ЭТАП. Начало

 … Биография - вещь необычайно-скучная (как расписание). То ли дело – Жизнь?
  Поэты! Командующие фронтами! Казаки! Когда нет места правилам. Всё по-настоящему! - живое, трепещущее. «Дыхание в ноздрех!» - сказано в Библии (по иному поводу, но в точку).

  Потому, не обойти стороной – казака Николая из Малороссии и Матрёну, что пожгла дом мужа своего – постылого. Как свела их Жизнь на каторжном тракте. Как шли они, каждый со своею тоскою, со своим горюшком. Так зародилась любовь. Хотя слов таких стеснялись в том веке. «Слюбились!» - говорили.
   Идти в каторгу - всё одно, что - умереть. Мыслей, уж, нет. Думки наши сплошь - мечты: вырасти – обжениться; армию пройти. Кончится война, дом обустрою! Заживу!..
  Все то, позади - за Волгой. Впереди смертушка - в тумане, в чужой, стылой земле.
                                          Дорога
   Тяжко идти ! По первости, без навыка: мох-сено в чирки подкласть; тряпочки под кандалы (что б не стереть до кости).
 Ноги едут по грязи. Дождь сеет. Кажут, за Уральскими горами дорога каменистая пойдёт. Но до туда, ещё, год глину месить.
  Встречные обозы пропускать велено. Особливо фельдъегерский (звон его не спутаешь). Ставай на обочину - в лужу, в траву мокрую. Коли задержишь экипаж, беды не оберёшься. Жалоба на конвойного офицера – штраф! Тогда всем не поздоровится – отыграется старшой и на сторожах, и на каторжных. Заместо сна, будут перекличку делать пол ночи, под дождём. Таки дела.

  Иди, плачь в сердце своём. С наружи не можно – загнобят, затюкают. Сам на себя руки наложишь. Знамо людям бывалым - кто хнычет, тот разом всех в могилу тянет, духа лишает, волюшки – все одно, что заразой оболкает. Молчи, скрепи зубами. Так-то.

  Опытный офицер на «болту» ведёт «удалых, да лихих». Прут железный такой. К нему пристегивают кандалы попарно - шесть-восемь каторжан. Даже, если откупиться хотят от болта, чует - по мимике, по скупым жестам, что бежать сговариваются. (Пока ушли недалече, пока силушки не иссохли с голоду.) За побег жалованья лишают конвойных. Такие времена, а за покойника - слова не скажут. Только довезти тело надобно до конца перегона. Для отчёта, для порядка. В книгу запишут и всё – сдавай смену другому офицеру (или уряднику, коли конвой казачий). А былой страже, стало быть, ворочаться за новой партией бедолаг. Служба!

                                                   Матрёна
  Вот бы такую прабабку! Чтобы нести в крови своей жар и непреклонность. Гордиться ею!
  Но, то – под вопросом? Ведь, в таком разе рискую, что Николай мне - не прадед. Семейное предание гласит, что казак Шульга на этапе «объявил ребёнка своим». Это слово – «объявил!» двести лет не даёт покоя моим бабкам и тётушкам.
     С каторги воротился Николай за руку с сыном – Матвеем. После народил ещё шестерых казачат. О девках память не сохранилась. (В реестр вносился будущий новобранец или плательщик податей.)
  Матрёна с Сызрани. Выдали силком за нелюбимого, за сына купеческого. Имели те купцы пакгауз на Волге, да торговлишку в Самаре.
  Странное дело? но женские поджоги в то время носили не единичный характер. Похоже, дух справедливости потихоньку пробуждался на Руси, проникал в сердца девичьи?
  Что же до Матрёны? - через несколько месяцев после свадебки, когда все улеглись, подожгла дом купеческий - с мужем и свёкрами. Сама пошла, как есть - в ночь! куда глаза глядят! Далёко не ушла. Налетели, скрутили и в околоток свезли. Стали допытывать. Арестанты за решёткой смеются:
- Коли, уж, жгла, так дверь подпёрла б! Дура! Никто ж бы не искал. Погорели все, и дело с концом.
 Что «не подпёрла» зачлось на следствии. (Никто не пострадал.) «В помешательстве ума!» - указано. На поселение сослана…
  Муж Фрол скакал на подводе за колонной до самой - до Костромы. Родители грозились, что проклянут его, наследства лишат! «Запал» Фрол на Матрёну, аж до рыданий. Деньгами одаривал старшого, конвойных - табаком (чтобы не тронули её). Матрёне продукты: крупу, сало. Да только швыряла она то – «на общее». После Костромы – сник духом, развернул подводу, исчез…

                                        Народ и вера
  Мы, нынешние, уж, не поймём тех православных. Вообще - Жизни той? когда крестились на всякое дело. Поминали в речи Спасителя и Богородицу - запросто, как членов семьи, что рядом, здесь - в избе, на дворе, у речки... Когда утром, в стылом тумане «хучь в дождь, хучь в снег!» скидывают шапки и молятся перед дорогой на Восток. Молитва здесь, посреди тайги под гул сосен, не шутейная (как у бар в городе) – от боли сердца, со слезой, до самого - Бога! Каждый на пределе сил, и каждый день – впереди пустота. И татарин, и кавказец, и азиат, тоже, молча снимет шапку и погрузится в своё, шевеля губами…

С Богом легче! Не скажут, например: «До мороза в Вятку придём.» Нет!
- До Покровов Вятку одолеем, - и прибавит, - Как Бог даст?
  Здесь – куча смыслов. Покров означает – приближение морозов. И в тоже время - вся Русь под Покровом Богородицы, и что Она – Заступница! в обиду не даст. И живём мы в Божьем мире, где всё сочтено и есть высшая правда…
  Даже конвойные, уж на что имеют власть над обездоленными, а и тех пристыдят при случае: «Вы ж не нехристи, какие?!
  Опять же, на двунадесятый праздник – день отдыха полагается. Можно отлежаться, подлечить сбитые места, подштопать одёжу. В такой день – послабление. Бабы из деревни принесут: кто – яички, кто – молочко. У кого копеечка имеется, душу отведёт, угостит (праздник, всё ж!). Спешить некуда: каждый день отдаляет дом родной...

  Идти надо умеючи, не сразу приноровишься. Поначалу - не до Неба! В землю упрёшься взглядом,  в пятки предыдущего: боязно отстать, нарваться на окрик. Где-то, на третьи сутки, отрывает человек взгляд от дороги (вот же – «тварь живучая!»). Начинает озираться – на тайгу, на сопки. Подмечать, расспрашивать, что да как? Только на «болту» закованным, не до разговоров - шаг держать, чтобы не споткнулся о тебя весь гурт. Не то, пинками не отделаться, намнут боки на привале.
  Скоро устаёшь, когда время стоит на месте - тоска одолевает. Верное дело - «время сдвинуть», - заприметить птицу, облака мудрёные, дерево высокое. А лучше – клён красно-жёлтый!, что свечой горит (осень, всё ж)! Доколе сровняешься, уж - час утёк. Ищешь сызнова – приметное. Такая она - наука этапная...

                                             Николай
  Хорунжий Лубенского полка Шульга Н. – участник компании по подавлению восстания в Польше. Награждён медалью «За взятие Варшавы». На каторгу сослан за дуэль.
  По закону, хоть и лишённым звания офицерам и чиновникам, полагается место в повозке.
   Бывший, уже, хорунжий уступил своё "место" двум женщинам, которые теперь могли по очереди перевести дух в телеге. (Одной из них была Матрёна.) За эту уступку Николай дал "честное слово!" конвойному капитану, что не сбежит, ни при каких обстоятельствах.
  Так вот, идя рядом, перебрасываясь редкими словами, Николай и Матрёна, разные по жизни и по сословию, потихоньку отогревались сердцами...      

             

 /Далее.../