Статья 1. Текучее общество и носители террористического всплеска
К 70-летию Нюрнбергского процесса
ЛАРИСА КОЛЕСОВА, К.Ф.Н. / 27.11.2015
МАТЕРИАЛЫ СОФИЙСКОГО ИНСТИТУТА
1. Кто есть кто
Трагические события, охватившие мир с конца октября 2015 года в связи с бурным распространением атак исламского террористического интернационала, заставляют здравомыслящее общество во всех странах предпринимать безотлагательные меры борьбы с этим явлением вплоть до полного его искоренения. Задача создания политического и политико-военного антитеррористического союза против ИГИЛ наподобие масштабной антигитлеровской коалиции – лишь одна из граней этого многослойного и многозначимого процесса. Антитеррористическая коалиция – так, как она выстраивается на сегодняшний день – охватывает силовую, военную и политическую сторону противодействия исламскому террору, но она в очень слабой степени охватывает его корневую, социальную почву, которая имеет тенденцию резко, значительно усиливаться и разрастаться в условиях современного текучего, сетевого общества. Неопределенность и хаотизация всей общественной жизни только усугубляет саму суть исламского террористического интернационала (равно как и его идейных союзников), которая явно совпадает с сутью нацизма, но имеет при этом множество других проявлений – и социальных, и идейных, и психологических, и технологических.
Данный тезис требует отдельного, причем очень важного и подробного пояснения. Клерикальный радикализм и терроризм, неонацизм и неофашизм, тоталитаризм во всех его проявлениях, и прочие последствия буйных сверхценных идей и идеологий тэхне-культуры – это интернациональное идейно-культовое явление, в основании которого лежит манипуляция сакрализованной идеей «кровь и почва», сплавленной с мессианской идеей сверхчеловека и избранничества отдельных народов или культур в 19-21 веках. Причина скорости и массовости распространения и привития этого явления в современном сетевом обществе кроется в его радикализующейся социальной природе, а именно в том, что носителями и потребителями этой манипулятивной тоталитарной культуры и отдельных радикальных субкультур выступают субпассионарии, обыватели, маниакально настроенные потребители, причем как в масштабе группы или страты, так и в более массовом масштабе.
Потребительское общество, втягивающееся в сетевые связи и пытающееся силовым образом преодолеть хаотизацию всех социальных сфер, создает необычайно благоприятные условия для возникновения субпассионариев. Различия в формах проявления данной субпассионарной культуры касаются только лишь культового языка и отдельных элементов ритуалов и способов рекрутирования адептов, чаще всего выражаемых в степени и технологии массового гипноза. Все остальное – причем буквально везде – на Кавказе, в Средней Азии, на Украине, на Ближнем Востоке, в Европе, в Северной Америке – это совершенно одинаковые явления, похожие друг на друга как близнецы-братья.
Результативность манипулятивной тоталитарной обработки субпассионариев повсеместно связана с безупречно-точным, адресным, кодирующим попаданием в огромный комплекс бессознательных, потаенных желаний и амбиций каждого субпассионария, сильно напоминающего сферу обычной, банальной моды, а также обслуживающую ее атмосферу погони за успехом.
К этому комплексу относится:
первое - попасть в престижное социальное сообщество («быть в тренде»), подражать, причем максимально;
второе - лечь под нового хозяина (вероисповедание, культ и социальная форма тоже может быть «хозяином»);
третье - ничего личного, только бизнес, даже если он связан с экстремизмом и террором;
четвертое – месть, в том числе личная, групповая и социальная;
пятое - не нести никакой ответственности, ни в чем и ни за что;
шестое - при малейшей возможности уехать «с родины» («неньки», «семьи», «рашки») куда подальше и где послаще;
седьмое - быть всегда «с краю».
2. Кризис подражателей и субпассионарии
Если очень коротко – перед нами массовый портрет подражателей, потребителей и приспособленцев с их известными защитными реакциями вытеснения и идентификации и привычной пассивной агрессивностью. В спокойные и стабильные периоды они составляют многочисленную страту обычных, мирных обывателей, хорошо умеющих в силу указанных защитных механизмов приспосабливаться к текущей социальной жизни. Это качество – прекрасная социальная адаптивность - обусловлена в их средах тем, что они массово формируют дисперсные или рассеянные микросообщества, а также т.н. «кусты», надежно защищающие их от всех возможных перипетий и социальных кризисов.
В переходные и кризисные эпохи, и тем более в современном текучем обществе, где переходность и пластичность суть условие его существования, данная приспособительная способность сильно травмируется и приобретает совершенно непривычные, яркие агрессивные формы, появляются социальный и идейный голод и паника, а вслед за ним и маниакальность, радикализм, озлобленность и так называемый синдром «избыточной пропитки» вызывающими эйфорию идейными течениями, выполняющими в этом случае функцию «идейной подкормки» неудовлетворенных субпассионариев. Обычное и привычное равнодушие пропадает и появляется ярко выраженная потребность в идентификации с замкнутыми сектами с их «вершинными» групповыми переживаниями и отчетливой групповой и социальной подражательностью, вплоть до стирания любого личностного статуса. В свою очередь, сама по себе социальная подражательность, соединенная с маниакальностью, порождает всплеск высокой виктимности, жертвенности, и, соответственно, готовности присоединяться не столько к идейным, но к активно-радикальным сетям, структурам и ячейкам, поддерживающим указанный уровень наведенных «вершинных» переживаний. Поэтому современное текучее общество неизбежно становится обществом с нарастающим синдромом виктимности, основанному на комплексе «охотник-жертва» и массово обращается в «бегство» - будь то от реальности или в любые иные среды, где есть «адреналиновое движение», где сама среда соответствует беспрестанному состоянию переменчивости и колебательности.
Чему же маниакально стремятся подражать субпассионарии в этих «текучих» обстоятельствах? Ответ очень прост. Они подражают пассионариям. Они ищут «почву» («твердь», «изначальность»), «землю предков» (салафиты – землю изначальных пророков) и хотят быть кем-то сродни героям, прикоснуться хоть на миг к жертвенной цивилизационной памяти. Сакральная жертвенная пара «кровь и почва» - вот то, что питает и еще долго будет питать любого, кто ищет опору в эпохи перемен, но совершенно особый отклик эта сакральная пара имеет у субпассионариев, потому что только она способна придать смысл и величие их попыткам найти себе место в распадающемся мире. Причем именно тогда, когда цивилизации подходят к своему умиранию (пределу), фазе обскурации – по Гумилеву - когда страсти и энергии порождения больше нет, а есть всего лишь слабая, старческая, но очень гордая тень от былой славы, которая – Тень – и есть то, что будоражит память, заставляя ее время от времени озаряться всполохами безудержной тоски по героическим временам, на которые – увы! – уже нет ни сил, ни возможностей. Но амбиции-то (неутоленные желания) есть! И именно эти социально-идейные амбиции субпассионариев подпитывают основанное на манипуляции с энергией «крови и почвы» мессианство, то есть ту идейную мощь, которая наполняет их бурлящей лавой страсти и обожания, слепым зомби-повиновением, вплоть до готовности убивать и мучить ненавидимых иноверцев.
3.Террор и мессианский кризис
Само по себе мессианство живет в умах всех культур и цивилизаций вот уже много тысяч лет, им пропитаны все авраамитические и восточные религии, и, так же как и пассионарность, оно возникает как в начале любого массового народного движения, так и в его конце. Мессианские откровения на пороге подъёма духа всегда имеют вид поиска цели, ее сакрализации, и порождают, соответственно, подлинного Мессию, Спасителя, помазанника, который своим подвигом (и ценой своей жизни) спасает мир перед лицом катастрофы и закладывает тем самым традицию, религию (единение, связь внутри традиции), в которой эта жертва становится сакральной, то есть обладает священными свойствами вызывать точно такой же духовный подъем у всех уверовавших и отождествляющих себя с ней адептов вне времени и пространства.
На закате духовного движения мессианство питается исключительно подражательством, эпигонством по отношению к первоначальным откровениям, отторгая при этом саму суть явления мессии и основанной им религиозной, духовной традиции. Почему? А потому, что на закате мессианства появляются отдельные и даже множественные субпассионарии, которые страстно хотят не только повторить подвиг когда-то существовавшего мессии, но и превзойти его, даже обратившись к террору и прямому насилию. Богочеловек им более не подходит, им нужен Сверхчеловек, они сами себя считают именно сверхчеловеками и новый тоталитарный, сопряженный с террором культ.
Тоталитарный (всеобщий) неоязыческий, подражательный культ всегда имеет вид слепого террористического по сути повиновения, подавления инакомыслящих и инакодействующих, вообще Иных, которых он объявляет враждебными и подлежащими уничтожению. Расовые, конфессиональные и этнические особенности в данном случае играют роль идейных инструментов, формируя «образ врага», на битве с которым строится следующее:
- Новая «религия», состоящая из множества соединяемых в единый «корпус веры» форм и источников – от оккультизма до народных мифов и верований, язычества и т.д., которые противопоставляются знанию и разуму, а также культуре. При этом важно, что достаточно часто заметное участие в формировании нового корпуса веры принимают те ответвления от старых религий, которые в свое время отошли от их корневого древа.
- Эта новая «религия», в данном случае – салафизм (ваххабизм) - обычно исполняет роль духовного питания для голодных в прямом и переносном смысле субпассионарных масс, для всех недовольных и стремящихся отомстить более удачливым и способным. Она дает им простую формулу успеха в обществе, где меняются все старые приоритеты, меняется социальная мода.
- Главной святыней новой «религии» объявляется идея «кровь и почва», в том числе конфессиональная («битва с крестоносцами»), как единственно верная при определении принадлежности адептов. Этим актом новая «религия» как бы присоединяется к пассионарному духу тех действительно народных эпических героев, подвигами которых покрываются и сакрализуются деяния новых страстотерпцев и мучеников.
- Эта ложная сакрализация, в свою очередь, способствует искоренению и уничтожению несогласных, распространяемому буквально на все, особенно на свободу мнений и слова вообще, а также на любые формы свободомыслия. К договору или просто к диалогу новая «религия» неспособна, это противно ее сути, поскольку все ее доводы вращаются вокруг идеи величия, будь то национального, цивилизационного или личностного. Контакты вне иерархии новая «религия» не воспринимает.
- И поэтому - главное для установления новой «религии» связано с государством и иерархическими формами власти, и «исламское государство», «новый халифат» тут не исключение. Пирамида и пирамидально устроенные ячейки есть идеальная модель жизнедеятельности как тоталитаризма вообще, так и любого тоталитарного или террористического строя. Слияние общества и государства и на этой основе достижение мессианской освободительной цели объявляется центральным звеном всего тоталитарного субпассионарного движения, получающего таким образом идеальную идейную опору для силового подавления любого протеста. Поэтому вариант поиска «заговора и заговорщиков» повсеместно используется как обычный широко распространенный прием, оправдывающий действия как самого тоталитарного государства, так и отдельного субпассионария. Ему так гораздо легче преодолевать сомнения и возможные попытки внутренних переживаний. Осмысление как таковое лежит за рамками жизни субпассионария, потому что вся его деятельность направлена на поддержание принадлежности к внешнему – величию, силе, славе, победам и проч. Вовнутрь самого себя субпассионарий проникнуть не может и не хочет, ему гораздо важнее быть внутри тоталитарного сообщества – ответственности за себя нет.
- Иерархия вообще свойственна всей картине мира субпассионария, из какого бы слоя он ни вышел, комплекс превосходства того, к чему он принадлежит, заменяет ему практически все остальные ценности, поэтому для него немыслим пацифизм, равенство, подлинное братство, он везде ищет подобие библейской модели Каина и Авеля, надеясь добиться от жизни того, к чему стремится ближний его, но только силой подавления этого самого ближнего. Эта вожделенная победа равноценна для него всем мыслимым и немыслимым трофеям и ради этого он живет, стремясь стать сильным для утверждения своей непререкаемой власти над слабым. Отсюда тот образ обожаемого героя, которым стремится стать любой субпассионарий, и даже сама смерть для него, если она сопряжена с идеей непререкаемой власти над врагами или над слабыми, не важна и не заметна. Достаточно часто в современном мире, наводненном социальными сетями, субпассионарии стремятся самоутвердиться как непререкаемые герои, прибегая к новоязу или любым другим языковым средствам (троллинг, неформальная лексика, потоки бессмысленных оскорблений, откровенные ложь и провокации, и проч.). Изобретение новояза вообще считается обычным приемом в любом субпассионарном сообществе, так легче транслировать миф, как общественный, так и индивидуальный.
4. Субпассионарные маркеры
Есть несколько ключей, которые всегда помогают при обозначении границ субпассионарности. Так, например, субпассионарии не выносят словосочетания «братства народов», они предпочитают слова «общность» («умма»), как признак господствующего утверждения над другими. Природа интернационального объединения субпассионариев именно такова, «умма» по своему устройству не интернациональна, в ней всегда есть подчиняемые и подчиненные субъекты и общности, а «умма» есть только лишь оболочка для очередной властной иерархии. Субпассионарию важно разделить все, что перед ним есть – любая общность должна соответствовать заявленному величию или исчезнуть. При этом каждый субпассионарий стремится стать героем и вождем как сверхчеловек, чтобы доминировать, побеждать любой мыслимой ценой.
Это означает, что субпассионарий, с одной стороны, боится честного соперничества и конкуренции, а с другой – насаждает их же, но в предельной форме войны, мщения и тотальной власти.
Доведенное до своего логического завершения чувство превосходства над всеми «ими» типично для субпассионария, который стремится примкнуть к любому сообществу, где властвуют групповые инстинкты. Субпассионарий всеми силами хочет «групповой подпитки», ему важнее быть под прикрытием массы, которая не скрывает своего желания силой добиваться обозначаемых целей. Дискуссия в среде субпассионариев невыносима для этой массы, смыслом существования которой становится таким образом подражание и его театрализованные ритуалы.
Субпассионарии не умеют воспринимать окружающих и самих себя как индивидуумов, им невозможно находиться в индивидуальных состояниях пустоты и одиночества (название фашистов по латыни fascis, сноп), более того, даже самые невинное упоминание о наличии личностных качеств или характеристик может спровоцировать их на буквально безумный бред с ожесточенными обвинениями. Эту постоянно воспроизводимую схему вытеснения индивидуального можно очень часто наблюдать в любых современных информационных и когнитивных схватках, которые ведут практически исключительно субпассионарии, которые искренне уверены, что все сообщество в сетях подразделяется именно на высших и низших, на сорта и категории. Данная биологизация общения обычна для субпассионария. Так старая теневая идея «кровь и почва» приобретает характер нормы для общения миллионов современных субпассионариев.
Теневая идея «кровь и почва» везде и всегда порождает намеренно недоступные для обычного понимания языковые схемы и сам язык. Для субпассионария неприемлемо изъясняться на простом или на, скажем, академическом языке. Этим ненавидимым сущностям он противопоставляет свой «новый» язык, сила которого заключается в его бессознательном, суггестивном воздействии, во внушении, в действии на подсознание. Это очень интересная деталь. Среди современных субпассионариев можно обнаружить в том числе и тех, кто говорит, скажем, не на литературном или просторечивом русском языке, а на причудливой и малопонятной смеси заимствований из западных языков с образцами русской ненормативной речи. Этим они очень способствуют сохранению в своей среде особой Вселенной, особой незыблемой реальности, где весь остальной мир воспринимается только в виде привычных им стереотипов.
Продолжение: Статья вторая, Статья третья
Оценили 2 человека
2 кармы