«Матерь Божия меня перекрестила»

В ночь с 10 на 11 мая 1986 года в Кабуле, в расположении 103-й дивизии ВДВ, произошло явление Пресвятой Богородицы. Простому советскому солдату-десантнику прямо перед боем явилась Сама Пресвятая Богородица и благословила его! А через несколько часов в страшном бою старшина Виктор Чередниченко не просто выжил – он спас своих товарищей и стал единственным солдатом 103-й дивизии ВДВ, удостоенным одной из высших боевых наград Советского Союза – ордена Боевого Красного Знамени.

Рассказывает старшина Виктор Михайлович Чередниченко:

– В Афганистан служить я попал в 1984 году. Перед этим прошел курсы парашютистов, потом три с половиной месяца служил в Фергане в 7-й разведроте учебного полка ВДВ. Из Ферганы нас, восьмерых разведчиков, срочно послали осваивать новые бронированные машины – танки Т-62Д (модификация танка Т-62, оснащенная комплексом активной защиты «Дрозд». Принят на вооружение в 1983 году). А потом отправили в Кабул, в 103-ю дивизию ВДВ, в отдельный танковый батальон.

В Афганистане я постоянно ощущал помощь Божью. Но было это не по моим каким-то заслугам, а по молитвам моей мамы. Когда я был маленький, мама, когда заходила в комнату, всегда крестила нас с сестрой. А сестра у меня была в школе комсоргом. Она возмущалась: «Мама, что ты делаешь?!» Помню: мама меня перекрестит, и мне на душе спокойней. Перед тем, как мне уходить в Афганистан, мама дала мне написанную на бумажке молитву. Я ее храню до сих пор. А вот крестиков в Афганистане из-за замполитов мы не носили.

Прежде всего, я вспоминаю два случая, когда я точно должен был погибнуть. Однажды мы пошли на Вардаг. Меня послали проверить кишлак. Со мной был Петр Кораблёв. Я подошел к дверям, толкнул – закрыты. Как и положено бодрому и физически здоровому десантнику, я пнул в дверь ногой. Со второго удара дверь вывалилась. И тут слышу непонятный щелчок! Оказалось, что «духи» поставили растяжку. Петя тоже услышал этот щелчок, хотя стоял метрах в четырех от двери. Он прыгнул, сбил меня с ног и накрыл собой. Взрыв!.. Потом выяснилось, что маме в этот день снилось, что я пришел домой и постучался в окно. Она проснулась, открывает окно. А там стою я: без ног, но живой. Причем видела она меня как будто наяву…

9 мая 1986 года к нам в дивизию приехал Иосиф Кобзон. После выступления я вышел на сцену, подарил ему панаму, пожал руку. Он в микрофон говорит: «В Союзе, если придете на мой концерт, скажите пароль “Кабул”. Вас пропустят бесплатно». И действительно, через пятнадцать лет я пришел на его концерт, сказал пароль – и меня пропустили. Он оказался человеком, который слов на ветер не бросает.

После концерта мы пришли в палатку, легли. Гитара, песни… Мы отслужили уже два года, уже дембеля. Но уехать я пока не мог – ждал партбилета, который, исходя из опыта других вступавших в партию в Афганистане, должен был прийти только в августе.

Тут в палатку заходит капитан Яренко, начальник политотдела полка. Говорит: «Виктор, тут такая ситуация… Идем на войну, нужны два дембеля». Отвечаю: «Товарищ капитан! Павел Грачев, командир дивизии, сказал: дембелей не брать!» Не могу объяснить почему, но очень часто гибли именно дембеля. (Мой земляк, Саша Корниенко, 10 апреля 1986 года написал маме письмо, что 18 апреля он должен быть дома. Тут – срочная война. Он пошел и погиб. Осколок попал прямо в сердце. Пришел гроб, его похоронили. А потом уже пришло его письмо…)

Капитан без слов развернулся и собрался уходить. Но тот, кто воевал в Афганистане, знает, что у каждого там был определенный авторитет. И если кто-то, прикрываясь болезнью или еще чем-то, увиливает от войны, то его не уважают. Поэтому вдогонку спрашиваю капитана: «Где будет операция?» Он развернулся и говорит: «Там, где твой земляк погиб, Корниенко. На Чирикаре». И я понял, что смалодушничать, отказаться – это значит предать память своего друга. Говорю капитану: «Я пойду». Он: «Надо еще одного». Оглянулся – все ребята в палатке молчат… И тут Саша Саникович из Белоруссии говорит: «Я с тобой пойду».

Ночью с 10 на 11 мая 1986 года мне снится сон: я бегу и вижу маму. Она едет на «Волге» с моей сестрой. Я пытаюсь их догнать и кричу: «Мама, мама!..» А они едут дальше, не слышат меня. Тут я спотыкаюсь, падаю и разбиваю себе всё лицо. Вся челюсть с зубами падает мне в руки. Кровь льется… Я проснулся, посмотрел на часы: 3 часа ночи. Пришла четкая мысль: «Всё, это будет моя последняя война. Я там останусь…» И тут же подумал: «Эх, как бы хотелось маму увидеть…»

Вдруг зашаталась, зашевелилась палатка. У меня аж мурашки по коже побежали. И тут в палатку входит Женщина в темно-фиолетовом монашеском одеянии. Невероятно красивая, не могу даже описать, насколько красивая. Это была какая-то особая, внутренняя красота. В ней нежность, любовь… Женщина не сказала ни слова. Подошла к моей постели, перекрестила меня один раз. Я смотрю ей в глаза, Она тоже смотрит мне в глаза. Второй раз меня перекрестила. А справа от меня спал Костя Шевчук. Я его бужу, говорю: «Костя, Богородица, Божья Матерь пришла!» Он глаза открыл, посмотрел, никого не увидел. И говорит: «Витя, тебе же на войну скоро. Ложись, спи…» Женщина постояла немного, перекрестила меня в третий раз. И тихонько, как бы плывя, вышла из палатки.

У меня на душе облегчение. Я понял, что я буду жить. А через 30 минут зашел посыльный и говорит: «Виктор, вставайте! Идем на операцию». И мы пошли на Чирикар…

В колонне было 40 единиц техники. Впереди шел БТС (бронированный тягач), за ним шла разведка. Потом – командир роты Чернышёв. Следом за Чернышёвым – я. С нами еще тогда был Бочаров, заместитель командира дивизии.

Заехали в сам Чирикар. И вдруг у меня сжалось и ёкнуло сердце. Обычно особое дембельское чувство меня не подводило. Я понял: сейчас что-то будет. И тут происходит подрыв первой машины! Почти сразу вслед за этим подорвали и последнюю машину. Получилось, что всю нашу колонну плотно зажали в кишлаке.

У нас два «двухсотых», два «трехсотых». По рации вызвали вертолет. «Вертушка» начинает садиться прямо в поселке. И в этот момент у меня опять ёкнуло сердце! Я, хоть и был командиром танка, пересел на место заряжающего, к ДШК. Наводчику говорю: «Наведи пушку на то место, куда садится вертолет». Там рядом был дувал. Наводчик пушку на него навел.

Вертолет забрал убитых и раненых и стал подниматься вверх. И тут из-за дувала высовывается треножник с ДШК и начинает целиться прямо в лобовое стекло вертолета! Я практически мгновенно, не запрашивая у командира подтверждения, командую: «Огонь!» От дувала и ДШК ничего не осталось, снаряд разнес всё в клочья. Тут вижу, что справа, напротив танка Чернышёва, выбегает «душара» с гранатометом и целится прямо в нас! Всё решили какие-то доли секунды – мы смотрели с ним друг другу глаза в глаза. Он нажать на спуск не успел, я снял его из ДШК. И тут начался такой невероятный обстрел со всех сторон! Непонятно, где свои, где чужие… Кричу по связи, чтобы сдвинули подорвавшуюся машину. Машину сумели сдвинуть, мы вышли на открытое место. Но тут снова обстрел!

В этом бою мы расстреляли весь боекомплект. Не осталось ни одного снаряда в танках, ни одного патрона в автоматах…

Утром вернулись в часть. Ко мне подошел заместитель командира дивизии Бочаров. Говорит: «Сынок, я всё видел. Фамилия?» – «Старшина Чередниченко, 3-я рота». Он похлопал меня по плечу и ушел.

На следующий день начальник политотдела полка Яренко мне говорит: «Виктор, вас с Саниковичем срочно вызывают в политотдел дивизии!» Мы с Сашей пошли в политотдел. Там нам выдали партбилеты и сразу отправили в Союз. 13 мая 1986 года я был уже дома и наконец-то увидел свою маму…

Мы с ней пошли во Владимирский собор. Старенький священник, отец Николай, внимательно посмотрел на меня и говорит: «Сынок, запомни! Твоя мама тут два года практически каждый день на коленях просила, чтобы ты остался живым…» Именно тогда я понял, что молитва матери может вымолить со дна ада.

Мне очень хотелось найти тот образ Божьей Матери, который я видел в палатке. Мы с мамой объехали все храмы, да и вообще всё, что только можно было объехать. В одном месте мне показали икону, где собраны много образов Божьей Матери. Но ту, которую я видел, я так тогда и не нашел…

В 1992 году отец Роман, мой духовный отец, благословил меня поехать на Афон. Я встретил там чудных людей, просто ангелов во плоти! Как-то стою храме. Темно, свечи вокруг горят… Поворачиваю голову и… вижу Божью Матерь в том образе, как я Ее видел в палатке! Я упал на колени, у меня покатились слезы. Это были первые слезы в моей жизни. Я был очень жестким, никогда такого со мной не было. И тут образовалась в моем жестокосердии первая трещина. Как скорлупа от ореха, от моего сердца стало это жестокосердие отваливаться. И внутрь прошел свет…

Я подошел к иконе, обнял ее и говорю: «Мама!..» Мне так не хотелось ее отпускать!.. Это было похоже на то, как будто ребенок потерял свою мать и вновь нашел ее. И тогда отец Макарий из Пантелеимонова монастыря Афона завел меня в свою келью и благословил этой иконой. Я взял ее в руки и долго-долго не выпускал…

Я могу рассказать про Афганистан очень многое. За полтора года службы я только подрывался пять раз: и на фугасах, и на противотанковых минах. Пережить подрыв очень трудно. Гудит голова, звенит в ушах, не можешь ничего сказать, тошнит. Но ты живой… И понимаешь, что это чья-то рука тебя спасает, чья-то сила помогает тебе выжить. Именно поэтому я свидетельствую о силе материнских молитв и о помощи Божьей по этим молитвам. Благодаря этой помощи я выжил сам и выжили многие ребята. Я никогда не отойду от Православной веры. Призываю веровать, ибо Бог есть всё!