В конце августа отряд вернулся в, задыхающуюся от торфяных пожаров, Москву. Туманный смрад почувствовали прямо в аэропорту. Гаури встречал Варю с огромным букетом разноцветных астр. Ребята с интересом рассматривали таинственного жениха. Небольшого роста, смуглый, будто очень загорелый, с иссине-чёрными волосами, не стесняясь, обнял и жадно поцеловал Варю.
- Во, соскучился, - усмехнулись ребята.
В сентябре состоялась регистрация в самом престижном московском Дворце бракосочетаний на улице Грибоедова. На бракосочетание были приглашены только представители посольства, землячества и родители Вари. Те же присутствовали и на торжественном обеде в ресторане «Прага». Обед прошёл чинно и благородно. Папа сентиментально пожелал молодым счастья в личной жизни. Мама традиционно – достатка и детишек. Официальные представители – полюбить новую для Вари Родину так же, как мужа.
А уже в январе 1983 года Гаури окончательно улетел в Индию. Прощание было долгим. И хотя Варя знала, что через несколько месяцев они будут вместе, на душе было неспокойно. Она не предполагала, что так будет тосковать и скучать по нему.
Сразу после январской сессии Варя уходила на диплом. В деканате предложили на выбор несколько предприятий для прохождения преддипломной практики. Варя остановилась на производстве полипропилена высокого давления в Уфе, где жила старенькая мамина учительница химии - Марь Фёдоровна. В Уфу Марь Фёдоровна перебралась после смерти мужа вслед за семьёй своей дочери Ланочки. Она знала Варю с рождения, даже подтягивала по химии перед экзаменами в МГУ. Тогда, на вступительных, Варя получила пятерку. Подвела физика, из-за которой она и не добрала одного балла. Муж Ланочки работал главным инженером на Уфимском заводе синтетического спирта.
Варя устроилась в гостинице при заводе. По ночам в комнате было так холодно, что поверх одеяла она укрывалась своей каракулевой шубой, перешитой из старого маминого манто. Командированных больше не было, а Варя вела себя пристойно, чем весьма расположила к себе видавшую всякое администраторшу гостиницы. По вечерам, если Варя бывала в комнате, Татьяна Никитична, прихватив горячий чайник, заходила на огонёк. Найдя в Варе благодарную внимательную слушательницу, женщина поведала ей всю историю своей нелёгкой жизни. В Уфу она попала ребёнком. Завод, где работал её отец, поспешно эвакуировали из Москвы поздней осенью 1941 года, когда в Башкирии уже стояли крепкие морозы. Семьи с маленькими детьми расселили по частным квартирам, остальных - в наскоро построенных общежитиях.
Немного обжившись на новом месте, несмотря на бронь отец пошёл в военкомат и не сразу, но добился отправки на фронт. Жена осталась одна с грудным ребёнком в чужом незнакомом городе и, если бы не младший сын хозяйки квартиры, то неизвестно, как она выжила бы и подняла на ноги дочь. Семилетний башкирский мальчишка, оставшийся единственным мужчиной в доме, взял на себя шефство над всеми женщинами этой случайно образовавшейся семьи, включая малышку.
Пока матери почти сутками пропадали на работе, он управлялся не только с хозяйством, но и смотрел за девочкой. Как ни странно, но самыми страшными голодными годами стали послевоенные. И хотя Уфа была далеко от войны, мужчин вернулось домой слишком мало. Не вернулся и отец Тани. Попытки мамы уехать обратно в Москву, остались безуспешными: не было денег, да и родных там никого не осталось. Комнату в коммуналке, где они жили до войны, отдали вернувшемуся фронтовику. Мама смирилась с обстоятельствами и решила заново строить свою жизнь здесь, в Уфе. Так у маленькой Тани появился отчим. Ничего плохого о своём отчиме Таня сказать не могла, но всё равно это был не отец. Отцом она считала того самого мальчишку и очень тосковала по нему. Теперь они жили в разных концах города и виделись очень редко.
Ей было пятнадцать, когда Таня узнала, что родители вот-вот женят её мальчишку и уже назначен день свадьбы. Она не помнила, как добежала до его дома, как стучала в двери и просила её впустить. По настоянию жениха свадьбу пришлось отложить. Чего это стоило его семье, сказать страшно. Родители невесты не простили такого позора, сговор расторгли и потребовали возместить понесённые расходы не только финансовые, но и моральные. Через два года, вопреки воле матерей, влюблённые поженились. Родители мужа до сих пор так и не признали Татьяну Никитичну, хотя и обожают внуков, и ждут не дождутся правнуков.
- Сколько же вам пришлось пережить за два года ожидания?
- И не спрашивай, - взмахнула Татьяна Никитична руками, - порой думала, утоплюсь в Белой, но другой не отдам. Знаешь, - перешла она на шёпот, - иногда мне казалось, что у нас даже кровь по общим жилам течёт.
Подготовка к расчётному диплому состояла из подбора материалов по технологическому процессу и требовала всего двух-трёх часов пребывания на заводе. Пересмотрев репертуар всех театров, оставшееся время Варя проводила в богатых музеях Уфы. В городе ей нравилось всё: старинные деревянные дома с кружевными наличниками, музеи, наполненные теплом яркого февральского солнца, заснеженные улицы с высокими рыхлыми сугробами и запахом приближающейся весны.
К концу февраля работа была закончена. Материал собран. Чемодан уложен. Перед отъездом Варя ещё раз пришла на утёс над Белой. С этой самой высокой точки города открывался изумительный вид на реку. Ветер заметал позёмку. Она змейкой вилась вокруг памятника легендарному Салавату, сидящему на огромном вздыбленном коне. Казалось, ещё секунда и конь, уходя от погони, прямо с кручи прыгнет вниз.
С другой стороны далеко внизу можно было видеть раскинувшийся заснеженный город. Над крохотными домиками, как в мультике, вились многочисленные струйки дыма – это топились печи. Кое-где возвышались мощные трубы предприятий, изрыгающие разноцветные дымные столбы.
Возвращаться обратно Варя решила самолётом. Прогноз обещал метель. Небольшая позёмка, перешедшая в пургу, началась за несколько часов до отлёта. Снежные вихри кружились над недавно расчищенными тротуарами, бросали горстями в лица прохожих комки холодной колючей «ваты».
В зале аэропорта собрались пассажиры, ожидающие посадки. Вылет задерживался. Завернувшись в шубу, Варя грызла холодное твёрдое яблоко, как вдруг услышала незнакомую щемящую мелодию. Слова были непонятны, но голос царапал душу и мягкой лапой сжимал сердце. Рефреном проходили два слова, которые Варя смогла разобрать: мами блу. Варя подняла голову и осмотрелась, пытаясь понять, откуда идёт звук. Звук шёл из магнитофона, лежавшего на коленях русоволосого парня. Когда песня кончалась, он прокручивал плёнку назад, и песня звучала снова и снова. Ей вдруг опять показалось что-то очень знакомое в облике этого парня. Но Варя отмахнулась, как от наваждения.
Эта мелодия сопровождала Варю потом всю жизнь. Позже она много раз слышала нежную песню о грустной маме, но та случайная ночь в аэропорту и, слегка надтреснутый, бередящий душу голос, что-то перевернули в ней. Перед глазами всё чаще всплывало лицо белобрысого вихрастого парня с голубыми-преголубыми глазами. Спустя годы, она, сидя на берегу океана, закрывала глаза и, вместо шума прибоя, слышала завывание вьюги и всё ту же мелодию: «O, mammy… O, mammy blue, o, mammy blue…»
(Продолжение следует)
Из повести Евгении Фабр «Жизнь как жизнь»
Оценили 3 человека
8 кармы