Ленин определил коммунизм как советскую власть плюс электрификацию всей страны. Иными словами, идеологический проект построения коммунизма был дополнен технократическим проектом электрификации, являющимся важным источником легитимности нового режима.
Сегодняшний Европейский Союз занимается своим собственным обширным проектом электрификации – энергетическим переходом – который также обитает на территории, где идеология встречается с технократией и подкрепляет легитимность.
Однако за последний год или около того что-то пошло не так, и негативная реакция на климатическую повестку дня и ее технократических силовиков распространилась по всей Европе. Энергетический кризис – далекий от того, чтобы катапультировать континент к углеродно-нейтральному будущему, как это должно было быть – продемонстрировал, насколько неуловима цель, поскольку Европа изо всех сил пытается подписать дорогие сделки по СПГ и даже перезапустить угольные электростанции. Фермеры, недовольные политикой ЕС, которую они считают разрушительной для их средств к существованию, ворчали в течение многих лет, но в последнее время их протесты достигли апогея и приобрели политический вес. Тем временем правые и крайне правые партии набирают силу с каждым днем. Уровень жизни падает, а промышленность закрывается или перемещается в другое место.
Недовольство удушающей бюрократией и регулированием широко распространено. Недавний опрос среди немецких малых и средних компаний зарегистрировал массовый сдвиг настроений в сторону против ЕС. Это вызывает особую тревогу, поскольку так называемый немецкий «Миттельштанд» раньше был одним из самых сильных столпов поддержки европейской интеграции.
То, что разрывает Европу, глубже, чем просто политический кризис – она приближается к тому, что можно назвать кризисом легитимности правящей элиты. Это можно рассматривать как метафизическое событие, предшествующее политическому перевороту, причем последний является просто подтверждением того, что такой кризис имел место. Легитимность, конечно, довольно расплывчатое понятие, и оно не поддается объективному измерению.
Правящие классы на протяжении всей истории всегда выдвигали различные претензии по поводу собственной легитимности, без которой невозможен стабильный политический порядок. Прослеживая контуры нынешнего кризиса, важно установить, какие именно утверждения выдвинула технократическая элита Европы и почему в них становится все труднее поверить.
Судя по всему, правящая элита ЕС сделала переход к зеленой экономике смыслом своего существования. Они заявляют, что обладают мандатом, видением и компетентностью, чтобы довести дело до конца, и поставили четкие цели для измерения своего успеха.
Главные цели и сроки хорошо известны: сократить выбросы парниковых газов на 55% к 2030 году и стать климатически нейтральными к 2050 году. Есть много других второстепенных целей. Но сами цели, которые почти наверняка окажутся недостижимыми, на самом деле не являются тем, в чем европейская технократия поставила на карту свой авторитет, и неспособность их достичь не станет ее гибелью.
То, что на самом деле обещано в рамках энергетического перехода, находится где-то рядом с сокращением выбросов углекислого газа и поэтапным отказом от ископаемого топлива. Это видение роста и процветания, окутанное более глубоким повествованием, наполненным квазирелигиозным смыслом, и технократическим путем к его достижению. Частично это обещание самого процветания, частично история об этом процветании, а частично вера в способность помазанного класса менеджеров достичь этого.
«Зеленый курс» ЕС – это амбициозная и далеко идущая программа, которую можно анализировать на многих уровнях. Он, безусловно, войдет в историю как культурный артефакт нашей эпохи. Однако недооценивается степень, в которой он привязал свою повозку к самим идеям роста и процветания, хотя, конечно, и с сияющим зеленым блеском. В дискурсе вокруг этой инициативы такие слова, как «выбросы» и «возобновляемые источники энергии», перемежаются идеями о «процветающем обществе», «конкурентоспособной экономике » и «золотом дне рабочих мест». Запуская «Зеленый курс», президент Европейской комиссии Урсула фон дер Ляйен назвала программу «нашей новой стратегией роста – стратегией роста, которая дает больше, чем отнимает».
Пресс-релиз Комиссии , объявляющий о «Зеленом соглашении» – равнозначный заявлению о кредо – представляет собой поразительное сопоставление. Нам говорят, что изменение климата и деградация окружающей среды «представляют экзистенциальную угрозу для Европы и мира». Более резкое описание апокалиптического кризиса невозможно сформулировать.
Но решение, выраженное на типичном корпоративном жаргоне нашей эпохи, проясняет, в чем на самом деле заключается это видение: «чтобы преодолеть этот вызов» – сейчас это просто вызов – «Европе нужна новая стратегия роста, которая превратит Союз в современную, ресурсоэффективную и конкурентоспособную экономику… где экономический рост не связан с использованием ресурсов и где никто и ни одно место не остается позади». Это будущее, которое обещал технократический класс Европы, и он будет жить и умирать благодаря этому обещанию.
Другими словами, климатические цели установлены и неизбежно не достигаются, но перспектива их невыполнения вряд ли угрожает легитимности технократии ЕС: во всяком случае, ЕС достаточно прозрачно говорит о невыполнении целей, потому что это означает лишь то, что усилия должны удвоить, ужесточить правила и выделить на это дело больше ресурсов. В последнем отчете Европейского агентства по охране окружающей среды с готовностью признается, что большинство «зеленых» целей 2030 года, скорее всего, будут не достигнуты.
Но это совсем другая история, когда ЕС становится не более современным, а менее современным, поскольку инновации отстают. И вместо того, чтобы стать более ресурсоэффективным, он начинает резко переплачивать за те же незеленые источники энергии и даже возвращается к углю. Или когда экономика скорее теряет, чем приобретает конкурентоспособность, и многие компании просто сворачивают лавочки и уезжают за границу. А что произойдет, если сама Европа останется позади?
Одним из последствий перехода к зеленой экономике, который, по сути, рассматривается как сохранение нынешней экономической системы, но переложен на новую, устойчивую основу, является то, что все нынешние правила должны по-прежнему применяться: те, которые регулируют инвестиции, экономическую жизнеспособность и прибыль. Хотя многие из тех, кто находится на периферии климатического движения, могут стремиться к реализации разрушающего систему «эко-ленинизма», если использовать термин, придуманный радикальным активистом Андреасом Мальмом, официальная концепция ЕС прочно укоренилась в неолиберальных рамках.
И это подводит нас к следующей великой идее энергетического перехода: не существует компромисса между «зелеными» инвестициями и зарабатыванием денег, и что большая часть «зеленого» перехода будет весьма прибыльно финансироваться частным сектором. Предполагалось, что по мере того, как деньги будут вливаться в «зеленые» проекты, эти компании будут вырваться вперед, оставив своих незеленых коллег томиться и испытывать недостаток капитала.
И на самом деле, сильный акцент был сделан на использовании богатого мира институциональных денег. По собственным оценкам ЕС, ежегодно в период с 2021 по 2030 год потребуется около 400 миллиардов евро и 520-575 миллиардов евро в год в последующие десятилетия до 2050 года. Эко-революция должна была в значительной степени опираться на частный и финансовый сектор, а государственные средства направлялись на то, чтобы сделать проекты прибыльными для инвесторов.
Некоторое время казалось, что на самом деле дело движется в направлении слияния зеленой политики и капиталистических прибылей. Когда Ford выпустил электрический Mustang, его рыночная стоимость впервые превысила 100 миллиардов долларов. Портфель, составленный The Economist в середине 2021 года и включающий акции, которые могли выиграть от энергетического перехода, удвоил доходность индекса S&P 500 за период в полтора года. Раньше это была сфера деятельности нишевых устойчивых фондов, но акции «зеленых» компаний вырвались на более широкий рынок и начали получать приток средств от традиционных фондов. Инвесторы неизбежно начали сравнивать чистую энергетику сегодня и технологии на рубеже тысячелетий с точки зрения их потенциала, меняющего рынок.
Тем временем стали распространяться различные «зеленые» специальные транспортные средства (SPAC). SPACS — это новый способ для небольших компаний провести листинг без необходимости проводить первичное публичное размещение акций, хотя они неизгладимо связаны с ныне ушедшей эпохой низких процентных ставок и обильным и дешевым капиталом, когда инвесторы стремились получить доступ к как можно большему количеству небольших перспективных компаний, насколько это возможно, в надежде сорвать куш с следующей Tesla. Тем временем компании, полностью зависящие от государственных субсидий и использующие непроверенные технологии, собирали деньги.
Возникло ощущение, что практически любое хорошо продаваемое предприятие, соответствующее преобладающему духу времени, может привлечь капитал, и тем более модные политические проекты. Фактически, скрытое невысказанное ожидание заключалось в том, что в мире низких процентных ставок предприятия, поддерживаемые западной элитой, были, возможно, не беспроигрышными вариантами, но, по крайней мере, более привлекательными, чем они могли бы быть в противном случае.
Увы, этому миру не суждено было длиться долго. Растущая инфляция и резкое повышение процентных ставок для борьбы с ней в сочетании с энергетическим кризисом 2022 года продули холодный и угрожающий ветер через бум зеленых инвестиций и показали, что большая часть его является причудой. Глобальный индекс чистой энергии S&P упал более чем на 20% в 2023 году. Фонды ESG в США потеряли более $5 млрд за последние три месяца 2023 года, в то время как в Европе наблюдалось огромное снижение темпов притока средств. Датский разработчик морской ветроэнергетики Orsted, один из любимцев возобновляемой энергетики, отменил два проекта в США, а цена его акций упала на 75% с максимума 2021 года. После снижения в течение нескольких лет стоимость ветровой и солнечной энергии начала расти.
Возможно, самым символичным является то, что Climate Action 100+, крупнейшая в мире инициатива по привлечению инвесторов в области изменения климата, недавно стала свидетелем волны дезертирства на высоком уровне. Всего за несколько дней JPMorgan Asset Management, State Street и Pimco вышли из состава участников, а BlackRock переместила свое членство в свой гораздо меньший международный бизнес, что является явным понижением рейтинга.
Приводится много причин для этих шагов, но то, чем BlackRock объяснила свое решение, вероятно, ближе всего к истине: потенциальный конфликт между целью Climate Action 100+, направленной на то, чтобы заставить компании отказаться от карбонизации, и своей собственной фидуциарной обязанностью перед клиентами расставлять приоритеты по доходам. Другими словами, «зеленая» экономика и зарабатывание денег в конце концов не так уж совместимы.
Последний год или около того обнажил реальность того, что энергетический переход не будет стимулироваться волной частных инвестиций. Это возлагает ответственность исключительно на политиков, которым придется санкционировать необходимые меры, а не надеяться, что рынок примет их сам по себе. И действительно, мы увидели, что институты ЕС и европейские правительства использовали жесткие исполнительные меры для продвижения климатической политики, сдерживаемой спорадическими и неохотными уступками фермерам и другим участникам. В этом смысле технократия ЕС потворствует своим худшим побуждениям: склонности к сложному и всеобъемлющему регулированию и классификации, которая кажется реинкарнацией ошеломляющей сложности схоластики позднего средневековья, которая намеревалась систематизировать и упорядочить все аспект мира в соответствии с христианским богословием.
И здесь мы возвращаемся к вопросу легитимности. Реальность стала почти зеркальной противоположностью тому, что предписывает «новая стратегия роста» Европейской комиссии . Континент деиндустриализируется и стремительно погружается в глубокий экономический спад, однако правящий класс Европы поставил свою легитимность на прямо противоположное: мощное видение процветания.
Весьма показательно то, что в 2023 году выбросы углекислого газа в Германии сократились на колоссальные 10% всего за один год. Тем, кто убежден в «экзистенциальной угрозе изменения климата для Европы и мира» , эту цифру следовало бы отметить, независимо от того, как она была достигнута. Но поскольку сокращение произошло не благодаря шагам к «современной и конкурентоспособной экономике», а как раз наоборот – закрытию заводов, – оно было встречено не с ликованием, а гневом. Сокращение выбросов углекислого газа должно было происходить не так, и именно поэтому правящая элита Европы столкнулась с глубоким кризисом.
Режимы, чья легитимность была скомпрометирована, но которые, тем не менее, продвигаются вперед с помощью непопулярных мер и навязчивых правил, попадают в очень опасное место. Ветеран аналитики Вольфганг Мюнхау считает , что гиперактивная фаза зеленой повестки дня закончится с европейскими выборами в июне и что некоторые ее этапы могут даже пойти вспять. Это может быть правдой, и если это так, то это будет разумный политический компромисс, который может предотвратить более острый кризис. Но это будет означать глубокое отступление и не восстановит утраченную легитимность.
https://anagaminx.livejournal.com/1202770.html?newpost=1
Оценили 0 человек
0 кармы