Некогда на земле был рай, мир странный. Там всё «добро зелó», растолковывал Бог. Настолько превосходил рай наше, что Бора-Бора, Гоа, Сейшелы либо другой «рай» из all inclusive с тем не сравнится. То, что там было, трудно представить, столь необычно. Всяк, угодив туда, не найдёт знакомого; например, дня, ночи, звёзд и закатов; там, вспоминаю, всё было дивом, перекрывающим наше зрение. Птицы пели там слаще лир, но слух ничего не слышал. Жизнь и смерть совпадали там, и ни первая, ни вторая не означали здешние жизнь и смерть. Квадрат там был пирамидой, горы и выси были долины; море там было в том числе сушью; суша годна была и для рыб, и трав морских, впрочем, также слонов, представлявших там всё — например, и вишню, коя имела тысячи сущностей, содержа в себе и являя качества нефти, розы, фридмона, ямба, улитки. Вишня была — не будучи. Коль была она в произвольный миг ручейком с улыбками, как считать её вишней? Там всё случалось, то есть, из всякого.
В общем, странен рай!
Там сто миль умещались в пядь — пядь продлялась в парсеки. В точке, в единой, там было всё, — обратно, там всё из точек. Солнце там можно было потрогать, хоть оно огненно. Рай был цикл превращений, строивших чуда. Там глупо молвить: стой, миг, ты дивен! — нет, новый миг был краше. Всяк ликовал там либо терзался в каждом мгновении, а не ведал пять-десять чувств за весь век свой, как у нас принято. Жизнь там родственна смерти, но и бессмертию. Правил вроде там не было, ведь закон — это что повторяется, а поскольку в раю свобода, нормам там тщетно быть, и они, имеясь, были престранные: дважды два там порой было три без малого, чаще — семь либо курица, либо Африка, а порой партшкола. Правило «третьего не дано», иначе: верно А либо В, — внушало там, что по вторникам это А жеманилось, также будучи хлеб, зимой порождавший фигу. Там не годилась логика Лейбница, Аристотеля либо Бэкона, и у Гегеля шансов не было. Потому что одно там с прочим не спорило.
Что могло там спорить, коль одноврéменно там всё было и не было, то есть всё было пшик, считай, и одно было всем, не будучи? Раз там волк, то, на первый взгляд, был разлад между ним и агнцем? Это ошибка: что за усобица в разобщённо-слитном? Речь о наличии там суждений, агнцев, волков условна. Нет там ни первых, ни девятнадцатых, а сто пятое было, коль соглашалось быть. О, там первенствовал вихрь жизни! Наш разум хлипок, дабы вместить эдем!
Нужд там не было. Нет нужды у чего-нибудь в чём-то, если чего-нибудь вечно в разном: в слове и пище, волке и агнце, небе и луже. Там и нужда была. Полнота допускает также и нужды, сходно как прочее. Но нужда там являлась как преизбыток, что непонятно до парадокса.
Рай непостижен.
Там поселил Бог Еву с Адамом. Но! поселил не вообще в миру, а в Элизии.
Бог дал людям лишь рай, не мир.
И, как трудно о рае, сходно же трудно знать об Адаме с девственной Евой и их специфике. Ведь в раю, отличавшемся странностью и отсутствием нормы, люди — не как мы. Органы, нравы созданы нормой, коя спроворила анатомию с психикой. Но Адам — тогдашний ― он был иной. Жил вольно, нормы не ведал. И вот поэтому он мог всё. Он шёл, не касаясь почв; говорил — красивей, чем пел Карузо; длань его словно крылья; глаз его множество, как у Аргуса, и вся плоть была зрением, слухом, мыслью. Он двигал звёзды и не носил «риз кожаных». И не он уступал законам, если случались эти законы: те подчинялись. Да, он действительно был «по образу и подобью».
Мы суть иные; нет полной схожести нас ни с Богом и ни с Адамом. Схожи мы — с первородным грехом, от коего наши предки рая лишились. Се из трагедий не обсуждается, и о ней мы молчим, как рыбы
Оценили 0 человек
0 кармы