СКЛОЧНИЦА И КУСАЧНИЦА

                                                             СКЛОЧНИЦА И КУСАЧНИЦА

Заметки по поводу прочтения сочинения Людмилы Ашеко под претенциозным названием

«Вериги муз»

1

Зигзаги судьбы

Среди литераторов с отступлением в прошлое

Года два тому назад мне на почту пришло сообщение о том, что Людмила Ашеко выложила на портале «Проза ру» свой, как мне сообщили, неподдающийся профессиональной критике, что по её признанию, она написала, четвёртый роман «Вериги муз». В писательском сообществе он вызвал скандал, за что она подвергнулась обструкции и оказалась исключённой из Правления организации. И сам Николай Иванов запретил выдвигать её на любую должность. А затем была вынуждена уйти из общественной писательской организации. Сама же Ашеко полагала, что с ней поступили несправедливо, так как написала не пасквиль, как она считает, а художественное произведение.

Когда был жив прежний руководитель В.Е. Сорочкин, при нём она блистала, получала неизвестно за что премии, стали издаваться её книги. Она была в организации вторым человеком, но стремилась быть первой и как поэт, и как прозаик. К тому же считалась ещё и драматургом. Но ни одна пьеса так и не была поставлена на профессиональных сценах. Знатоки находили, что её пьесы лишены драматургического воплощения. И распространялся слух, который ей льстил, будто бы настоящий руководитель общественной организации она, а не Сорочкин, которого за глаза называли «подкаблучником». Если она замечала рядом с ним интересную женщину, Ашеко старалась не просто её оттеснять, а подвергать на семинарах «прозы» или «поэзии» разгромной критике, чтобы её «противницу» больше не видели в помещении организации. И таких персон было несколько, фамилии которых на слуху и перечислять не будем, лишь заметим, что по результатам творчества некоторые ничем не уступали Ашеко, а в чём-то и превосходили, но конкуренток она не могла выносить...

В СП России Ашеко была принята где-то в 2003 году. В стенах Союза тогда же появились Л.Л. Семенищенкова, Н.П. Рылько. А.К. Якушенко руководил местным СП со второй половины 80-х годов. В августе 1991 года он был снят за поддержку ГКЧП. После него (местным) Союзом руководил Н.И. Поснов.

В 1999 году после перевода его на другую работу, руководить организацией стал Виктор Козырев, после его смерти организацию по протекции губернатора возглавил снова А.К. Якушенко. Он принял Л.С. Ашеко под своё крыло. Несмотря на то, что Александр Кириллович заочно окончил литературный институт им. А.М. Горького, поэтом и прозаиком он считался посредственным. И не давал ходу тем, кто был талантливей его. При Якушенко организация быстро зачахла, и её закулисье приняло судьбоносное решение, пригласив на руководство Владимира Сорочкина. И тот возглавил местный Союз писателей с 2007 года, при нём членами организации стали и две выше названные дамы, то есть Л.Л. Семенищенкова и Н.П. Рылько.

Порочная практика предшественника окружать «престол» посредственниками сохранилась и при Сорочкине. Хотя «кадрами» негласно ведала единолично Ашеко. И ему подсказывала, кого нужно принять, а кому закрывать дорогу. Мне Ашеко прямо говорила: «Вступайте в другую организацию». Она неодобрительно отзывалась о творчестве таких замечательных прозаиков, как Сергей Стешец и Виктор Лесков (последний военный летчик и патриот), и также о видном поэте-патриоте Николае Ивакине. Это чтобы облегчать «свою деятельность». Можно называть ещё и ещё. Но эти особо выделялись принципиальной нравственной позицией не принимать в организацию кого зря, так как новое руководство охотно принимало своего круга стихотворцев и прозаиков. Хотя видных и выдающихся прозаиков в организации всегда не хватало. Потому и не допускали, чтобы самим оставаться со своим окружением на лидирующих позициях.

Сорочкин и Ашеко умышленно настраивали организацию, искажая позицию Лескова и Ивакина, их исключили из организации будто бы за то, что они её раскалывали. Хотя на самом деле они выступали, мягко говоря, против слабой группы поэтов и прозаиков. Увеличился ли приток талантливой молодёжи при Сорочкине? Этот вопрос так и остался в тени.

Далее остаётся поведать о том, почему меня не принимали в СП России и кто этому способствовал и как это случилось. В начале 2005 года после долгого перерыва я пришёл на Фокина,18 по поводу издания на средства спонсоров романа о детдомовской воспитаннице под названием «Юлия». На издание не хватало денег. Я обратился в областную Думу, где попросили показать то, что собирался издавать. Книгу прочитал депутат, член КПРФ В.А. Кравченко. Владимир Александрович мне сказал:

–– Твоя книга мне понравилась. Я буду содействовать её выходу. Чтобы выделить недостающую сумму, необходимо обратиться с письмом в СП. И попросите руководителя А.К. Якушенко подписать обращение. И приносите его мне. А я передам члену Совета Федерации Э.Н. Василишину.

–– Хорошо! Я так и сделаю. Но мои отношения с Александром Кирилловичем у меня складывались не очень по одному очень курьёзному случаю. В 1995 году на областном семинаре обсуждался мой сатирический роман «Банный дух». Он был написан в 1993 году. А изображённые события относились к 1978-му. В тот год три месяца я работал в бане. Одного персонажа полным именем звали Александр Кириллович Цветков. Отчество у него было Иванович. Моего тестя звали Кириллом. Вот его отчеством я и наделил главного механика. И не мог подумать, что писатели люди мнительные и сочтут, что в романе протягиваю Якушенко. Так оно и случилось, более того, саму баню приняли за Союз писателей, что автор в такой завуалированной форме подверг организацию критике со всеми её «алкогольными застольями».

Кравченко меня выслушал и добродушно сказал:

–– Ничего, Владимир, это было давно и уже забылось, он тебя выслушает...

Я и пришёл по адресу местного СП России. Его руководитель Александр Кириллович, возможно, слышал, что происходило на том областном семинаре. А поскольку с того времени прошло около четырёх лет, мог ту историю просто забыть. Когда я пришёл, в кабинете за столом он сидел один. Перед ним лежала согнутая пополам областная газета «Брянский рабочий». Это был номер, который вышел 28 июля 2001 года. На странице альманаха «Боян» был напечатан мой рассказ «Искушение». Это был отрывок из романа «Разлад», созданный в период 1992-1995 годы. Однажды редактор альманаха Зоя Бабичева позвонила мне домой. Она тогда вела альманах «Боян» и считалась хорошим литератором. С 80-х годов альманах вёл Николай Иванин, который с 1992 по 1997 годы печатал мои главы из романов «Пущенные по миру» и «Прощание навсегда».

В 1997 году Иванин трагически погиб, как говорили, на своей даче в результате поджога дома, дверь оказалась чем-то подпёртой снаружи. Кто пошёл на такое преступление, следствие так и не установило. Хотя строились разные догадки...

Но вернусь к тому, как меня с письмом по рекомендации Думы встретил Александр Кириллович. Он посмотрел на меня, уловив мой взгляд, обращённый на газету.

–– Это твоё творчество? Ты написал? –– несколько сурово спросил он.

–– Александр Кириллович. А в чём дело? Ну, я. Это всего лишь отрывок, –- пояснил, понимая и не понимая, почему эта давняя публикация оказалась у него на столе не в 2001 году, а только сейчас, спустя три с лишним года? Выходит, кто-то из какого-то расчёта подсунул ему мою публикацию. Я тогда похаживал на семинар прозы, о чём в дневнике встречаются подробные записи. Семинары прозы тогда вела Л.С. Ашеко. Я заявлял себя активным участником и Ашеко однажды спросила:

–- Вы хотите стать лидером?

–- А что, нельзя? –- шутливо ответил.

–– Учтите, мы этого ни за что не допустим! –- заявила категорически она.

Вот я стоял перед Якушенко в недоумении, и думал, надо же было такому случиться, значит, не подпишет письмо! Однако я не мог понять, почему рассказ у него вызвал такую бурную реакцию? И вспомнил о звонке Бабичевой:

–- Владимир, из вашей книги, подходящей по объёму главы не выбрала. Мне нечего ставить на страницу альманаха. Может, вы принесёте что-нибудь занимательное.

–- У меня имеется сокращённая глава из романа... Могу принести.

До этого, кто бы ни вёл альманах, никто не звонил и не просил что-то принести, так как рассказы и отрывки из романов я лично приносил Иванину. После его гибели альманах редактировал А.К. Якушенко. Однажды я пришёл к нему и спросил:

–– Александр Кириллович, вы можете взять что-то для альманаха?

–- Старик, понимаешь, печатать тебя себе дороже. Боюсь печатать под твоей фамилией.

–- Могу предложить псевдоним. Но почему вас отпугивает моя фамилия? –– удивлённо и не без смятения спросил я.

–– Ну, не будем выяснять. Ведь ясно сказал –– боюсь!

С тем и ушёл, озадаченный. Какую же опасность я представляю для него? Иванин почему-то не боялся. Вспомнил другой случай. Журналистка «БИ» Е.Н. Чалиян примерно тогда же на мой предложенный для газеты материал, ответила:

–- Володя, ты не понимаешь, что и за слово могут убить!

–– Но вы же пишите острые материалы? И Вам ничего! –- она вместо ответа развела руками, посмотрев жёстко мне в глаза.

Потому звонок Бабичевой для меня был неожидан, и вместе с тем успокаивал. Я принёс ей свою главу из романа с тем же названием, с каким он вышел из печати в «БР». Но прочитал его не с ходу, а погодя, обратил внимание на внесённые коррективы в одном месте. Мой герой журналист, поэт, прозаик, драматург, Аким Подорожный на протяжении романа высокий, поджарый и несколько сутуловатый. Таким он, как прототип, был в действительности и звался Иваном Д.. В далёком 1982 году он мне за кружкой чая поведал историю. Как почти месяц у него жил московский литератор. И работал в местном архиве по революционной тематике для своей книги. Этот москвич по фамилии Желанский Евгений Иванович (фамилия в романе изменена) был выше среднего роста, плечистый, стал приударять за его женой Верой, которая была моложе мужа лет на десять. Пара воспитывала двоих разнополых детей. Всю историю пересказывать необязательно. Лишь прибавлю, в какой редакции глава была напечатана в газете. Как упомянуто выше, оба героя изображены почти высокого роста. Хозяина семейства Бабичева же исправила не таким, каким был выведен у меня, а сделала коренастым и тщедушным. Зачем ей нужно было вмешиваться в текст? Вряд ли она думала, что подставляет меня, просто в отрывке рост героя не указывался. Но говорилось в предыдущих главах. Просто бессознательно дополнила его портрет на своё усмотрение, Якушенко, видимо, не принимал её в организацию. Она писала крепкую прозу, владела хорошим литературным стилем. Позвонил Бабичевой на домашний номер. Но никто мне не ответил. В редакции тоже её не застал. А потом махнул рукой. Сделанного ею искажения уже не исправить. Роман так и остался неизданным.

Кстати, после того, как Д. мне поведал ту историю, я сказал ему, мол, так и просится в роман. «Пиши! –- сказал он. –- Но только под вымышленными именами». Однако не думал, что пройдёт много лет, и ту историю включу в текст романа, в котором, кстати, разрабатывалась среда газетчиков и начинающих литераторов далёких 70-х годов прошлого века...

После того, как Якушенко со мной вот так отнюдь не любезно поговорил, он спросил:

–- Зачем ты пришёл?

Я объяснил, дескать, без вашей подписи издание книги почему-то невозможно. И подал ему письмо.

–- Говоришь, невозможно? Хорошо, я подпишу! –– он взял набранное на компьютере обращение и расписался в уголке. Но подавая мне письмо, он заявил:

–– Но смотри, чтобы я тебя здесь больше не видел, на порог не пущу! Если меня не будет, накажу всем, чтобы на порог не пускали!

Чем же я так Якушенко разгневал? Дома перечитал злополучный отрывок. В газете он напечатан, повторюсь, как рассказ. И я понял, почему Бабичева подставила меня под свои пошатнувшиеся отношения с «мэтром» местных литераторов. А ведь было отчего, так тонко, а в отношении меня, так коварно поступить, то есть отомстить Якушенко за то, что она должна быть давно членом Союза писателей. Но тот этого не сделал, подтверждая тем самым мнение, что он не хотел видеть в организации талантливее себя прозаика, чтобы чувствовать, что он и есть самый лучший. Но он обманывал себя. Однако Зою Бабичеву ни на одном занятии в стенах организации я никогда не видел. Хотя все 90-е годы семинары не посещал в силу того, что проводились они весьма скучно, однообразно и неинтересно. Возможно, Бабичева туда ходила как раз в 90-е годы. Проводил их, кажется, Владимир Петрович Парыгин. Он тогда создал своё издательство «Дебрянск». И так же, как и Якушенко, мне отвечал:

–– Я боюсь издавать твою книгу.

–– Почему? –– как тут было не задуматься о том, что же происходило вокруг меня? И я вспомнил, как летом 1982 года от того же моего хорошего приятеля И. Д. услышал следующее:

–– Володя, твою повесть «Воровка» обсуждали на бюро литобъединения. И она позволила тебя причислить к антисоветчикам.

–– А что они там нашли? –– спросил я.

–– Видимо, что-то им у тебя не понравилось. А ты сам свою повесть полистай и поймёшь, что могло расходиться с идеологией.

Я полистал. В одном месте говорилось в размышлениях главного героя Валерия Лежнёва о двух партийной системе в США и однопартийной у нас. Неужели этого рассуждения, как бы походя, вполне хватило меня обвинить в антисоветизме? Хотя в повести говорилось о выборах президента в США. После этого я больше не посещал литкружок при городской газете «Знамя коммуны». Через четыре года повесть я переписал, каверзный эпизод удалил. А лет через двадцать, когда у нас уже давно была многопартийная политическая система, я ещё раз переработал повесть и вернул тот злополучный эпизод, который меня делал антисоветчиком, и называлась теперь она «Растерянный». А ведь и тогда я был во всех отношениях политически зрелым. Изучал добросовестно марксистско-ленинскую философию и другие работы вождей...

А тогда, разумеется, я не мог не думать, что, возможно, я попался на крючок КГБ. В редакцию на семинар приходил некий отставник. В каких войсках он служил, не интересовались. Но сам руководитель литкружка, не мог не знать, кем он мог быть. Сам он для обсуждения ничего не предлагал. А посещал занятия в качестве слушателя. И отвечал, вроде бы несколько шутливо, что он ходит для того, чтобы понять, о чём можно писать, а о чём нельзя.

Хотя некоторые ушлые догадывались, что о нас там уже, видимо, знают всё. Но тогда я в это не верил и сомневался долго, чтобы мы, начинающие литераторы, могли интересовать такую сверхсерьёзную организацию. Но был ещё другой случай, и произошёл годом раньше. Я работал в проектном институте и учился на отделении журналистики. Отдел кадров института возглавлял отставник КГБ некто Месеюк. В новостях культуры городского радио он услышал мою фамилию о том, что на городском литобъединении обсуждался мой рассказ «Третий». Он просил принести что-нибудь из мной написанного. Ему же отвечал, что я не литератор. Хотя учился на заочном отделении журналистики при РГУ. Вёл у нас по этой части заместитель редактора городской газеты «Знамя коммуны» Е.В. Ахмадулин. Впоследствии он стал профессором РГУ. А тогда только начинал преподавательскую деятельность. После третьего курса он советовал желающим перевестись на очное обучение. Меня удивило то, что на журфаке тогда возник недобор студентов. Я должен был учиться очно последние два курса. Но по семейным обстоятельствам этого не произошло. От тёщи я услышал: «Надо было не жениться, а учиться. Но учти, содержать тебя никто из нас не станет». И жена была того же мнения». Ими владели, мягко говоря, мещанско-купеческие настроения. И вообще в их семью «писака» не требуется. Пожалел, что не ушёл на «свободные хлеба». Так что тот отставник из отдела кадров от своего замысла не отказался. Ему, с помощью одного сотрудника института, удалось заполучить дневник, так как носил его в портфеле из-за того, чтобы тёща не читала не только дневник, но и всё то, что являл свету. Дневник относился к весенне-летнему сезону. В июле мы с женой и сыном отдыхали почти три недели в Новороссийске. В героическом городе жила второй год подруга жены. И там мы отдыхали в последующие годы. И за те дни я исписал о пребывании в Новороссийске полтетради или даже того больше. К осени она наполнилась очерками, заметками на темы, взятыми по обстоятельствам.

Как Месеюк заполучил мою тетрадь, пересказывать не буду, так как о том осеннем дне подробно рассказано в другом месте. Лишь добавлю, Месеюк создал в институте систему негласного надзора. Камер-видео, разумеется, тогда не было. Однажды, опаздывая к смене, я пошёл не через проходную, а перелез через металлические ворота. За каждое опоздание, да что там, даже за одно было достаточно того, чтобы сняли квартальную премию. Месеюк посыльным вызвал меня «на ковёр» в кабинет и велел написать объяснительную.

Секретарь, молодая девушка, её перепечатала на машинке. И мне сказала:

–– «Володя, а вам надо быть писателем, –– как только она так сказала, Месеюк из-под очков посмотрел на меня, видимо, ожидая моего ответа.

–– Никогда об этом не думал, –– ответил ей. Но тогда я не подумал, что мою тетрадь уже прочитали. Но услышать такое пожелание от секретаря, мне было приятно. Но я был и удивлён, как она смогла разглядеть у меня дар сочинителя, прочитав лишь одну объяснительную? А Месеюк мне чуть позже признался, как он вымогал коньяк у сотрудников, говоря следующее:

–– Принесёшь звёздную бутылку, я тебе дам прочитать и не пожалеешь, что ты прочитаешь. Так я тебя популяризировал, –– смеясь, сказал мне он. Да, он любил выпить. И выуживал спиртное из сотрудников, торгуя объяснительной. А те читали и хохотали. Я написал объяснительную записку в жанре сатирического рассказа, потешаясь над собой же, попавшему в поднадзорные. Далее повествовать в таком ключе излишне. Лишь приоткрою одно. Так я попал под негласный надзор КГБ. И определённо это понял лишь, когда переехал в другой город, где проходил службу в армии. Но от всемогущей организации никуда не скроешься. Я уезжал не от своей, а от семьи жены. Я стоял на квартире. Мне хозяйка шептала, чтобы не услышала её дочь.

–– Володя, приходили двое: один в форме милиционера, второй в гражданском. Спрашивали, чем ты занимаешься, какие ведёшь разговоры. И это было не в глухие застойные годы, а в перестроечные. Но статья о диссидентах ещё действовала. Вот полагаю, почему Якушенко было известно о моём прошлом, а Парыгин, видимо, знал от него и потому оба боялись меня печатать.

Значит, не зря мой герой в 1976 году размышлял о двухпартийной системе в управлении государством. Сегодня она стала реальностью. А госбезопасность оставила меня в покое в 1992 году. Я почувствовал, как ослабла узда. И дышать стало свободней. В Союзе писателей наверняка знали, что мной занималось КГБ. Но ни разу к себе не вызывали, зато, мягко говоря, чувствовалось их влияние со стороны. И занимались этим отставники. Вот потому выстроились такие нездоровые отношения. Мне явно наклеили ярлык «чужого». А ведь в своё время добросовестно изучал сочинения классиков марксизма-ленинизма в двух университетах. И всегда преданный Родине, я попал вдруг в неблагонадёжные...

2

Нравственные против безнравственности

Разумеется, после того, как услышал высказывания Якушенко, я не выяснял о том, кто ему подсунул газету «БР» с моим рассказом «Искушение» и почему он так его взволновал. Скорее всего, будучи много лет руководителем отделения СП России, по-видимому, к нему приезжал не один московский литератор. И у него останавливались. Ухаживал ли хотя бы один из них за его женой, я не мог знать. Хотя дело вовсе не в этом, а в том, неужели он посчитал, что на сочинение такого рассказа меня кто-то подтолкнул, чтобы какая-то тень непременно падала на него.

С Иваном Д., который мне поведал эту историю, я продолжал поддерживать дружеские отношения. Однажды он познакомил меня с тем московским литератором. И когда мы остались вдвоём, в разговоре о литературных делах, я у него спросил:

–– Разве за жёнами друзей ухаживают, разве подобает, вообще, отбивать жён у друзей?

У него на этот вопрос было другое мнение. Желанский ответил примерно следующее:

–– Может, ты и прав. Но знаешь, когда я видел Акима и его Веру, я понял, что она с ним, как женщина, мучается и страдает. Она вполне здоровая, красивая, а он больной. Ты это знал?

–– Допустим... Но всё равно это не повод, а явная подлость.

–– Пусть я негодяй! А Вера должна была терпеть его немощь?

–– Откуда вы знаете это достоверно?

–– Видел по её глазам! –– отчаянно выкрикнул он, пылая взглядом праведника.

–– Хорошо, а если бы она клюнула на ваш молодецкий выхоленный вид. Вот допустим она вам уступила. А вы, добившись лёгкого успеха, её бы оставили в душе с червоточиной. Вы же говорили, что для семьи не созданы...

–– А ещё Чехов говорил, что семья писателю противопоказана! Мягко говоря, он и сам пользовался женщинами, легко смотрящими на отношения с мужчинами. И я понимал, что она была в шаге от интрижки. Для женщины это было главное. Учти, для любой... одного мало. Потому они готовы при подходящем исходе отношений на всё. У меня была подруга замужняя и мне говорила, что муж ей разрешает иметь любовника, так как он был сердечником. Но чтобы он не знал о её, скажем так, предпочтении.

–– Женщины легкомысленные, возможно, так и поступают. А ведь серьёзных, морально устойчивых, большинство? Больше всего они дорожат своей репутацией. И будучи ещё девушками, опасаются попасться цинику на язык, у которого за душой нет ничего святого...

–– Не довольно ли тебе быть наивным простаком. Почитай-ка рассказ Стефана Цвейга «24 часа из жизни женщины». Что разве тот был циник? А некоторые этого сами хотят! –– вскрикнул он и продолжал: –- А вот таких, как ты, женщина обведёт вокруг пальца и уйдёт на сторону. Только дай ей знак. Развращённых нет, ими они не становятся, такими родятся...

Мне не хотелось продолжать этот бесконечный разговор на тему, и как её ни раскрывай, к истине не приблизишься.

–– Не вижу смысла отвечать на ваши предположения. Какой я, вы не знаете, как не можете знать и всех женщин. Эта тема даже для писателя непостижима, –- с этими словами я встал со скамьи, подал ему руку и больше его не видел.

Тот давний диалог с неисправимым женолюбом воспроизвёл впервые. Но я опять отвлёкся. Якушенко был, возможно, в близких отношениях с Ашеко, так как входила в Правление. И ей завещал, чтобы не пускали меня в организацию. И как он мне однажды сказал: «Хоть ты стал писать хорошо, но членом организации тебе не быть».

Как мне было не подумать о силе печатного слова и о том, что мой рассказ глубоко запал ему в душу, что он не мог иначе полагать, а только так, будто рассказом метил в него.

Однако по его факсимиле в том году роман не вышел. Не так-то просто было собрать необходимую сумму. Он был издан лишь в мае 2006 года. Ашеко его восприняла в штыки. Особенно, когда стало известно, что «Юлия» была включена в областную школьную программу для внеклассного чтения по нравственному воспитанию. И мне сказала: «Смотри, не сделайся зайкой-зазнайкой». И закулисно против меня настраивала Семенищенкову и Рылько. Эти дамы под её режиссуру только и высказывались о произведениях всех тех, кто обсуждался на семинарах. Она никак не могла простить одного, что мой роман попал в областную программу...

После выхода в свет «Юлии» я собирал средства на продолжение этого романа –– «Распутицу». А с конца сентября 2005 года писал его довольно быстро, так как за много лет давно сложился. Он вышел из печати на газетной бумаге в 2007 году. Частично роман автобиографичен и почти не выдуман. О том, какую ерунду сочинила Ашеко в своих «Веригах муз» о некоем Царькове и о других , надо бы разобрать её пассажи по предложениям, абзацам, главам, частям. И следовало бы так и сделать. Но это заняло бы много времени. А оно, её сочинение, этого не стоит, и даже не в том, что в нём уйма недостатков и по языку, и по теории...

Но начну издалека. А пока о том, почему, придя к руководству местным СП, Сорочкин задался целью не допускать меня в организацию. Он вообще не очень отдавал предпочтение русским писателям. Но это не нужно было делать. Но не оставлял без внимания русскоязычных. Для него главнее всего, чтобы были послушными, делая упор не только на молодёжь, но и на не даровитей себя.

Ашеко легко отреклась от Якушенко и вместе с Сорочкиным стала проводить селекционный отбор. Сегодня в организации сорок членов СП России. Был принят краевед А.П. Алексеев. Не так давно ушли из жизни В. Деханов, В. Пасин, Э. Киреев, В Потапов, С. Кузькин, В. Маслов, Н. Алексеенков, Н. Афонина, В. Динабургский, В. Сорочкин. Ю. Сальников, С. Стешец и др. Надо было бы назвать Н.И. Ивакина. Но он был волевым путём исключён из организации вместе с В.Н. Лесковым, подчеркнём: эти двое одни из лучших. А ведь были и такие, которые могли выступить против исключения. Но проголосовали за исключение, ибо опасались разгневать Сорочкина и Ашеко. Это и говорило о сложившейся порочной нездоровой морально-нравственной обстановке.

Сочинения Ашеко печатались в журнале «Пересвет», В альманахе «Литературный Брянск». Лет пятнадцать тому назад попросил у неё книгу, за которую она заняла третье место на конкурсе «Всё впереди». В призовой книге помещена её повесть о деревне и её жителях с уродливым названием «Моррога и Домос». Эти слова читаются наоборот. Русская деревня в финале сгорает. Такие вот непутёвые жители, напились и сожгли. И в деревне автору увиделся Содом и Гоморра, чего в деревне никогда не было.

И вот её новое сочинение на «Прозе ру» «Вериги муз». После того, что услышал о произошедшем в местном отделении СП России, решил просмотреть её новое творение, почему оно с автором сыграло такую злую шутку. Зная её возможности по подрыву морального и нравственного облика любого человека, читал сначала не по порядку, а пока выборно, но от начала и до конца. Нетрудно было прийти к выводу, что Ашеко не просто писатель, по духу она склочница. Причём утвердился в таком мнении потому, что знал её по «семинарским отношениям». Но поразило другое, она взялась писать о литераторах, журналистах, танцовщицах, вокалистах, художниках, режиссёре, артистах театра и т.д.

Выбрать сферу искусства и литературы предметом творчества, дело не очень благодарное. Хотя в истории литературы немало литературных образцов, созданных на темы искусства и литературы. Но об этом ниже. Какую цель надо было перед собой поставить, чтобы создать «бесперспективное» произведение. То, с чем мне довелось столкнуться, трудно назвать настоящим произведением искусства. Потому и принадлежность к жанру романа это сочинение отнести не могу. Скорее всего, это эрзац творческих потуг. Кому она пыталась что-то доказать, коли её сочинение, как полноценным роман не состоялось и потому не отвечает всем требованиям теории литературы.

Попробуем доказать. Если бы «роман» действительно бы поднимал проблемы искусства, нравственности, причём поднимал бы серьёзно и глубоко и то, что происходит с литературой и какие задачи стояли перед ней в прошлом и теперь –– в обществе купли-продажи. Но этого нет и близко. По большому счёту, у неё не получилось решить темы искусства и литературы. Кого можно считать главным героем?

Через все описания действий проходит прототип самого автора, это Зинаида Романовна Винная. Ашеко вывела себя главной героиней. У неё душа стонет о том, с какими явлениями приходится сталкиваться в литературной среде. А с каким же? С первых страниц ясно, что в областной библиотеке намечается презентация известного «новомодного» писателя многих премий и наград Артура Умазова. Откуда он приехал в провинциальный Ранск, если к местному и московскому писательскому сообществу он не относился, поскольку публика собралась «особо приглашённая»? Но мы узнаём, что Артур не столичный, а местный и почему-то член Союза писателей. Но Винная его не знает. Умазов презентует роман «Красная свинья». У какой-то части публики название вызывало шок и вопросы. Руководство библиотеки явно было на его стороне, поскольку автор был обласкан властью. Винную интересует: кто заинтересован «в чёрно-порно-продажной продукции»? Винная считает, что тема умазовского романа полна жестокости, падения нравов, растления молодёжи. Но читатель этого не видит, он призван верить автору. Винная не может вынести «литературного позора», а руководство библиотеки нисколько не возмущенно тем, что ей навязали проводить. И Винная думает: почему никого это не волнует? А Волчков, сменивший Ляшенко, сидит в писательском офисе и что-то пишет, возложив на хрупкие плечи женщины обязанности по охране литературы от проникновения в общество суррогата и эрзаца. Хоть она сама пишет под тем же соусом, но ней не дано посмотреть на своё творчество, ибо ослеплена своим воображаемым величием.

Но коли власти всё равно, что проникает в общество, ей одной ничто не изменить. Она оскорблена в лучших чувствах, и демонстративно покидает библиотеку. На этом вся её борьба закончилась? Но она знает, что в организации тоже нет порядка: на семинары приходят всякие и надо ограждать Волчкова от засилья графоманов. А их толпа! Кто с ними справиться? Но эти её чаяния звучат в «Веригах» с какой-то суетливой озабоченностью, а дело всё не в графоманах, а в сильных личностях, которые «подавляют Волчкова». Хотя на самом деле в организации происходила борьба с талантливыми поэтами и прозаиками не только приходящими на семинары, но и с теми, кого можно называть ветеранами организации, коей Ашеко тогда считаться таковой не могла. Да и Сорочкин был принят в новое время.

В «романе» Ашеко все герои и персонажи –- это прототипы реально существующих людей. Фамилия Винной звучит, будто с подтекстным намёком. Оно происходит, то ли от вечной вины перед кем-то, то ли от хмельного, поди, разберись, почему автор наделила свою героиню неблагозвучной фамилией? Но задаваться таким вопросом желания не возникало, ибо таково всё пасквильно-вульгарное сочинение.

Вроде бы ясно, о чём пойдёт речь в её «кусачном романе». А ведь о людях искусства и литераторах написано немало книг. Взять хотя бы романы Анатолия Виноградова, Анатолия Ананьева, повести Константина Паустовского. Они полноценные, сюжетно и композиционно выстроенные и написанные хорошим стилем, многозначным языком, не заштампованным сюжетом. Образы психологически достоверны. Героев можно представить живыми людьми. Всякий хороший роман познавателен, эстетичен и духовно обогащает.

Ашеко пыталась на провинциальном примере показать, кто сегодня выбирает стезю литератора и кто создаёт современную литературу. Но если бы она действительно поднимала нравственные проблемы и отражала современную действительность, строила психологические образы людей искусства, это бы, куда ни шло...

Почти год назад после беглого прочтения её «Вериг муз» в блокноте я набросал заметки. А в этом году прочитал, так называемый роман в бумажном варианте. Но поясню. Мне приходилось посещать семинары, которые вела Людмила Ашеко. Записи дневника запечатлели её, как человека, который в свои руки крепко взял бразды правления. Она умела манипулировать, принижать неугодных и демонстративно возвышать нужных ей. И вельможно возвышалась над всеми присутствующими: да так, что она во всём непревзойдённая, что она единственно великая, кто владеет словом. А все окружающие только подмастерья, что только она кровно болела за качество создаваемой литературы, что беспокоило её небрежное, а то и неумелое обращение не только с русским языком, но и литературно-художественным стилем, не только начинающими писателями и поэтами, но даже теми, которые себя причисляли к мастерам.

Мне приходилось невольно по радио слушать её высказывания о сохранении языка. И всякий раз становилось до неприятности удивительно, как расходилось это с тем, с чем мне приходилось сталкиваться в её рассказах и повестях, и был свидетелем, как она назидательно учила других. К примеру, Карину А. буквально живьём съедала, доводя её до слёз. А сама не видела, как у неё самой из-под пера выскакивали смысловые несуразности в построении предложений и в неточном словоупотреблении. Назову книги, которые читал: «Шёпот роз», «Тени», «Дачный сезон», «Куколка-баюколка» и др. Почти на каждой странице встречались ляпсусы: (по словарю: ошибка, обмолвка, непроизвольное упущение). Полагал, наверно, их меньше в «Веригах муз». Но они встречались почти на каждой странице. Вот пример: в её тексте идёт перечень цветов, среди прочих «коротконогие тульпанчики», и такое пояснение: «постигающая третье высшее образование в литинституте». А вот что сказано о квартире: «равнодушно простёрла перед ним своё, ставшее гулким, нутро», у больного Ляшенко «сердце всхлипывало», «бодрая радость», «они ушли из парка, когда ранние сумерки уже сгустили атмосферу», «офицер ляпнул в паспорт печать», «весна закипала цветением», «...душа его горела, мучилась», «...прочесть хорошие стихи, получить похвалы», «заглавный был писатель» Только в алфавите заглавные буквы. Приведём страницы. Стр. 153 «проявляла проблемы», стр.57 «взвывало в душе», стр.38 «она шла вперёд, неся в глазах живой знакомый взгляд». Кому взгляд знаком, да ещё неся? И там же: «выпихивая нестерпимо рвущую горло колючку». Здесь, где знаки препинания? «подчёркнуто почтительно и прятал взгляд спросила –– ещё хочешь ударить», «ударил не сильно». Пишется слитно, в значении, слабо. «Знать, что ты никому не нужен, не интересен»: Краткие причастия пишутся слитно. Стр. 33 «Зина вошла. «Боже мой! Боже мой» –– летело в душе, ныло на разные лады». Как можно ныть на разные лады? Стр. 26 «Галина носила бремя тяжело». Оно, бремя, уже само по себе тяжёлое. Стр. 16 «Слышал, как сердце колотится с глухими всхлипами в груди». «Слёзы закипели, увлажнили глаза, впереди туманом застилая выход». Стр14-15 ляпы. Их много. Читатель сам определит. Стр. 157 «Ночь блистала звёздами, месяц только народился, и, лёжа в небе на спинке тончайшей дуги (не так, как в Ранске –– вертикально), напоминал тонкогубую нежную улыбку». Можно ли представить такую картинку? Особенно «в небе лёжа на спинке». Да ещё «нежную улыбку». Стр. 313 «пресекла начало своей речи». Все ляпы, а иные идут предложениями, собрать сюда можно, но сколько это займёт места?

Кроме стилистических и грамматических ошибок, встречаются и другие просчёты. По теории известно: портреты бывают психологические, прямого изображения и текучие. Образы, характеры не описываются как у неё, а изображаются выразительными средствами. «Мастер прозы», каким она себя считала всегда, в повествовании допускает лексические, грамматические, синтаксические ошибки.

А теперь из блокнота выпишу ранние заметки: «Если Ашеко думает, что ею сочинён не просто роман, а классический, то она глубоко ошибается. И не потому, что он полон уничижительных оскорблений в адрес прототипов: Тискова и Манякина, Царькова и Хесина, Кукец и Тупонова. Автор смеет обзывать их дуболомами. И утверждает, что «Манякин же просто надутый спесью болван». Вместо того чтобы художественно-повествовательным стилем построить характеры, рассказать их истории и кто они по жизни, наконец, и понять своих собратьев по организации, Ашеко вместо этого, прибегает к оскорблениям, смешивая их с грязью. А ведь в организации немало накопилось проблем за годы её существования. Сколько талантливой молодёжи тот же Лященко (Якушенко) отвадил от семинаров –- не сосчитать. И при нём не было проблемы о том, что организация неуклонно старела. Он это замечал и благодушно терпел, лишь бы самому высидеть в кресле.

Надо же столько сил отдать на бездарное сочинение, в котором вместо характеров, только имена и фамилии, с отсутствием цельных образов, они имеют своих прототипов, но не имеют образного решения. А всё потому, что автор не владеет психологией героев. Всё повествование ведётся разговорным языком. И такие же диалоги. А коли так, то невозможно говорить о пластичности повествования, да и тот представляет собой набор приблизительного словаря и неточных определений. О каком явлении мы можем судить в том или ином эпизоде, ситуации, если нет характеров? Имена их однозначно не заменят.

И не напрасно Зинаида Винная, иногда просто бесноватая, резкая, легко сравнивается с Ашеко. Она, Винная, не обладает не только тактом, но и высокой культурой и образованностью, но и этикой поведения. Зато поучать на это её хватает. Но главное её умение –– как сводить счёты с Тисковым, Манякиным. А Царькова, мало того, что вытолкнула из организации, она готова разорвать на части. Хотя в журнале «Местный Литератор» он не печатал против СП никаких статей и не восхвалял братков-предпринимателей. Автор это утверждает голословно, с целью опорочить оппонентов, чтобы ей читатель поверил на слово, что этого все они заслуживают. Кроме критики руководства организации на ресурсах, других статей автор очерка в журнале не печатал, а лишь ведал о содержании журнала. И никогда не восхвалял предпринимателей. Ни с какими братками не водился. Это уже клевета, которую легко доказать в суде.

Винная на протяжении, так называемого романа, нацепив на себя вериги, вершит свой обструктивный суд над всеми литераторами. Лишь Дима Музовский для неё единственный, кто наделён образцовым талантом. И тут читатель должен верить ей на слово. Но он, то ли её сосед, то ли какой-то родственник. А главное упущение, читатель не чувствует то, как от главы к главе идут года, меняется время. Ведь в аннотации обозначена веха в двадцать лет. Причём эта проблема существует и в других её вещах.

Её творение не имеет ничего общего с жанром классического романа. Её сочинение бессюжетно, поскольку сюжет двигают герои. У Ашеко же управляет сюжетом автор. Это можно легко доказать. Однако если нет характеров, а есть только имена, то никак не отличишь Римму от Ани, а Аню от Тани. Сыновья Музовских Геннадий и Дмитрий тоже почти не отличаются. Один художник, другой писатель. Один пьёт, другой трезвый. Этой семье Ашеко уделяет особое, трогательное внимание. Диму она называет литсыном. В своё время Динабургский называл Ашеко литдочерью...

Но что не могли поделить Ашеко и Якушенко, коли Ляшенко принял Винную в СП и ввёл в Правление? Ляшенко направил на учёбу ВЛК Волчкова, несмотря на то, что того не хотел видеть в СП России. Но в жизни судьба распорядилась по-своему, благодаря вмешательству осенью 1987 года А. Парпары.

Особо подчёркиваю: все выведенные автором персонажи: Тисков-Лесков, Манякин-Ивакин, Хесин-Пасин, Коршунова-Соколова, Царьков-Владыкин, Ляшенко-Якушенко, Волчков-Сорочкин, Леденёва-Мишина, Артемченко-Тимченко, Кукец-Чирок, Зенков-Сеньков и другие не характеры, а только одни имена. На счастье Ашеко, они не имеют стопроцентного сходства с прототипами, которые лишь подразумеваются. Тогда и суда бы ей не избежать. Но и достаточно даже за то, что она глумилась почти над всеми, считая себя самой лучшей беллетристской и поэтессой, её стоило бы наградить, если была бы таковая: «Медалью Позора» за бездарное сочинение, лишённое напрочь божьего дара, а значит и художественности. Её сочинение не запоминается. И слава богу! А то помнить такое чтиво невозможно.

Я позвонил Ашеко и спросил: какую цель она имела, написав бессодержательную, дурно пахнущую книгу под претенциозным названием «Вериги муз»? Она ответила раздражительно. Видно, её уже все достали: «Вы от меня отстаньте! –– заявила она. –– Я написала художественное произведение!..»

Было бесполезно доказывать, что Ашеко элементарно не владеет пластикой языка, стиля и образного изображения, ибо не умеет в развитии строить образы, характеры. А значит, рыхлый сюжет сказывается на рваной композиции. В аннотации к изданию говорится, что «Вериги муз» –– это четвёртый роман автора. И такой же слабый и безнадёжный, как и предыдущие её сочинения. Разбирать его предложения, абзацы, главы, части –- дело ненужное, просто пустая трата времени.

Сочинению Ашеко присущ стиль безвкусной прозы. Утяжелённый грубыми синтаксическими, лексическими построениями и неуклюжими конструкциями типа: «Он внимательно вглядывался в ритуал покаяния, что мало подготовлен к нему», «Слова изливались тяжело, мучительно, выжимая слёзы».

Многие описания персонажей подаются протокольными пересказами, а не художественными изображениями действий. Причём полное отсутствие психологических портретов, физиогномических особенностей лиц героев, отсутствие, как такового художественного повествования, и полный ноль в передаче эмоций, жестов, характеристик портретов и эмоционального поведения во время общения. Потому не воссоздаются воображением рисунки и картины.

Сочинение потому трудно назвать романом, и не потому, что оно перегружено бытовыми подробностями, лишёнными детализации и мотивировок, не играющими на движение сюжета. Но и тот клочкообразный, слеплен из кусков, и композиционно разрозненные. Если нет образов, нет интриги и подлинно живого развития сюжета. Оно наводит скуку, подробности загромождают то, ради чего автор своё детище назвал «веригами». Смысл его по ходу текста не раскрывается, а только отмечается, что вот такая судьба у художника или артиста и т.д. Кроме того в ткань вплетено несколько тем и ни одна никак не раскрывается. Они теряются среди задействованных участников и вовлечённых в личную жизнь и как на свиданиях будничные отношения с противоположным полом. Ради обострения сюжета как бы подчёркивается и смена партнёров. Но как такового обострения не происходит, поскольку отсутствуют психологические мотивировки.

Главная тема искусства и литературы напрочь затушёвана и загнана в тупик, нет её дальнейшего развития. И всё подано отрывочно, кусочками, исключительно по воле автора, не в развитии, ибо нет характеров, и потому происходит беспомощное авторское топтание на месте.

Как и предыдущие сочинения автора, к примеру, как «Дачный сезон», это такое же, лишённое, не грех повторить, образного и идейного воплощения. И тема людей искусства и литературы потому и не решается, что читатель не проникается ни писательским духом Музовского Димы, ни вокальным даром его сестры Анны, ни драматическим искусством артистки театра, второй сестры Татьяны. Всё подаётся дежурно, взять хоть те же, репетиции даже не в статике, а лишь как антураж, принадлежность персонажей к театральной среде. Да и брат Геннадий, как художник, чем он озабочен? Он женат, отец двоих детей. Но его втягивают в интрижки, то ли некто, то ли поэт Ирина Коршунова, и тот сбивается с пути. Он начинает пить, но из-за чего или кого? Пил он и до смерти матери Галины. Об отце говорится мельком. И вообще семья Музовских изображена поверхностно, скорее всего, приблизительно, ибо не чувствуется в чём её духовная привлекательность, коли каждый живёт не общностью семьи, а только своим личностными интересами и почти не интересуются заботами матери Галины. Она показана живей всех и по-своему обо всех одинаково переживает. Но тяжёлая травма головы Ани, и болезнь старшей дочери Риммы трагически сказались на её здоровье. И Галина скоропостижно умирает, до этого вполне здоровая и душевная женщина. Явно не достаёт мотивировок, чтобы читатель не сомневался и верил. И думается, автор нарочно нагнетает драматизм, но он лишь условный, потому читатель не сопереживает, ибо как-то не очень мотивированно уходят из жизни герои.

Писательская организация, её представители и её оппоненты для автора стали как бы предметом сведения личных счётов, поскольку Ашеко знакома со всеми противоборствующими сторонами. Она не разбирается в причинах конфликта, а только мстит буквально наотмашь. А себя, возвышая, унижает Тискова, Манякина, Царькова, Хесина, журналиста Тупонова (Потупова), зам. губернатора Берсношина (Теребунова), Зенкова, Купец (буквально всех топчет, испепеляет огнём ненависти). Разве это входит в задачи писателя? В этом большой минус ей и её, с натяжкой скажем, «творчеству».

Потому нехудожественный роман с главами и частями, а всего лишь пространные протоколы о жизни и деятельности писательского сообщества во главе с Сергеем Волчковым и его помощниками Винной, Пращенковой, напрочь отсутствует художественное воплощение всех задействованных имён и сама Винная –– это карикатура на саму Ашеко. Как она утверждает, все имеют прототипы. И она пишет в аннотации, автор просит читателей помнить об особенностях жанра: «роман –– это не списывание событий из жизни и судеб героев –– это воплощение идеи писателя, который имеет право на использование прототипов, на отражение определённых реальных событий в стране и обществе». Но зато, в ущерб её сырому замыслу, совпадают обстоятельства.

Хотя в её опусе реальные события не показаны, а искажены и окарикатурены до безобразия и на свет вышли не созданные ею образы, а искажённые до морального уродства прототипы, что граничит с клеветой. А то и явной патологической злобой и завистью, ибо Лесков, с настоящей нравственной гражданской позицией писатель и военный лётчик. Ивакин такой же порядочный, честный, настоящий поэт и патриот, который никогда на адюльтер ни за что бы не пошёл. Да ещё с сомнительной Винной, страдающей самодурством. Но шутить он любил. А Царькова, то есть автора этого очерка превратила, во вращающегося в кругах братков-купцов, у которых он вымогал деньги на издания книг-кирпичей. Допустили бы ему братки, которые охраняют бизнес от посторонних братков? Но запомните, любезная Людмила Станиславовна, кого зря предприниматели не спонсируют. Как они мне помогают рассказано в очерке, напечатанном в «ЛР» «Литературная мафия никуда не делась». Роман «Юлия» был одобрен и принят к изданию областной Думой в лице члена КПРФ В.А. Кравченеко и членом СФ Э.Н. Василишиным. Разве они братки? И все другие спонсоры деньгами просто так не швыряются. Разве Ашеко не искажает, не клевещет на уважаемых предпринимателей и депутатов? И непросто так роман «Юлия» был включён в областную школьную программу для чтения учащимся на лето. А ТЮЗ в лице режиссёра М.Г. Мамедова собирался его инсценировать и предлагал снять сериал. Но огромную сумму найти не удалось. Были силы, которые этому просто активно препятствовали...

Ашеко себя считает драматургом. Насочиняла два тома пьес, которые не ставит ни один театр из-за того, что лишены напрочь драматургии. И это видно даже, по так называемому роману «Вериги муз».

3

Нравы Ашеко

Эти заметки о том, как нельзя писать кусочными или кусачными эпизодами, сценками о деятелях искусства, не отображая никаких новых явлений, а лишь робкими штрихами констатируя о данной общественной среде. Но, увы, при всём желании автор не раскрывает и её специфических особенностей. Тема искусства и литературы ей не по плечу и она свернула на любовные отношения персонажей. Если писать о новых, типах, явлениях в литературе и о предназначении писателя в современном обществе и тем более о том, что вообще происходит в искусстве, необходимо показывать то, как зарождаются противоречия, которые выражаются как протесты против косного взгляда на проблемы. Конфликт не разрешится только созданием своего «художественного взгляда» на решение проблем.

Вместо того чтобы показать, в чём отсталость театра, вокальной или танцевальной группы, что сдерживает развитие современного живописца и в чём его конфликт с обществом и с самим собой, автор забалтывает тему, так как Ашеко больше отдаёт внимания бытовым и личным проблемам, вместо того, чтобы раскрывать нравственную сторону конфликтов. Но, впрочем, и те даже не обозначены. К примеру, такие, как поиск личности объектов творчества или о писательском назначении. Её герои озабочены исключительно поисками и обретениями личного счастья. Но не умеет раскрывать мир искусства и мир литературы. Потому как нет характеров. А есть лишь попытки, но они мелочны и не значимы и те даже теряются в любовных коллизиях. На первом плане не искусство, не литература, а личное. И потому многостороннее, с его многогранными явлениями, современное общество остаётся за рамками повествования, которое не раскрывает никаких противоречий между обществом и миром писателя, актёра, режиссёра, живописца, вокалиста и т. д. Но и этого уже много. Приходится сожалеть, что автор не наделена видением масштабным и объективным художественно-повествовательным мышлением.

Для неё главнее достижение личного покоя вне родной страны, и только за океаном ей видится райская земля, куда она охотно уезжает, так как там обретается как в жизни, так и на страницах книги её родная дочь София. Но главное для неё соотечественники-мигранты и те мигранты, которые отказались служить своему Отечеству, поднимать экономику, производство. Некоторые уже нахватались «американского счастья» и скучают по родине. Для Зинаиды Винной это не совсем понятно, ей объясняют, в чём разница между чужбиной и родной землёй. Американская действительность даётся в книге штрихами, Винную она чарует, но от соотечественников это скрывает. Однако автор опасается выказывать свои чувства по «американскому чуду». Эта тема также затушёвана и не развита. На самом деле оно обманчиво и призрачно. И она мысленно устремляется в обратную сторону океана, где остались её коллеги по перу, где умирает её мать. Но та ещё при жизни её успокаивала, мол, если и умру, ничего, сын похоронит, а ты поживи там.

И Винная, успокоенная словами матери, не спешит на родину. Многое в книге подано не изображениями, как это требует теория, а внутренними монологами автора для самого себя. Вроде бы такой приём допускается. Но в этом жанре, где предпочтительней прямое изображение, а не опосредованное, как бы за кадром не действие, а пересказ действия. Однако для автора такой приём облегчает ей задачу, причём на протяжении всего повествования. Главное для неё достижение своим героям счастья и любви. А то, чем они занимаются по жизни, часто передаётся общими словами, из-за чего стиль становится вязким и рассыпчатым, а язык как авторский, так и персонажей лексически обеднённый и насыщен разговорными малосодержательными оборотами и замыкается на бытовизмах.

Чтобы создавать и раскрывать образы –– это путь к открытию социальных явлений. Ведь каждый человек и есть явление. О главных недостатках книги хоть и было выше сказано, но повторим: от начала и до конца отсутствует напрочь психологизм. Вместо него описательность недостатки не прикрывают недочёты, а только выхолащивают язык, а описательность подменяет повествование, которое, без владения психологизмом, полноценно не помогает состояться произведению, и оно лишается глубокой художественности.

На этом можно закончить отклик на «Вериги муз». Но меня интересует вот что: на семинарах Ашеко норовила голословно упрекать начинающих в том, что они не то и не так пишут. Яркий пример – Карина А., которая издала две книги сказочно-романтические истории на сбережения своей бабушки. И та под влиянием хулы Ашеко, в прямом смысле чуть ли не плакала. И за неё никто не вступился. Я попытался вмешаться в бестактное поведение руководителя семинара прозы. И что я услышал: «Вы сядьте, у нас есть, кому выступить!» Сама Ашеко ничему научить не могла в силу слабой теоретической подготовки. Но бранить огульно, организовывать разносы, она умела превосходно, не имея понятия о художественной и жизненной правде в диалектической взаимосвязи.

Она даже не имела понятия о том, что Карина прирождённая сказочница. Её душа склонялась к поэтизации отношений и созданию таких же рассказов. Она духовно развивалась правильно. Её же Ашеко морально и нравственно принижала, почти сознательно пристрастно сбивая с верно избранного ею пути, и тем самым убивала у неё талант.

Как автор ущербных «Вериг муз», по вышеприведённым примерам, Ашеко насильно нацепила их на людей искусства, как кандалы, что с этикой никак не вяжется. Ведь художник должен быть свободным. Исторический термин она применила к людям искусства, как инструмент глумления, сравнивая их с подневольными рабами. Хотя в её опусе, сочинённом кое-как, об истинных проблемах искусства и литературы не говорится. Она их, походя, забалтывает и не знает, как к ним подойти. Да что там, она даже не знала, как к ним подойти и художественно воплотить.

Всё у неё замыкается на личных отношениях близкой семьи самой Зинаиды Винной, Музовских, сказанных как бы впопыхах, порой небрежно, порой шаблонно, набором общих мест, причём не без надуманностей, а то и просто поверхностно и слабо скроенных.

Подготовленному читателю это сразу бросается в глаза. Новых конфликтов не обозначено. А ведь можно было глубже коснуться проблемы назначения писателя в современном в пореформенном обществе с рыночной экономикой. Винная ни словом не обмолвилась о том, как она вместе с Волчковым выдавливала из организации Царькова, который, по её голословному убеждению якобы был связан с братками, и прославлял в журнале «Местный литератор». И в этом пытается убедить читателя, мол, вот такие у нас писатели. Она же насочиняла такого пошлого разнузданного пошиба, чего в жизни никогда не было. Вместо того чтобы ставить настоящие нравственные и духовные проблемы, Ашеко их обходила стороной и подсовывала читателю то, что рождало её больное воображение.

В тексте на каждой странице встречаются лексическо-физиологические и логические несоответствия. Дима Музовский оценил стихотворное творчество патрона Сергея Волчкова, как равное «мировому уровню». И он сетовал, почему-то больше его никто не отметил. Ведь и критика безмолвствует. Дима же лишь начинающий прозаик, приведённый в организацию Винной, как её открытие молодого дарования. Но читатель этого не чувствует и должен верить на слово, причём такие же голословные оценки относятся ко всем «деятелям искусства». Один из главных недостатков это приблизительность, неточности в словоупотреблении и окружающая жизнь существует где-то отдельно от того, что она пытается изобразить...

Тема любви решается схематично, а то и банально. Читатель должен лишь на слово верить автору. Но сам этих любовей опять-таки не чувствует и героям не сопереживает. Аня, сестра Димы, отдалась на чужом диване, а после жалела, что уступила своё достоинство женатому режиссёру Ромашевскому, надеясь, что он будет её задействовать в интересных ролях? А потом стала его избегать, когда познакомилась во время гастролей с вокальной мега-звездой столичного масштаба и у неё внутри всё перевернулось. Она загрезила Олегом Гудковым. Всё это так знакомо, и читается так скучно, что каждая страница усиливает разочарование читателя, избегающего стандартной прозы. Чем же приглянулась мега-звезде провинциальная актриса? Читатель этого не узнаёт и не запоминает беседу Ани с Олегом. Но автор подсказывает: встреча состоялась. Он уезжает, а потом получает она от него приглашение. А верила ли себе Аня, что её накрыла настоящая любовь или просто пробудил чувства очередной расчёт? В тексте этого ничего нет. Но не каждый читатель станет додумывать или расшифровывать, что этим хотела сказать автор: а что же с ней случилось? И коли объявляет матери и братьям, сестре певичке Тане о своём решении –– уехать в столицу, значит, случилось что-то серьёзное? Автор пишет не о расчёте, а о настоящем чувстве. Но у него это не получается и читатель понимает, что Аня фальшивит и сама себя обманывает. Ранее это сделала старшая сестра Римма, бросив своего парня из-за поляка, и с ним укатила за бугор. От бывшего парня она булыжником по голове не получает, чего не случилось с Аней. Уже вот-вот она готова сесть в поезд, как объявился позади девушки Ромашевский и булыжником огрел её по голове, чем прервал путешествие в Москву. А где же были родственники? Как-то тут что-то не стыкуется. При прощании с родственниками на вокзале, брат Геннадий заметил не Ромашевского, а лишь по цвету определяет, кому принадлежал автомобиль. Но об этом он подумал не на вокзале, а когда факт покушения был налицо. И режиссёру достаётся от него. Но суда тот избегает, из-за великодушия Ани, которая после выздоровления признала свою вину. Верит ли читатель такому повороту? Я не поверил, выходит, Аня не подтверждает свою ошибку, а то, что обдуманно отдалась Ромашевскому, отцу двоих детей, что из-за неё он был готов лишить детей отца и за то, что получила камнем по голове, это цена его любви? Какие ошибочные выводы! С её стороны расчёта не было, скажет автор, просто он хотел иметь молодую любовницу и только, но ему было наплевать на то, что она имела право устраивать свою судьбу. А как повела себя его жена Света, когда узнала о связи Ани с мужем? В измену не поверила, выходит из-за слепой любви к мужу или из-за самоуверенности, что муж никак не мог ей изменять, в чём он её также уверял. В порочном кругу оказались молодые женщины из-за коварства режиссёра. И автор так шаблонно решает проблему треугольника. А что ожидает Аню, когда она всё-таки уедет в столицу?.. Неужели Олег так любит провинциалку, что для него другие девушки не существуют? В это трудно поверить. Образ мега-звезды статичен и также приблизителен и условен, как и все у неё условны. Ашеко, создавая житейские истории, идёт по наторенному пути... Приходится повторяться, коли нет характеров и психологического их обоснования, то нет и художественного-оригинального решения, то есть и то и другое в данном сочинении напрочь отсутствует. И вместо всего этого лишь способность автора надуманно втягивать произвольно бесхарактерных персонажей, обозначенных лишь именами в свою игру.

В сочинении Ашеко на заданную тему, много, насильно притянутых общих мест, отдающих фальшью поступков тех же сестёр Музовских. А чего стоит конфликт Волчкова с женой Лилей, издающей глянцевый журнал. Буквально надуманный и высосанный из пальца! И как было не возмутиться его настоящей жене Наталье Тимченко прототипу Лилии Артёмченко. Ашеко, видимо, хорошо знала изнутри, из-за чего Сорочкин разошёлся с женой. Хотя якобы официально разведены они не были. Но в своих пресловутых «веригах» автор лживо обозначает конфликт супругов на почве творчества. Волчков успешный стихотворец, тогда как Артёмченко угасла, как поэт-песенник, только занимается журналистикой. Это её злит, она ревнует мужа. Хотя это звучит только из уст автора. Конфликт созревает по воле Ашеко. Почему Волчков охладел к жене, не поясняется, догадывайтесь любезные читатели сами. А ведь должно быть наоборот. Ревновать мог жену Волчков, а вовсе не она. На кого же из подопечниц он положил глаз? Выясняется, не он, а Катя Леденёва, разлюбившая, так пылко любившая мужа Диму Музовского –– успешного писателя.

С чего бы это? Она, не издав книги, пытается сблизиться с Волчковым и тем самым разбить семью? А кто она для Волчкова? Разве Катя талантливей его жены? Она заявляет, но остаётся посредственностью. Ашеко в этой ситуации следует так, как возник роман в жизни между Мишиной и Сорочкиным. Видимо, вначале Леденёва звалась Наташей, затем это имя автор заклеила и та стала Катериной. Но в одном месте пропустила заклейку и явила свету Наташу!

Все любовные истории связаны с людьми разных творческих сообществ: и ни в одной нет настоящего героя. Лященко умирает в одиночестве, Волчков, считай, оказался в той же ситуации, но не умирает, а по сути, погибает от неведомо какой силы. Но этой силой оказался официально коронавирус, а не откаты, в которых он вроде бы был замешан. И тому в жизни были доказательства, что всплывало в судебном процессе...

Да и жил он, опережая самого себя, служа тайному криминалу, и погубили его откаты, а не коронавирус, ведя двойную или даже тройную жизнь...

Ашеко эту линию не разработала, скомкав её эпилогами, написанными уже после смерти Сорочкина, ставшего заложником своей обструктивной и деструктивной политики по расщеплению организации, удалив Тискова и Манякина из организации из-за того, что те пытались нравственно оздоровить затхлую атмосферу в организации. Волчков-Сорочкин опасался за своё будущее, ибо кто опущен в криминал, тот начинает интриговать и провоцировать конфликт, чтобы обезопасить себя...

Ашеко и Сорочкин избавлялись от возмутителей спокойствия, но спокойно ли жилось Ашеко, если бы Коршунову-Соколову приняли в организацию? То же самое относилось тогда и к Сорочкину, если бы Ивакин и Лесков не были изгнаны по воле Волчкова-Сорочкина из рядов членов СП России, он не погряз бы в окружавшей его мерзости со стороны Ашеко. Опасались они и меня, зная о том, какие выходили очерки не в журнале «Новый Литератор», а ещё раньше, в областных газетах из-под моего пера.

В заключение объясню природу названия «склочница и кусочница». Сколько бы я ни посещал семинары, Ашеко задавала не всегда здоровый тон и участников семинаров приучала к беспрекословному повиновению и подчинению. И всеми не просто командовала, а нагло помыкала. Однажды были мы по оказии в Сураже. В нашей машине сидел участник областного литобъединения. Ашеко пришла и буквально его вытолкала из салона, сказав грубо: «А ты, что с ними здесь сидишь?» И тот, слегка посмеиваясь, подчинился ей.

Кусочница она по-домашнему, так как пользовалась в творческие ночи холодильником, в чём признаётся в своём опусе. Но её и «Вериги муз» написаны этакими слабо сюжетно связанными кусочками. А то и просто эпизодично, в отрыве от сюжета. И ни одного слова правды. Ни одна проблема и тема не были решены. Тема –– писатели в современном мире –– обозначена, но осталась нерешённой. Но она и в жизни до сих пор пока никак не обозначена.

Однако Ашеко всегда ретиво рассуждала о профессионализме с завидным задором почти на каждом перекрёстке. Меня она цинично причисляла к самодеятельным писателям, а себя называла профессионалом. Для этого ей было достаточно сознавать, что она член писательского Союза. Но профессионал тот, кто продаёт свои книги и живёт за счёт гонораров. Хоть не скромно, но скажу; свои книги я продавал на 90-95 процентов. Та же Донцова пишет, издаётся, получает солидные гонорары. Но назвать её профессиональным писателем можно только с натяжкой. Её читатели в своём большинстве в литературе не разбираются. Условно говоря, это «кухарки и повара». Критика её причисляет к «фанерным» писателям. Почему? Её герои фанерные, есть имена, а героев нет. За них выступает сама Донцова, так же пишут почти все авторы детективов.

То же самое не можно, а нужно утвердительно сказать обо всех так называемых героях и персонажах Ашеко, так как во многом они фанерные, то есть бесхарактерные. А лишь с именами, которые озвучивает сама Ашеко, потому они ходульные. Если характер взят точно, автор за него не может вступать в диалог, и не заставит поступать героя так, как хочет автор, ибо герой будет говорить и поступать в соответствии со своим характером. Но не по произволу автора...

2024