Я вдавил педаль и увеличил скорость, продолжая нестись вдоль бесконечной железной стены, за которой слышались взрывы, а затем появлялись яркие всполохи. Цифры на табло времени слились в одну сплошную чёрную полосу. Появилась тревожная мысль: «как бы не оказаться вне времени, а то можно и не вернуться». Хоть меня и уверяли, что энергетический ресурс машины бесконечен, как само время, но вдруг где-нибудь обсчитались. Недаром Выбегало крутился около этой странной машины, похожей на обыкновенный мопед. Мог что-нибудь и открутить и вовсе не из вредности, а просто из соображения «вдруг пригодится». Я покрутил ручку на руле «мопеда», и на чёрном табло замелькали вполне различимые даты проносящихся лет.
Вдруг, в машине что-то хряснуло, в ушах зазвенело, будто осыпалось разбитое стекло. В испуге, я с силой нажал на тормоз. По инерции пролетев ещё с десяток лет, «мопед» остановился. Не обращая внимания на дымное огненное зарево, по-прежнему полыхающее за стеной, звуки взрывов и запах гари, я осмотрел своё средство передвижения. Не обнаружив никаких повреждений, успокоился и решил в очередной раз взглянуть, что происходит за этой бесконечной стеной.
Сдвинув заслонку смотрового окошка, вмонтированного в бронированную дверь, я заглянул в другую реальность. Среди ярких вспышек от взрывов отчётливо был виден человек, стоящий посреди огромного пустынного поля, изрытого глубокими воронками от бомб и горами вспученной красной земли. Потоки горячего ветра трепали длинный чуб на плохо выбритой голове индивидуума, концы слипшихся усов болтались ниже колючего подбородка. Некогда, шёлковые красные шаровары грязными полосами свисали от пояса, открывая худой голый зад и подсохшие гениталии. Тонкую шею и впалую грудь, подобно галстуку, украшали чудом сохранившиеся останки вышитой крестиком истлевшей рубашки.
Человек размахивал длинной палкой с грязной жёлто-синей тряпкой, на которой была изображена какая-то странная вилка. При этом он вытягивал свободную руку вперёд и выкрикивал какие-то слова, потом явно что-то пел. Переговорное устройство барахлило, и можно было разобрать только отдельные слова: «слава…» какой-то окраине и «ще не…», дальше было непонятно. Пытаясь расслышать, я приоткрыл бронированную дверь, через которую можно было попасть за стену. Как правило, такое проникновение не приветствовалось: каждый раз попытка вмешаться и изменить на свой лад ход событий за стеной кончалась новой вспышкой недовольства тех, кто там находился.
Заметив, что дверь приоткрылась, оборванец, оскалив зубы, рванулся к ней и в образовавшуюся щель просунул ногу в красном сапоге с заправленными в него остатками шаровар. Подмётка у сапога отсутствовала, наружу торчали грязные пальцы с давно не стриженными ногтями. Я каблуком придавил ногу незнакомца и потянул дверь на себя. Нога исчезла, а в смотровом окошке появилось искаженное болью лицо. Отлично зная, что бронестекло надёжно защищает от всяких неожиданностей, я всё же в испуге отпрянул.
- Чего тебе?
- А ты хто? – нагло уставясь в увеличительный глазок, рявкнуло лицо в переговорное устройство.
- Привалов - моя фамилия.
- А шо здесь робишь?
- Просто смотрю.
- Москаль, чи шо? – со злобной ухмылкой спросил ободранный хлопец.
- Не, я из Китежграда. А что?
- Та-а-а, с москалями вже разобрались. Теперь с панами дерёмся.
- А Поляки-то чем вам не угодили. Спор-то об чём?
- Как, об чём, - изумился хлопец, - о свободе от оккупантов и вступлении в Европу.
- Так вы итак в Европе. Поляки ж с немцами за вас и поручились.
- Не-е-а. Нам Москали всю мазу поломали. Говорил же: на гиляку их всех. Так нет. Хлопцы побежали всей толпой Москву брать, да так там и сгинули. Сказали, что всех уже захватили и оккупировали и возвращаться обратно – только ноги бить. И наступила у нас полная свобода. И пошли мы в Европу. Встретили нас хорошо: обнимали, по задам хлопали. А потом я хвать, а кошелька то и нет. Я им говорю:
- Что ж вы, братья Поляки, своих обираете. Так за нас ратовали, а теперь кошелёк спёрли?
- Какие мы тебе братья, быдло ты, стойловое. Паны мы тебе, да господа, - отвечают они, - и территорию нашу освободите. - И тычут нам в нос бумагой - то ли проституцией называется, то ли какой-то реституцией. Мы к Немцам:
- Спасите, помогите, мы ж за вас с коммуняками бились. - А те сидят в своём бундесрате… не-е, в бундестаге, и делают вид, что не слышат нас и даже знать не знают. Денег перестали давать, фашисты клятые, холера им в бок, в Брюссель посылают. А там тоже давать не стали, говорят: “демократии у нас нет”. Как же нет, если они сами нас этой демократии и научили. Тут ещё Румыны с Венграми всполошились – Карпаты им назад подавай. Одни Москали пока помалкивают. Видать сидят голодные у себя в оккупации. Вот с Поляками и с Румынами разберёмся, полегче будет: граница-то короче станет – на заборе и сэкономим.
За стеной поднялось чёрное дымное облако и потянуло зловонными меркаптанами.
- А что там у вас полыхает. Дышать невозможно.
- Так, то последний газопровод подрываем, шоб Венграм не достался.
Я понимающе кивнул головой и протянул: «А-а-а-а, понятно».
Исчерпав тему беседы, хлопец с чувством исполненного долга побежал на свой пост, который покинул для агитационной беседы с незнакомцем.
Я уже был в седле моего «мопеда», когда из-за стены послышался гул надвигающейся толпы. Люди что-то орали на малопонятном языке, но отдельные слова были слышны совершенно отчётливо – это было не что иное, как до боли знакомые сочные выражения русского мата. Я нажал на педаль скорости и дал газу.
Москва 2017 год
Оценили 0 человек
0 кармы