Они появились в нашем храме однажды к концу Литургии. Возраст - около сорока. Яркие, красивые, стильные. Только одна, которая поменьше, фактически волочила другую, высокую, и доволочила до амвона. А там стоял я с Крестом, и ко мне за благословением двигался народ.
Одна из женщин, небольшая, темноволосая, в зеленой косынке, подходя громко выступила:
- Батюшка! Скажите, батюшка! А можно к знахаркам на лечение ходить?! Марина! Не вертись! Сейчас батюшка тебе всю правду скажет!
- Не нужно ходить к знахаркам! Добра это не принесёт! - сказал я, сосредоточенно крестя каждого прихожанина.
— Вот! - воскликнула энергичная дама, обращаясь к другой. - Я тебе говорила.
Марина, длинноногая блондинка с отретушированным лицом примирительно сказала:
- Она мне астму лечит. Есть успехи. Я уже редко пользуюсь ингалятором.
- Она у тебя всю душу вынет! Я знаю, что говорю! Здоровье может и прибавит, а душу вытащит! У меня ОНИ маму отняли! А теперь подругу лучшую отберут!
У меня годами выработанная привычка максимально сохранять внутреннюю тишину после Литургии и потребления Святых Даров. Я стараюсь хотя бы час ни с кем не общаться, максимум короткие фразы. Конечно, бывают исключения, непреодолимые обстоятельства. Тогда я не стал вовлекаться в перипетии новых судеб и, благословляя тех двух женщин, попросил их прийти на следующий день на беседу. Было четкое ощущение, что они придут. Очень уж решительной показалась энергичная шатенка.
- Лариса, - представилась она на следующий день.
Ее меланхоличная подруга Марина демонстрировала недовольное лицо, но представилась и была готова слушать. А я хотел сначала выслушать Ларису. Меня зацепила ее надрывная фраза: «У меня они отняли маму». Кто «они»? Как отняли?
Прибывшие к нам в Рыбачье на отдых москвички Лариса и Марина дружат с института и сейчас работают в одной большой юридической компании. Они замужем, с детьми. Внешне все благополучно. Но это только внешне.
Лариса, тонкая, легкая, быстрая, родилась и выросла в Подмосковье в семье медиков. Папа Вячеслав - врач-травматолог, мама Виктория - старшая медсестра в военном госпитале. Отец спокойный, твердый, немногословный. Мама - веселая, добрая, неунывающая никогда, умелый профессионал. Ее обожало ее отделение и весь госпиталь.
Когда Ларисе было около двенадцати лет, случилось страшное. Она рассказала об этом так:
- Сначала у мамы перестала нормально работать левая рука, потом левая нога, потом правая нога, и через два месяца она оказалась в инвалидной коляске. Никто не мог поверить, что так быстро. Ей поставили диагноз «рассеянный склероз». Но при нем обычно болеют годами. А тут такая агрессивная форма.
Я прикинул, что это все происходило в девяностые годы, и покачал головой. Трудное время.
Лариса уловила мой жест:
- Вся военная медицина боролась за маму. Были большие перебои с лекарствами, а у мамы дорогущий бетаферон пачками лежал. Только не помогал он. Ничего не помогало. У профессора Завалишина лечение проходила раза три. Ничего. И тут пошли «доброхоты» с советами. Большинство склонялось к тому, чтобы мы искали экстрасенсов. К кому-то маму возили, кто-то приезжал сам. Коротенькие улучшения, а потом снова мрак. Папа совсем отчаялся. И тут ему каких-то «специалистов» посоветовал одноклассник. Говорил, они многим помогли.
- Что же вы в храм не пошли? - не выдержал я.
- Я потом анализировала, расспрашивала отца. Маму привозили в какой-то храм, ее однажды поисповедовали и причастили. Не помогло. Я понимаю, что это весь образ жизни надо было менять, а в тот момент просто ждали чуда. Оно не случилось. Трудно винить. Никто верующим в семье не был. И подсказать было некому.
- Что же случилось дальше?
- Экстрасенсы забрали маму на два месяца в какой-то пансионат. Не давали ни с кем видеться, звонить. Не брали продукты. Все сами. Денег это стоило очень много. Через два месяца мама вышла к нам своими ногами, но это была не мама…
Тут Ларису сотрясает безудержный кашель, как бывает при сильном нервном потрясении. Это я раньше видел. Я дал ей выпить святой воды. Она побледнела, но продолжила говорить:
- Простите, я никому никогда это не рассказывала. Слишком тяжело. Батюшка, я полностью отдаю себе отчет в своих словах. Это было мамино лицо, фигура, голос. Но манеры, интонации, слова были совершенно другие. Тут я перестаю называть ее мамой. Уже не мама, а просто Вика плюхнулась на переднее сиденье машины и капризным приказным тоном сказала: «Поехали!» Она даже не поцеловала ни меня, ни папу! Это сейчас я почти спокойно об этом говорю. А мне было тринадцать. Я расплакалась. А Вика тогда обернулась ко мне и выпалила: «Лорка, заткнись!» Мама бы так никогда не сказала. И она не называла меня Лорой. Я для мамы Лариса, Ларисочка, реже - Лара. А Лора - мне никогда не нравилось.
Тут Марина, сидевшая все время с почти неподвижным лицом, вдруг оживилась:
- Я вспомнила! У тебя тогда еще пудель сутками выл! Славный такой пёсик. Я его помню. Мы же с тобой года через четыре после этого познакомились. Ты рассказывала.
Лариса грустно кивнула головой:
- Да, только не говорила, откуда весь этот кошмар взялся. Мы на время отдали собаку бабушке. Все было невероятно плохо. Вика орала, ругалась круглые сутки. Я помню, как папа плакал. Он мужественно держался все время ее болезни. А потом сник. К нам пошли друзья, родственники и просто сочувствовавшие люди, желающие увидеть своими глазами «чудо исцеления». И уходили в недоумении. Если надо, Вика могла изобразить из себя и кроткую женщину, и радушную хозяйку. Только это была ложь. Во всем ложь!
«Отец лжи… Он был твоим «хозяином»… - пронеслось у меня в голове.
- Вика вышла на работу, на то же самое место. Его сохранили специально для нее, потому что любили. Напрасно. За неделю она перессорилась со всем, с кем можно. А подчиненных доводила до слез и злорадствовала. Начальник госпиталя послал психиатра. Тот со стороны посмотрел и развел руками. Если это последствия рассеянного склероза - он не помощник. Но я-то знаю, что болезнь не повреждала ей душу. Когда мама прощалась с нами у входа в тот злосчастный пансионат, в ее глазах была любовь к нам, нежность, сожаление и надежда. Она была живая, теплая, родная!
Лариса дрожала внутри как натянутая струна. Я взглянул на Марину. Она была глубоко вовлечена в эту историю и слушала, почти не дыша.
Лариса еще покашляла. Голос ее стал тише, напряжение достигло максимума:
- Еще через неделю у Вики случился бурный роман с двадцатипятилетним парнем. Это при ее сорока двух! Она бросила все и уехала с ним. Больше о ней мы ничего не слышали. Когда Вика с матерной бранью собирала вещи, я попыталась ее остановить. Какая-то мысль была, вдруг мама вернётся… Вика избила меня. От ее кольца у меня шрам на щеке. Вот, собственно, и все. Папа больше не женился. Он как-то резко постарел, ссутулился, даже стал меньше ростом, и все время просил у меня прощения. Ведь это он отвез маму туда. Кстати, он пытался позвонить этим «специалистам». Телефоны были выключены.
Лариса, смертельно уставшая, опустошенная до донышка, сидела на лавочке, безвольно положив руки на колени и периодически покашливала. Марина приобнимала ее за плечи.
Я сходил в алтарь, вынес флакон с елеем и помазал женщин.
- Спасибо, отче, - сказала Лариса. - Мы пойдем. Надо будет готовиться к исповеди. Когда умер папа, я еще училась в институте. Меня взялась опекать папина тётя. Она привела меня в храм. Я не все, но понимаю.
- Да, - подтвердил я. - После таких историй хочется помыться - и физически, и духовно.
Марина подтвердила:
- Мне тоже. Только я еще совсем мало знаю. Я не пойду к знахарке. Слишком высока цена. Страшней - что она неизвестна.
Они попрощались, а я не мог пошевелиться. Все сказанное прошло через меня, перемололо меня изнутри, будто тяжелейшая работа. Образы бесовских игрищ, когда бы то ни было виденные мной, вставали в полный рост.
Меня возродила к жизни 11я глава Евангелия от Иоанна о воскрешении Лазаря. Как хорошо, что мы в Церкви. Только здесь мы свободны, и никто не может украсть нашу душу, ведь она - Божья.
Слава Богу за все!
Оценили 43 человека
92 кармы