Биккель, Татьяна Курсина, Татьяна Черепанова, Лившиц, Галя Вотинова и множество другого народу. Я спасался у Татьяны от своих соседей из ментовской среды.

Приходили к Татьяне люди, совершенно ей незнакомые и к искусству никакого отношения не имеющие.

Богема

Татьяна закончила истфак университета и работала корректором в пермской «Молодой гвардии». Со своим мужем, фотографом Анатолием, развелась. После смерти сына последовал многолетний загул. Татьяна рассказывала: «Ночью холодильник начал со мной разговаривать. По-гречески. Говорит и говорит. Я на него прицыкнула: «Молчи, а то выключу». Замолчал…»

Когда у меня случались катастрофы, утешала: «Ну, Боря, так всё по жизни…» Однажды подрался с какими-то сволочами на улице, чуть в ментовку не попал. То-то было работы Татьяне - зашивать всё, что на мне эти сволочи порвали.

Да, выпивали, выражение Остапенко «уйти в свободный полет» стало в Перми общенародным.

Но сказать, что это был пьяный шалман – нет. Так, болтовня об искусстве, перемывание косточек знакомым, всегдашняя гитара… За бутылочкой пива Татьяна рассказала мне прорву историй о Перми и пермяках. Замечательные, знаете ли, истории!

Вы просто не знаете, что такое пьяный шалман на Урале.

Не столь вежливо представляет дело Виталий Кальпиди: «… У меня есть три причины, по которым я терпеть не могу Пермь: первая, вторая и третья… Дима Долматов вырос на моих глазах. Впрочем, это сильно сказано. Потому что и глаза-то в то время были похмельные, да и фокусировались они только через линзу стеклянной тары. Я общался с матерью Димы – Татьяной Долматовой, вдохновенно привечавшей у себя в доме 40-градусную (угол наклона относительно дверного косяка) пермскую «богему». Последняя была, безусловно, пермской, а вот богемой могла называться только в том случае, если это самое слово – всего лишь сжеванное и сокращенное дикцией обозначение бегемота, обожравшегося водки, портвейна (и далее – по парадигме)... И это никакой не юмор, а чистая правда» (Антология современной уральской поэзии «Сорокоуст»).

Среди посетителей Татьяны Виталий упоминает еще тех, кого я не видел: «Андрея Воха, Эдика Сухова, Юрия Чернышева, Андрея Безукладникова, Славу Смирнова – короче, весь длинный список пермских и не только пермских придурков, считавших себя поэтами, рокерами, художниками, режиссёрами и еще черт знает кем». Еще – «Алексея Парщикова (тройку раз наезжавшего из Москвы)», с которым я знаком по его стихам.

(Что касается Перми – я не знаю пермяка, который ранее жил в Екатеринбурге, Челябинске, Новосибирске, Ярославле, Самаре, Мурманске, Волгограде, Омске и др. и который бы не был солидарен с Кальпиди.)

Жила у Татьяны кошка Дуся. Кто сказал, что у кошек нет души? Дуся моталась по разным подворотням, беременела и рожала. Я на нее особого внимания не обращал, только однажды принес баночку сайры – в те годы она была настоящей. И был случай: стояли мы как-то вечером с Татьяной на балконе, там же обретались Дуся и ее дочка. В темноте я не заметил и наступил на хвост дусиной дочке. Всё дальнейшее мелькнуло в сотые доли секунды: дусина дочка цапанула меня за ногу, а Дуся отхватала когтями свою доченьку по морде. Защитила меня.

Мама Татьяны тяжело болела и не поднималась с постели. Татьяна ее мыла, кормила, обслуживала, много было труда, но переносила этот труд Татьяна стоически. Когда мама умерла, Финочко приезжал помогать хоронить.

Потом у Татьяны сгорела квартира, и поэтесса Ленка Медведева продала горелое жилище, купила квартиру в запустелом Гремячинске и перевезла туда Татьяну. Там она и скончалась.

Осталось у меня от Татьяны небольшое наследство – она подарила мне несколько монографий о революционном Урале с дарственными надписями своего родственника, заведующего кафедрой истории СССР и ректора ПГУ Федора Горового.

***

Не хочу писать о многом. О том, отчего погиб брат Татьяны Анатолий, погибли Финочко, Копнинцев, сожительница одного из местных графоманов («дочь Поддубного», муза Кальпиди) и сын Любы Биккель Арсений. Не хочу писать об Астафьеве, дачу которого где-то в Пермском крае откопала Курсина. О многих не хочу писать. Был хорошо знаком - она даже писала обо мне – но не желаю писать о Нине Горлановой! О ее второй «нехорошей квартире» с жуткими черными кошками. Не хотелось бы, но приходится - о подавляющем большинстве, не умеющем писать. Не хочу рассказывать, кому и за что бил морду. Всякое было, самое неприглядное. Потому кто-то из свердловских, кажется, лингвист Бурштейн, написал о пермской богеме у Долматовой рассказ «Нехорошая квартира». Я даже стихотворение написал: «Не люблю ночевать у Татьяны…» Увы, запомнил только первую строчку.

Маргиналы, андеграунд? Да, отчасти… Но это скучно. Настоящее, далекое от принятых в свете штампов человечье бытие – живая, как ртуть, и совсем е похоже на официоз. Метареалисты, концептуалисты, «творцы, а не борцы»… тьфу ты, прости господи и Аня Сидякина. И что они сотворили? Чтобы люди запомнили?

Вся русская литература была гражданственной. Кроме Фета. А тут вдруг – эдакая утонченность, нарочито, назло, эпатажно не гражданственная. Нам на тебя насрать, сказали стране поэты 80-х.

Как сказал Дмитрий Мальянц,

Поэт в России меньше, чем поэт.

Пусть даже он размером с динозавра.

Даниил Бакулин уточнил:

Поэт в России больше не поэт.

Ну, например, современный поэт Иван Волков, лауреат Пастернаковской премии (2002), им. Бориса Соколова (2004), международной литературной премии "Леричи Пеа-Москва" (2010). Его стихи печатаются в журналах "Знамя", "Октябрь", "Волга" (Саратов), "Колокол" (Лондон), "ШО" (Киев), переведены на английский, китайский, японский, итальянский языки.

Читали его стихи? Нет? И не надо! Вот образчик творчества лауреата:

Я не раб и не крестьянин,

Не гнусь в поклоне

за версту.

Кто лукавит?

Я Христианин,

И с детских пор молюсь

Христу.

Мощно! Из золотого и серебряного века – в каменный. У Волкова еще и грамматические ошибки, в слове «саван» вместо 2-й буквы «а» - буква «о». Причем Ваня не перетрудится, стихи коротёхонькие^

Скажите, как могло случиться,

Страна в плену, измена в стане.

Где тот родник, чтоб нам напиться,

И дать бальзам Российской ране.

Российской ране. Брр!

Сегодня Пушкин не получил бы ни гроша за свои стихи. Он был бы затоптан армадами лауреатов с интернет-поэтами. Да и читать бы его никто не стал – НЕКОМУ! Как отмечает Воловой-Борзенко: «Государство поощряет лишь бездарных поэтов, создавая видимость заботы о литературе». Но эта система сложилась не просто так, этому сложению усиленно подсобляли поэты восьмидесятники.

Ведь во что вылилось? В «Гребня» и «Макара», в поклонение Цою и «Наутилусу». И если душевную пустоту, если поэтическую глухоту назвать слэмом – то очень и очень сойдет за новейшую историю пермской культуры… Главное ведь – имидж, правда? Ну, как у Камалы Харрис?

Я не хочу писать о подонках, о потерявших совесть, о грязи. Скажу лишь, что Татьяна Долматова, поэт Дима Долматов – это круг скульптора Веденеева, поэтов Виталия Кальпиди, Валеры Абанькина, Славы Дрожащих. Ее квартира – это пересечение всех кривых мировых линий местного значения, всех, кто считал себя рок-музыкантами, писателями и не фальсифицированных красавиц моделей, которым ночью играл на фортепиано и с которыми потом целовался. И я совсем не жалею, что покинул этот сонм культурных людей.

И была другая алгебра, другое гильбертово пространство – оперы, балета и драматического театра. Это было не пересекающееся с первым множеством, которое коснулось меня лишь мимоходом: Леша Копылов, покойный Саня Володин, уехавшая в Германию Ленка Завершинская. А еще было третье пространство, кинематограф, который обдал теплом в детстве, и от которого я отмахнулся.

… И бежал, как впопыхах

От гетер монах,

Отрекался от Луны

Будто от жены,

От заводов и больниц,

От машин и школ,

От лесов и от гробниц,

От синиц и от криниц,

От полей и пчёл.

От соседей, от коллег

И от умственных калек.

Пересилить ночь -

Да уехать прочь.

Рассказы Татьяны Долматовой

… А вот другая история.

- Для пермского светского общества он писатель. Так ведь его никто не читает. В Перми кроме пары филологов никто не знает ни единой его книжки.

В газете «Профсоюзный курьер», - продолжила свой рассказ Татьяна, - работала журналист Марина Крашенинникова. Была она любовницей нашего главного писателя, которого никто не читает, Вовы Виниченко. И была у нее трехкомнатная квартира в престижном районе города. Вот на эту-то квартиру и нацелился Виниченко. Он уговорил Марину переписать квартиру на него, обещая развестись со своей супругой и жениться на Марине. Супруга Вовы была в курсе этой аферы. Вова получил квартиру и выгнал из нее Марину. Инженер человеческих душ!

- Я бы дополнил, - вторгся в разговор скульптор Рудик Веденеев. Рудик два года отсидел за чтение английской литературы, с тех пор никак не мог выкинуть из памяти былое.

- Как-то из Австрии приехал писатель Воробьев, который проходил со мной по одному делу.

- Тот самый, который выдал рассказ «Капризка» из старого журнала «Огонек» за собственный? - вмешался режиссер Костя Березовский.

- Да, именно, но в случае с Виниченко Воробьеву нечего красть, тут его слова соответствуют реальности. Воробьев рассказал, что на процессе 1968 года он предлагал всю вину валить на него. Но Виниченко сам по своей собственной инициативе с таким энтузиазмом сотрудничал с КГБ и со следствием, что Воробьев получил 8 лет.

Рудик сделал, казалось бы, полезное дело – основал в Перми общество «Мемориал». Однако руководство обществом у него отняли Виниченко и журналист Саша Калих. Калих соответствовал Виниченке – ведь он был сотрудником 5-го отдела КГБ. То бишь, стукачом.

Впоследствии пермский «Мемориал», как и весь «Мемориал» в целом преобразился так, что Рудик долго плевался: «Мемориал» начал активно работать на Госдепартамент США. Пермский филиал получал огромные суммы в виде грантов. На почве таких денег общество раскололось, возникли две бухгалтерии, одной завладели Калих с Виниченкой, другой – историк пед. института Шмыров (муж Танечки Курсиной).

Но перед этим в Перми кое-что случилось.

19 августа 1991 года, в день липового путча, увидел я митинг на площади позади Дома Советов, тысячи две народу. И спросил меня один парень из ЛДПР:

- Ты кто такой, ты зачем сюда пришел?

- Хочу узнать, на кой черт люди собрались.

- Так ведь танки!!! Не знаешь?!

- Где ты видишь танки?

- Ах, ты, красно-коричневый!

И увидел я, что высоко на трибуне руководят митингом два КГБ-шных стукача, Вова Виниченко и Саша Калих.

И понял я тогда, что будет с Россией в ближайшие десять лет…

Однажды я застал у Долматовой писателя Толика Королева, который ненадолго приехал из Москвы и заглянул к старой знакомой. Ранее Королев работал в той же газете, что и Татьяна, и проходил свидетелем по делу Веденеева и Воробьева.

«В романе «Эрон» я мечтал показать нашу жизнь, как грозное единство морали, времени и пространства, как единое космическое тело в состоянии перелета из шкурного эгоизма в освежеванное состояние вселенского бытия…»

Так говорил сам Королев о своем творчестве. Мда. Собственно, это всё.

Конечно, конечно! Как пройти мимо такой глубины. Толик вошел в анналы пермской истории. В июле 2016 года Учёный совет пермского классического университета присвоил Анатолию Королёву звание почетного профессора университета…

Но если б они там, в университете, знали его неопубликованный рассказ, как он ездил в Полазну – нипочем бы не присвоили. Ведь тогда это же была бы не история Перми. Это была бы правда.

Вот она.

- Был год, - начал я, - когда губернатору Трутневу дали место министра в Москве – за то, что разрешил утилизацию ракет в черте города Перми. Американцы улили пермякам золотые горы, аж целых 60 млн долл., проверять, хорошо ли сжигают ракеты приезжал Барак Обама, который еще не был президентом. Конечно, пермяки ни цента не увидели, но Трутнев со своими соратниками, вице-губернатром Темкиным Анатолием Аркадьевичем и бизнесменом Сёмой Леви…

- Странно, - вставил слово бывший член пермского обкома КПСС Серёжа Захарашвили, - я его в партию принимал как Анатолия Ароновича…

- Так вот, Трутнев потянул за собой Тёмкина. Не прошло и полгода, как того поймали за руку на взятке. Но ведь он пермяк. И Трутне пермяк. И еще в Москве депутаты всякие есть от Перми. Есть студенты с аспирантами. И даже писатель из Перми есть, Анатолий Королев! И решили московские пермяки учредить в столице нашей родины пермское землячество. Цель понятна: реклама, лоббирование, торговля. Кто только не вошел в это землячество. Даже живущие в Перми студенты, даже чиновники, живущие в Башкортостане… И был день, когда руководство землячества решило заключить договор о сотрудничестве с администрацией Пермского края…

- И позвать на столь знаменательное событие всех. кто попадется под руку, - продолжил Королев. - Попался под руку и я. Утром мне позвонили, спросили, какой номер моей машины. Я сказал, что у меня нет машины.

– Она в ремонте? Мы можем ускорить.

– Нет-нет, у меня вообще нет машины. Последовала долгая пауза. Затем трубка сказала:

- Мы пришлем за Вами автомобиль.

… Эскорт с мигалками, сопровождаемый милицейскими машинами, нёсся по Москве. Прибыли на частный аэродром. До начала посадки нам предложил отдых, меня провели в какой-то подвал, где стояли ряды дорогущих вин, любое я мог выбрать бесплатно. Глаз мой упал на бутыль стоимостью 2000 р. (в переводе на наши деньги – 200 тыс. р.)

… Торжество проходило в Полазне, на заимке у нефтяного магната Кузяева. Собственно подписание документа заняло 19 секунд. Всё прочее – набивание желудков. Там было всё: красная и белая рыба, настоящие красная и черная икра, оленина, грибы н любой вкус и даже трюфли, настоящий боржоми, настоящие сыры и колбасы с мясом, сладости с настоящим какао, настоящий виски, «Арарат» и коньяк «Наполеон»… Уже стемнело, я вышел освежиться. и тут откуда-то из темноты появляется поэт Юра Беликов кусом жирной семги руках: «А не пойти ли нам искупаться?»

Рассказ прервался. Долматова смеялась, Финочко утирал слезы, а я тихонько переписывал в тетрадку.