Демократия на перепутье: интервью с Дэвидом Стасавиджем о поляризации

Написать комментарий

Изучая и написав две недавние статьи (1, 2) о политической поляризации, я наткнулся на книгу Дэвида Стасаваджа «Упадок и возрождение демократии»: «Глобальная история с древности до наших дней»(она обсуждается в этой статье). Стасавадж — американский политолог, известный своими работами о демократии и политической экономии. Он является профессором Кэрролла и Милтона Петри на факультете политики Нью-Йоркского университета и ассоциированным профессором юридического факультета Нью-Йоркского университета.

«Упадок и возрождение» рассматривает демократию в долгосрочной исторической перспективе, а не просто фокусируется (как это делают многие авторы) на экспериментах древних афинян и американских «отцов-основателей».

Широкий исторический охват книги и ясность, основанная на данных, напоминают исследования Питера Турчина и Джека Голдстоуна о неравенстве, элитах и цивилизационных циклах. Мне было интересно отметить, что в благодарностях Стасавадж упоминает Голдстоуна. Я связался со Стасаваджем для короткого интервью.

РХ: Дэвид, спасибо, что согласился ответить на несколько вопросов. И спасибо за вашу замечательную книгу. Я надеюсь, что это интервью побудит некоторых наших читателей приобрести её.

Есть свидетельства (в данных опросов, собранных Edelman Trust Barometer), что демократические страны в целом становятся более поляризованными. Среди часто упоминаемых причин — растущее экономическое неравенство и новые коммуникационные технологии, в частности социальные сети. Есть ли у вас какие-либо идеи, основанные на ваших исследованиях демократии, о том, почему растёт поляризация и как её уменьшить? Зависит ли это только от отдельных людей и сообществ или есть что-то, что могут сделать национальные лидеры?

ДС: Поляризация с большей вероятностью будет усиливаться в условиях, когда люди, по-разному относящиеся к политике, географически разобщены и редко, если вообще когда-либо, сталкиваются друг с другом. Исторически в американском обществе существовали традиции, которые позволяли людям из разных слоёв общества встречаться друг с другом, даже если целью этих традиций не было снижение уровня поляризации.

Возьмём, к примеру, то, как часто в период сразу после Второй мировой войны мужчины в Соединённых Штатах добровольно шли служить в вооружённые силы. То, как были организованы войска, привело к тому, что люди разного происхождения стали общаться друг с другом. Сегодня в Соединённых Штатах у нас больше нет этой традиции, которая сдерживала бы поляризацию.

Если мы углубимся в историю, то увидим, что некоторые общества прилагали гораздо больше усилий для сдерживания поляризации, создавая новые связи, которые преодолевали региональные и племенные различия. В древних Афинах Клисфен провёл реформу, которая упразднила систему четырёх племён, различавшихся по происхождению и географическому положению, что привело к серьёзным социальным конфликтам.

Вместо этих четырёх поляризованных племён Клисфен создал десять новых, и главной особенностью этих новых племён было то, что географически они были перемешаны, что должно было уменьшить поляризацию. Мы видим аналогичное создание племён хауденосауни (ирокезов) в северо-восточных лесах Соединённых Штатов до прихода европейцев. У хауденосауни было пять (позже шесть) племён, которые были географически обособлены.

Чтобы уменьшить поляризацию, они также создали систему из девяти кланов, которые объединяли племена. Это означало, что если вы принадлежали к народу онондага и были членом клана волков, то у вас были связи и взаимные обязательства с членами клана волков из других племён хауденосауни. Опять же, это было институциональное решение, призванное снизить уровень поляризации.

Что говорят эксперименты в Афинах и Хауденосауни о поляризации в наши дни? Очевидно, что идея не в том, чтобы просто создать новый набор кланов или племён. Но было бы неплохо подумать о том, как люди из разных слоёв общества могли бы наладить новые связи друг с другом.

РХ: Данные (опять же, по Эдельману) свидетельствуют о том, что автократии в целом менее поляризованы, чем демократии. Конечно, из истории мы знаем, что по мере роста неравенства автократии в конечном итоге становятся уязвимыми для революций и гражданских войн. Тем не менее некоторые люди в крайне поляризованных демократиях, похоже, стремятся к единству, которое может обещать сильный лидер. Считаете ли вы, что автократии набирают силу в нынешнем глобальном контексте поляризации? Есть ли противоположные тенденции?

ДС: Я думаю, что сегодня автократии процветают, но мы также должны признать, что так было на протяжении последних нескольких тысяч лет в истории человечества. При правильных условиях автократия может быть очень устойчивой системой правления, но то же самое можно сказать и о демократии.

RH: В вашей статье «Демократия, автократия и чрезвычайные угрозы» задается вопрос о том, какие режимы — демократические или авторитарные — более эффективно реагируют на кризисы. Это очень актуальный вопрос, учитывая, что мир сталкивается с такими угрозами, как изменение климата, токсическое загрязнение, истощение ресурсов, исчезновение дикой природы, растущее экономическое неравенство и появление искусственного интеллекта, и это лишь основные из них.

Некоторые страны справляются с этими возникающими кризисами лучше других. Где, по вашему мнению, демократические страны прилагают больше всего усилий? Где среди автократий? Есть ли какие-то общие черты, на которые стоит обратить внимание?

DS: У автократий и демократий есть свои сильные и слабые стороны при реагировании на чрезвычайные ситуации, как краткосрочные, такие как пандемия, так и долгосрочные, такие как изменение климата. Имея меньше ограничений в своей власти, автократы часто могут принимать более быстрые и решительные меры в чрезвычайных ситуациях.

Это особенно актуально для автократов, у которых есть обширная и эффективная государственная бюрократия, как в Китае, в отличие от более слабого государства, которое сейчас существует в России. Но именно потому, что у автократов меньше ограничений в правлении, им также может быть проще скрывать информацию и игнорировать надвигающуюся чрезвычайную ситуацию. Так, например, китайское правительство с самого начала делало многое для сокрытия информации о вспышке COVID в Ухане, в то время как в Соединённых Штатах это было бы просто невозможно.

РХ: Ваше сравнение ранней демократии с современной демократией помогает прояснить, что означает и может означать термин «демократия». Прав ли я, полагая, что современная демократия — это своего рода гибрид между сохранившимися элементами ранней демократии, с одной стороны, и крупномасштабным бюрократическим авторитарным государством — с другой?

Много лет назад Киркпатрик Сейл написал книгу под названием «Человеческий масштаб» (обновлённая версия была выпущена в 2017 году), которая помогла зародить небольшое популярное движение, известное как биорегионализм, — движение, время которого, возможно, ещё не пришло (Сейл утверждал, что демократия лучше всего работает в небольших обществах). Где, по вашему мнению, наиболее успешно сохранилась ранняя демократия? Какие усилия могли бы помочь нам, живущим в современных крупных индустриальных обществах, двигаться к более равноправной и основанной на участии демократии?

ДС: Я думаю, что это именно то, что мы до сих пор учимся делать, чтобы демократия работала в больших масштабах. На самом деле, это тема моей следующей книги. Ранняя демократия чаще всего была явлением локальным, когда те, кто управлял, делали это напрямую, не полагаясь на государственную бюрократию в управлении повседневными делами.

В нескольких случаях удалось добиться успеха в расширении ранней демократии — Афины были крупнейшим полисом в Древней Греции. Племя хауденосауни в Северной Америке занимало довольно обширную территорию. Но эти случаи могли быть исключениями, хотя для ответа на этот вопрос необходимы дальнейшие исследования. В современном мире демократия существует в беспрецедентных масштабах.

Мы также стремимся к тому, чтобы «народ» правил, но в условиях современной демократии народ не правит в том смысле, что не управляет повседневными делами государства. Мы полагаемся на представителей и бюрократов, и это делает степень нашего реального управления более сомнительной. Тогда возникает вопрос, что можно сделать, чтобы люди чувствовали, что они действительно управляют.

Один из способов — обеспечить людей точной информацией, необходимой для понимания того, что делает федеральное правительство. Хотя изначально он писал, что крупные республики будут более стабильными, в эпоху зарождения республики Джеймс Мэдисон вскоре осознал, что масштаб также может быть проблемой.

В эссе под названием «Общественное мнение» он утверждал, что любые действия, которые приведут к более свободному перемещению людей и идей, будут «эквивалентны сокращению территориальных границ» республики и будут «благоприятствовать свободе». Одним из способов, которым это осуществлялось в ранней республике благодаря Закону о почтовой службе 1792 года, была субсидия на доставку газет в любую точку страны.

* * *

Этот диалог является частью серии интервью, статей и мероприятий, которые Post Carbon Institute проводит на тему политической поляризации в преддверии спорных выборов в США и других странах.

Подпишитесь на «Глубокое погружение в тему выживания в условиях политической поляризации», чтобы присоединиться к вебинару 8 октября, на котором выступят профессор Лиллиана Мейсон, автор книги «Радикальное американское партийное разделение: карта насильственной враждебности, ее причины и последствия для демократии», и Сесили Сураски из Института «Инаковость и принадлежность», а также вы сможете посмотреть записанные интервью с Дженнифер Маккой и Николь Арго, в которых они рассказывают о конкретных идеях и моделях преодоления политической поляризации в наших сообществах.

https://www.resilience.org/stories/2024-09-17/democracy-at-the-crossroads-an-interview-with-david-stasavage-on-polarization/