Читая воспоминания Хрущёва. 8. О свободе информации и творчества

Цитата 1:

- Я вспомнил фамилию автора – Солженицын1. Я биографии его сейчас не помню. Тогда докладывали мне, что он сидел долгое время в лагерях. В упомянутом выше произведении «Один день Ивана Денисовича» он исходил из собственных наблюдений, а может быть, он вывел в этом произведении в качестве главного героя собственную персону.

Я прочел повесть. Книга тяжелая, но, по-моему, хорошо подана жизнь Ивана Денисовича и его окружения. Волнующая вещь. А это – главное, что требуется от произведения. Оно вызывало отвращение к тому, что при Сталине творилось в лагерях ГУЛАга, к условиям существования в них людей, Ивана Денисовича и его приятелей.

Я не судья. Достоинства и недостатки художественного произведения – это дело критиков, писателей. Я считал, что в качестве судий должны выступать сами читатели. Любое произведение пишется для читателей. Считаю, что читатель ухватится за эту книгу. Я прочел ее с удовольствием. Автор искал объяснения, как могло получиться, что Иван Денисович, честный человек, попал в такие условия в наше социалистическое время, в нашем социалистическом государстве! Одно это заслуживает высокой оценки позиции автора, пробудившего сознание многих людей. Стр. 719

Цитата 2:

- Если начать вспоминать всех погибших героев, их очень много в моей памяти и разного ранга. Две трети состава XVII съезда были расстреляны. Этих людей тогда называли ленинской гвардией. Эти люди работали с Лениным и, видимо, тем самым внушали Сталину недоверие. Ведь он на XVII съезде получил слишком большое количество голосов «против». Я исходил из соображений, что зло, содеянное против Коммунистической партии, против советского народа, против рабочих, крестьян, интеллигенции, надо осудить. А лучшее осуждение – это показать невиновность этих людей и вызвать гнев к их палачам, заклеймить позором само явление. Заклеймить позором для того, чтобы не последовало повторения. Этим я руководствовался, когда выступил за разрешение печатать не только это произведение Солженицына, но и другие аналогичные.

Тогда при обсуждении раздавались разные голоса. Вернее, один голос – Суслова. Он один скрипел «против», придерживался полицейской точки зрения: держать и не выпущать. Нельзя, и всё! Почему? Он не доверял народу. Боялся, как народ воспримет? Как он поймет?! Народ поймет правильно. Народ всегда правильно поймет. Хорошее от плохого он отличит всегда, сможет разобраться! Чтобы не допустить повторения преступлений, их надо заклеймить, в том числе заклеймить в литературе. Стр. 720

Цитата 3:

- Что до Солженицына, то он продолжает писать, но печатают его не у нас, а за границей. Тут он находится в «особых условиях». Однако часть нашей интеллигенции сочувствует ему и даже идет при этом на риск. Говорят, он живет на даче Ростроповича1, прекрасного музыканта, знаменитого виолончелиста. Решившись на такой шаг, тот поставил себя в невыгодное положение, мягко говоря. Это свидетельствует о человеческом достоинстве и сильном духе Ростроповича. За Солженицыным же нет никакого преступления. Он высказывает свое мнение, пишет о своих переживаниях, о личной оценке тех условий, в которых он коротал свои дни в лагерях. И в целом его мнение абсолютно правильно: Сталин был преступником, а преступников надо осудить, хотя бы морально. Самый сильный суд – заклеймить их в художественном произведении. Почему же, наоборот, Солженицына сочли преступником? Если он плохо пишет, люди читать его не будут. Если клевещет, можно привлечь его к ответственности, но на юридической основе. Видимо, привлекать-то не за что. А правды боятся. Художественная сторона дела в данном случае ни при чем. Пользуясь записанной в нашей Конституции свободой слова и свободой печати, он имеет на это право, как и каждый советский гражданин.

Ну, теперь об оценке Твардовским Солженицына как художника. Тут я не могу судить – это не моя область. Когда он написал вторую книжку – «Матренин двор», она мне не понравилась. Это тоже дело вкуса и дело настроения, а это то субъективное, что зависит от душевного состояния человека, когда он читает или слушает произведение. Надо терпимее относиться, не препятствовать. Пусть люди читают, пусть люди судят. Главный судья – читатель, то есть народ. Стр. 720-721

Цитата 4:

- Говорят, что у нас нет цензуры. Это чепуха! Болтовня для детей. У нас не только самая настоящая, но я бы сказал, даже крайне жестокая цензура. Мне вспоминается судьба книги Казакевича «Синяя тетрадь». Интересная книга. По ней потом сделали кинофильм, я его дважды смотрел по телевизору. Правда, Зиновьев там показан робко. Он тогда вместе с Лениным после июльских событий 1917 г. в Петрограде скрывался в шалаше1. Мне автор книги передал небольшое письмецо и приложил к нему рукопись с просьбой ознакомиться. Эту рукопись не принимали в печать. Я прочел, и мне понравилось. Не заметил в ней ничего такого, что могло бы побудить не принять ее к публикации.

Отдыхал я тогда на Кавказе, неподалеку отдыхал Микоян. Я позвонил ему и сказал: «Анастас Иванович, я пошлю тебе рукопись, прошу тебя, прочти ее, потом встретимся и обменяемся мнениями». «Каково твое мнение?» – спросил я, когда мы встретились. «Я, – отвечает, – считаю, что человек написал хорошую книгу. Не понимаю, почему цензура не разрешает ее печатать». «Ладно, когда вернемся в Москву, поставим вопрос на обсуждение в Президиуме ЦК», – сказал я.

Разослали книгу всем членам Президиума, и вопрос о ней был включен в повестку для очередного заседания. «Кто имеет какие-нибудь соображения? Почему эту книгу не следует печатать?» – спросил я. «Ну, товарищ Хрущев, – Суслов вытянул шею, смотрит недоуменно, – как же можно напечатать эту книгу? У автора Зиновьев называет Ленина “товарищ Ленин”, а Ленин называет Зиновьева “товарищ Зиновьев”. Ведь Зиновьев – враг народа». Меня поразили его слова. Разве можно извращать действительность и преподносить исторические факты не такими, какими они были на самом деле? Даже если мы отбросим то обстоятельство, что Зиновьев враг или не враг народа, то сам факт бесспорен: действительно, в шалаше находились вместе Ленин и Зиновьев. Как же они общались между собой? Как обсуждали текущие вопросы или хотя бы разговаривали за чаем в шалаше? Видимо, называли друг друга словом «товарищ». А я даже думаю, что Ленин обращался к Зиновьеву по имени – Григорий, ведь у них были тогда близкие товарищеские отношения. В первые месяцы после Февральской революции они придерживались по всем вопросам единого мнения. Стр. 721-722

Цитата 5:

- Такие функции околоточного выполнял раньше и по-прежнему выполняет сейчас наш «главный околоточный» Суслов. Конечно, лично он человек честный и преданный коммунистическим идеям. Но его полицейская ограниченность наносит большой вред. Мне могут сказать: «Чего же ты терпел, находясь в руководстве страны вместе с Сусловым?» Верно, ошибался я. Мало ли ошибок человек может допустить в своей жизни. Просто я считал, что если Суслов будет работать в нашем коллективе, то мы на него сумеем повлиять, и он станет приносить пользу. Поэтому я не ставил вопроса о его замене, хотя ко мне многие люди еще тогда обращались с предупреждениями, что Суслов играет отрицательную роль, интеллигенция к нему относилась плохо.

Вновь вспоминая о судьбе книги «Доктор Живаго», не могу себе простить того, что ее запретили у нас. Я виновен в том, что не поставил о ней вопрос так же, как о «Синей тетради». Разница (хотя и не оправдание) заключается в том, что я прочел «Синюю тетрадь» и увидел воочию глупость цензоров. Я попросил их дать разъяснения Президиуму ЦК. Они оказались несостоятельными, даже смешными, и мы без особых усилий справились с полицейской прытью. А «Доктора Живаго» я не прочел, да и никто в руководстве не прочитал. Запретили книгу, доверившись тем, кто обязан был по долгу службы следить за художественными произведениями. Именно этот запрет причинил много зла, нанес прямой ущерб Советскому Союзу. Против нас выступила за границей интеллигенция, в том числе и не враждебная в принципе к социализму, но стоящая на позиции свободы высказывания мнений. Стр. 722

Цитата 6:

- В свое время руководство СССР не понимало Шостаковича, когда он поддержал джазовую музыку1. Говоря откровенно, он был прав. Нельзя ни с какой музыкой, включая джазовую, бороться административными путями. Пусть к ней выразит свое отношение сам народ. Стр. 725

Цитата 7:

- Но бывают и другие. Такие джазовые выступления, что я выключаю радио. Передают музыку, которая действует на нервы. Не музыка, а какая-то какофония. Не понимаю я ни таких композиторов, ни людей, которым нравится их музыка. Но это я о себе. А ведь есть люди, которые, слушая их, и аплодируют, и прыгают от радости. Следовательно, им нравится? Поэтому административные меры применять к творчеству ни в коей мере нельзя. Должен высказаться слушатель, читатель, зритель. К тому же я человек уже старый, воспитанный на иных формах музыкального искусства. Мне нравятся народное пение, народные танцы, народная музыка. Конечно, и классическая. Но все же не джазовая. Я здесь вроде бы приношу покаяние, но не абсолютное: по форме признаю допущенные в мое время ошибки, когда я имел возможность административно поддерживать или запрещать какие-то творческие направления. Внутренне я и сейчас против некоторых из них. Просто подчеркиваю, что так бороться с тем, что не нравится, нельзя. Стр. 726

Цитата 8:

- Одно время девушки ходили в коротких юбках. Потом вновь появились длинные платья. Меняется мода и в музыкальном искусстве, и во всем остальном. Надо терпимее относиться к таким переменам. А не влияют ли они как-то ослабляюще на коммунистическую идеологию? По-моему, вовсе нет. Здесь Евтушенко прав. Мы вот критиковали в свое время Маяковского, а Маяковский оставил стране произведения, которые доныне служат оружием в борьбе за лучшее будущее. Например, никто из других поэтов не написал более выразительно о Ленине, чем он, хотя Маяковский по своей стихотворной стилистике, по слогу для меня очень труден. Когда я берусь его читать, то его стихи воздействуют на меня иначе, чем когда я их слушаю. При декламации они звучат серьезно и призывно. Это я говорю в подтверждение правоты Евтушенко.

А стихотворения самого Евтушенко нравятся ли мне? Да, нравятся. Впрочем, я не могу сказать это обо всех его стихах, я их не все читал. Знаю, что некоторые стали словами общеизвестных песен. Например, «Хотят ли русские войны?» Некоторые критически высказывались относительно слов этой песни, будто в своем стихотворении Евтушенко вообще отрицает всякую войну и морально разоружает солдат. Они неправы. Его слова выражают суть борьбы против милитаризма и в то же время предупреждают, что если война будет нам навязана, то Россия сможет достойно ответить. Считаю, что Евтушенко очень способный поэт, хотя характер у него буйный. И опять же буйство есть понятие, зависящее от точки зрения.

Просто такой человек не всегда укладывается в рамки, отведенные цензорами, то есть теми, кто хотел бы все и всех подчистить и пригладить. Но если бы все писали одинаково, пользовались одними и теми же аргументами, исходили из единого понимания вещей, то не возникло бы никакого творчества, не было бы развития живого слова. В конце концов все свелось бы к «жвачке», только один жевал бы с одного конца, а другой – с другого. Такие произведения вызывали бы рвоту у читателей, зрителей и слушателей. Обязательно надо смелее предоставлять возможность творческой интеллигенции высказываться, действовать, творить. Творить!

Заключение:

Сергей Хрущёв, сын Никиты Сергеевича Хрущёва, сообщил:

- На этой фразе, записанной в первых числах сентября 1971 года, обрываются мемуары Никиты Сергеевича Хрущева. 5 сентября у него произошел третий инфаркт, 11 сентября его не стало.

Я думаю, что высказывания Никиты Сергеевича о свободе информации и творчества можно воспринимать как своеобразную исповедь и наказ умудрённого большим жизненным опытом и в принципе порядочного и благочестивого человека, хоть так и не пришедшего к Богу.

Как видно из его высказываний он не раскаивается в том, что помог А.И. Солженицыну получить доступ к читателям в СССР и раскаивается в том, что упустил возможность помочь в публикации романа «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака.

И здесь, на мой взгляд, он совершенно прав. Я в курсе конечно, что в последнее время на Солженицына участились нападки за якобы ложь в его произведениях. Но сейчас большая разница ситуации с тем, что было в 70-ые и начале 80-ых годов прошлого века. Тогда люди элементарно не имели возможности ознакомиться ни с «Доктором Живаго» Пастернака, ни с «Архипелагом ГУЛАГ» Солженицына. А сейчас они могут ознакомиться с этими произведениями и составить собственное мнение, а не повторять как говорящие попугаи навязанное сверху мнение большого начальника.

Так вот я лично читал названные произведения, высоко ценю обоих авторов и считаю нападки на них необоснованными и клеветническими.

В качестве лжи Солженицына обычно называется якобы преувеличение им числа жертв большевистского режима. Но я думаю, что это преувеличение вовсе не доказано. Официальные источники вроде документов самих органов, проводивших репрессии, не могут считаться безупречными, потому что нет гарантии точности их сведений. Ведь они были заинтересованы вовсе не в том, чтобы дать достоверную информацию, а в том, чтобы преуменьшить число жертв своей деятельности.

Более того, вовсе не все жертвы попали в документы этих органов. Я вот знаю, напр., о неучтённых жертвах просто из рассказов родственников. Так мать рассказала о муже своей сестры, который был бедняком, но тем не менее, отказался вступать в колхоз. Так его раскулачили и арестовали. Потом, правда, выпустили. Но он вскоре умер от жестоких побоев, которым он подвергся. Ну естественно он не попал в списки жертв — ведь умер не в застенках, а дома. Ну и естественно, что никакой врач не осмелился бы указать настоящую причину смерти.

А от родственников жены я узнал, как ссылали т. н. кулацкие семьи в марте месяце в Сибири. Там грудные дети умирали по дороге. Их закапывали в снег, а ссыльных гнали дальше. Этих младенцев учли органы? Очень сомневаюсь.

Кроме того, органы могли и просто уничтожить некоторые документы, свидетельствовавшие о их бесчеловечности.

Кстати, очень толковую информацию о числе жертв этого режима дал Яременко Александр Сергеевич в работе «Коммунизм — абсолютное зло». См. https://alex-yarem.livejournal.com/17204.html или https://cont.ws/@id465815902/2898398

Покаялся Никита Сергеевич и в том, что административными методами боролся с джазом. Я с ним полностью согласен. Более того, я сам тоже не люблю джаз и, подобно ему, предпочитаю народную и классическую музыку, а также ещё церковную, которая Хрущёву, наверно, была чужда. Ведь он относился к Церкви даже хуже, чем Сталин в последние годы своей жизни. Жаль, что в этом он не успел покаяться. Но он совершенно прав в том, что любить ту или иную музыку или направление изобразительного искусства — это дело вкуса самого человека, и нельзя диктовать это сверху.

Я думаю, что Никита Сергеевич Хрущёв заслуживает снисхождения за свои заблуждения и грехи и признания своих больших заслуг перед обновлённой Россией. Вот кому, по-моему, стОит и оправдано ставить памятники. И очень жаль, что ещё многие люди предпочитают ставить памятнику не ему, а его антагонисту, который этого вовсе не заслуживает.