Подробно. Тень Гиммлера

Освобождение заключенных Равенсбрюка было частью сделки, которую Гиммлер пытался заключить с западными союзниками при посредничестве президента шведского отделения Международного комитета Красного Креста графа Фольке Бернадотта, двоюродного брата короля Густава. «Они – моя самая надежная инвестиция», – сказал однажды рейхсфюрер о евреях.

Гиммлер намного раньше других главарей рейха осознал, что Германия может проиграть войну. Еще в августе 1942 года в житомирской штаб-квартире СС он согласился с предложением своего подчиненного, шефа внешней разведки Вальтера Шелленберга, начать переговоры о компромиссном мире на Западе при условии, что сам он не станет их заложником и в случае неудачи не будет выгораживать Шелленберга. Осенью того же года Гиммлер начал разматывать клубок антигитлеровского офицерского заговора и сразу установил, что зараза гнездится в абвере.

В марте 1944-го Гиммлер два дня кряду встречался со знаменитым астрологом Вильгельмом Вульфом, который предсказал, что жизнь Гитлера будет подвергнута опасности примерно 20 июля и что он умрет ранее 7 мая 1945-го, причем причиной смерти будет алкалоидное отравление.

Шелленберг впоследствии уверял, что рейхсфюрер «знал все» о заговоре. Во всяком случае, он знал о нем столько, сколько не знал ни один из заговорщиков в отдельности. В ходе повальных арестов после 20 июля 1944 года, когда в «Волчьем логове» взорвалась бомба Штауффенберга, не взяли никого лишнего, но взяли всех. Почему он не принял превентивные меры? Ответ до банальности прост. Гиммлер выжидал. Ему были нужны контакты заговорщиков с союзниками, и он был готов поставить крест на Гитлере.

Ровно через три недели после неудачного покушения Штауффенберга, 10 августа 1944 года, столица Эльзаса город Страсбург подвергся единственной за всю войну бомбардировке. Страсбург был одним из безопаснейших мест в центре Европы. В его Hotel de la Maison Rouge, описанном еще Виктором Гюго и переименованном немцами в Rotes Hous, проводили досуг промышленники и банкиры, теноры и кинозвезды, венценосные особы, отставные и действующие политики нейтральных и оккупированных стран.

Наибольшим разрушениям подверглись улицы, прилегающие непосредственно к «Красному дому», – исторический центр города, не имеющий никакого военного значения. Британская бомба сбила с пьедестала памятник генералу Жану-Батисту Клеберу на одноименной площади. Наутро по развалинам рыскали офицеры СС. У всех подъездов отеля были выставлены немецкие часовые, и никто не мог ни войти, ни выйти из отеля без допроса. По городу поползли слухи, что в «Красном доме» собиралась верхушка СС, а то и всего рейха.

Слухи эти были недалеки от истины. 10 августа в «Красном доме» собрались воротилы немецкой промышленности – представители концернов Krupp, Rochling, Messerschmitt, Volkswagenwerk, Rheinmetall. На совещание их пригласил рейхсфюрер СС. Излишне говорить о том, что империю СС и немецких промышленников связывали тесные и взаимовыгодные отношения. От имени Гиммлера к собравшимся обратился обергруппенфюрер Шейд. В первых же фразах он заявил, что война, вне всякого сомнения, проиграна. Перед немецким частным бизнесом стоит неотложная задача – заложить экономический фундамент четвертого рейха. С этой целью правительство передаст промышленным компаниям значительные средства, чтобы они открыли свои предприятия за рубежом. Запрет на экспорт капитала, сказал Шейд, отныне отменяется. Новая национал-социалистская политика – экспортировать столько капитала, сколько возможно. Выслушав Шейда, участники совещания перешли к обсуждению практических деталей.

Союзники знали о конференции в Страсбурге и бомбили город в надежде, что среди его участников будут первые лица. Содержание совещания стало известно союзникам благодаря присутствовавшему на нем агенту, составившему донесение, известное в истории разведки как «Доклад из «Красного дома». Знала о нем, хотя, возможно, и не в таких подробностях, и советская разведка. Гиммлер готовился к военному поражению Германии не по-дилетантски.

В начале 1945 года он впервые заговорил с Шелленбергом об отстранении Гитлера от власти. В ответ Шелленберг, зная фатальную нерешительность шефа, свел его с директором берлинской клиники Шарите профессором де Кринисом. Тот подтвердил Гиммлеру, что фюрер страдает быстро прогрессирующей болезнью Паркинсона. Подозрения, что Гиммлер готовил «заговор врачей» (версия Шелленберга), вряд ли основательны. Максимум, на что он решился, это организация встречи личных врачей Гитлера с Борманом, где они сообщили о своих опасениях. Как и следовало ожидать, беседа не возымела ни малейшего эффекта.

Тем временем Шелленберг действовал по своим каналам, и весьма успешно. Настолько успешно, что попал под подозрение гестапо. В Берлин для допросов в декабре 1944 года был вызван Карл-Хайнц Кремер, специальный представитель рейхсфюрера СС в Стокгольме. На совещании руководителей РСХА шеф гестапо Йозеф Мюллер неожиданно спросил Шелленберга: «А вы тоже британский агент? У вас, должно быть, будут неприятности с этим вашим Кремером. Вам придется многое объяснить». Однако явных улик у Мюллера не было. Кремер отрицал все обвинения. Шелленберг вызволил его из узилища, дав личное поручительство.

Мюллер шел по ложному следу. Но интуиция его не обманула. Именно в Швеции свила гнездо измена.

Одна из немногих нейтральных столиц Европы, Стокгольм в годы Второй мировой войны был центром дипломатической и разведывательной активности. Трудно даже перечислить все предпринятые здесь попытки мирных переговоров: эти переговоры в Стокгольме просто никогда не прекращались.

Одним из частых визитеров Стокгольма был Карл Герделер, бургомистр Лейпцига и один из заговорщиков 20 июля, схваченный еще до покушения. У него были прекрасные связи в шведском истеблишменте. Вместе с банкиром Маркусом Валленбергом он неоднократно встречался с британским посланником сэром Виктором Моллетом, выходцем из семьи банкиров, имевшей до войны тесные связи с немецкими финансистами. Среди тайных собеседников Моллета были и посланцы Гиммлера. Весной 1943 года Моллет впервые встретился с Шелленбергом.

Это свидание не осталось незамеченным для сотрудника Управления специальных операций (SOE – служба по организации саботажа и диверсий и связи с антинацистским подпольем в оккупированных странах, подчиненная непосредственно премьер-министру Соединенного Королевства) Питера Теннанта, работавшего в посольстве в должности пресс-атташе. В Лондон полетело донесение, ответом на которое было глухое молчание. Однако со стороны своего коллеги, сотрудника SIS Питера Фолка, Теннант встретил полное понимание. Спустя полтора месяца глава резидентуры SOE в Стокгольме передал Теннанту конфиденциальное послание шефа конторы, самого сэра Чарльза Хамбро: festina lente («спеши медленно»), что в данном случае означало «не бери в голову». Но Теннант к указанию высокого начальства не прислушался несмотря даже на то, что Моллету стало известно о его донесении, и последний постарался, насколько возможно, отравить Теннанту существование.

Перед Фолком, который приехал в Стокгольм в конце лета 1943 года, была поставлена конкретная задача. Ему предстояло взять под наблюдение Карла-Хайнца Кремера. Кремер появился в шведской столице годом раньше с женой и дочерью и жил на широкую ногу. Он называл себя специальным представителем Гиммлера и пользовался экстраординарными привилегиями.

Фолку удалось завербовать горничную Кремеров, которая жаловалась подруге на властный характер и вечные придирки фрау Кремер. Став агентом британской разведки, горничная вскоре выяснила, что наиболее важные документы ее хозяин держит в ящике стола, который всегда заперт, а с ключом расстается лишь однажды в сутки, отправляясь принимать ванну. Омовения Кремера продолжались полчаса. Этого времени горничной вполне хватило, чтобы снять слепки с ключей посредством куска сливочного масла, сразу же после операции замороженного в морозилке. Вскоре горничная начала бесперебойно снабжать Фолка материалами из запертого ящика, которые после фотографирования аккуратно возвращались на прежнее место.

Содержание одного из первых же документов сразило Фолка наповал. Это была запись частных бесед Рузвельта и Черчилля на Квебекской конференции в августе 1943 года, текстуально точно передающая в том числе крепкие выражения британского премьера в адрес советского вождя, причем у Кремера стенограмма оказалась спустя считанные дни после события. На другом документе, составленном в госдепартаменте США, имелись отметки, указывающие на то, что бумага была в обращении в британском Форин-офисе. В обоих случаях Кремер хранил в ящике своего стола не копии, а оригиналы, которые, судя по их содержанию, должны были быть уничтожены. Среди донесений Кремера имелись также ежемесячные детальные сводки о производстве английскими заводами военных самолетов.

Как явствовало из сопроводительных депеш Кремера, документы поступали от агента под кодовым именем Жозефина. После того как Фолк отправил с курьером в Лондон первую партию материалов, ему было приказано прибыть в Лондон для встречи с сотрудником MI-5 Энтони Блантом. Встреча состоялась спустя два месяца, в декабре 1943 года, в одном из лондонских клубных ресторанов. Блант внимательно изучил новые документы, привезенные Фолком. Как вспоминал Фолк позднее, Блант уверял его, что многие обороты представляют собой явные германизмы, а потому и документы, всего вероятнее, поддельные. Но дело в том, что Фолк в августе 1941 года работал на конференции двух лидеров в Рейкьявике и видел там документы, оформленные точно так же, а кроме того, слышал те же самые выражения и заявил Бланту, что считает их американизмами. «Он казался обескураженным и в конце концов свернул со своей колеи», – пишет Фолк.

Под конец разговора Фолк выразил опасение, разделявшееся его коллегами в Стокгольме, для которых советская угроза была гораздо более явной, чем для Лондона: он считал, что документы такого уровня секретности ни при каких обстоятельствах не должны попасть в руки русских. Фолк был несказанно поражен, когда Блант ответил с не свойственной ему твердостью: «Я могу категорически заверить вас, что обмена такого рода информацией не существует. Единственное, что интересует русских, – это когда будет открыт второй фронт».

Блант стал агентом НКВД в начале 1937 года. И лишь в 1940-м – сотрудником британской разведки.

Тем временем в Стокгольм прибыл новый помощник британского военного атташе майор Эван Батлер. Именно этому человеку были поручены предметные переговоры с Шелленбергом. Батлер был обаятельным человеком, бегло говорил по-немецки и до войны несколько лет прожил в качестве журналиста в Германии, где чрезвычайно сблизился с Рейнхардом Гейдрихом. Его портили лишь тик лица и регулярные запои. Батлер не подчинялся главе стокгольмской резидентуры. Его лондонским куратором, которому он докладывал непосредственно, был Энтони Блант.

В феврале 1945 года Батлер запросился домой и, получив отказ, впал в депрессию. Однажды он, напившись до положения риз, рассказал Фолку о том, что переговоры, которые ведут Виктор Моллет с Шелленбергом, имеют целью обеспечить финансовые интересы заинтересованных компаний и банков, в том числе империи СС. Батлер сказал также и о своих собственных, отдельных переговорах с Шелленбергом: по его словам, грядет тайный массовый исход в Швецию нацистских военных преступников, включая Гиммлера.

Спустя три дня Фолк и Теннант, с которым тот поделился информацией, получили каждый от своего начальника строгое распоряжение не задавать Батлеру никаких вопросов. Впоследствии выяснилось, что предупреждение исходило от Бланта. Оба поняли, что стали невольными свидетелями игры, ставки в которой превосходят всякое воображение.

О том, кто скрывался под псевдонимом Жозефина, историки разведки спорят до сих пор. Представитель абвера в Стокгольме майор Фридрих Буш терзался завистью к успехам Кремера, его образу жизни, его девушкам и ресторанам. Глубокий знаток истории шпионажа времен Второй мировой войны Дэвид Кан пишет в своей книге «Шпионы Гитлера»: «Буш был уверен в том, что Кремер фальсифицирует бoльшую часть своей информации и что некоторые должностные лица абвера покровительствуют ему, потому что он помогает им в их валютных операциях». Неясные подозрения в отношении Кремера имелись, как мы уже знаем, и у гестапо.

Рисунки из газеты Illustrated London News от 2 июня 1945 года: Гиммлер (?) сразу после ареста; на смертном одре; футляр и ампула с синильной кислотой; советские офицеры, осматривающие труп Гиммлера. Последняя сцена в реальности места не имела и является плодом чистого вымысла английского художника

Дипломатам и сотрудникам спецслужб, работавшим в шведской столице, было отлично известно, что резидент японской разведки в Стокгольме генерал Макото Онодера (cогласно некоторым источникам, он возглавлял всю японскую шпионскую сеть в Европе) устроил настоящую биржу по купле-продаже секретных документов. В этом бизнесе у него не было политических предпочтений. Как рассказал Фолку эстонский военный атташе Саарсон, Онодера просил его предложить вниманию британцев, с которыми эстонец поддерживал хорошие отношения, некоторые донесения советских агентов. Материалы представляли собой протоколы совещаний британского военного кабинета, причем из сопроводительных записок и пометок явствовало, что они побывали в руках аналитиков СД.

Из всех советских кротов на Британских островах самым осведомленным одно время был член кембриджской «великолепной пятерки» Джон Кернкросс, личный секретарь лорда Хэнки, имевший доступ ко всем документам британского кабинета, включая переписку двух лидеров. В марте 1942 года Хэнки ушел в отставку, и Кернкросс стал работать в шифровальном центре Блетчли-Парк, откуда он поставлял советской разведке информацию в неимоверных объемах. Однако материалы, выкраденные Фолком из письменного стола Кремера, можно связать с Кернкроссом лишь отчасти.

…Осенью 1945 года британские оккупационные власти арестовали Марию Луизу Шинке – старшего и наиболее доверенного секретаря Вальтера Шелленберга. От нее стало известно, что Гиммлер и Шелленберг начали готовить свой побег уже в начале 1945 года. Шинке и гауптштурмфюрер Франц Геринг должны были сопровождать их в Швецию. Фрау Шинке показала, что в последние месяцы войны ее шеф находился под неусыпным наблюдением гестапо; по распоряжению Гиммлера он перевел свой офис в особо охраняемый загородный дом, где были оборудованы и жилые помещения; пищу, во избежание отравления, готовили здесь же Шинке и другая секретарша, тоже переехавшие на казарменное положение. Гиммлер настоял также, чтобы в офисе Шелленберга постоянно дежурили две собаки, а одна из них сопровождала Шелленберга во всех поездках. В таких условиях готовить побег и вести переговоры на эту тему было исключительно сложно. Тем не менее к началу мая все было готово: переведены деньги в рейхсмарках и иностранной валюте, доверенные люди с безукоризненными документами ждали в назначенных местах.

Однако побег рассматривался как крайняя мера. Рейхсфюрер претендовал на видную роль в послевоенной судьбе Германии. Его разменной монетой стали заключенные подчиненных ему лагерей. Первая встреча Шелленберга с графом Бернадоттом состоялась 16 февраля 1945 года. Спустя два дня Шелленберг доставил графа в ставку Гиммлера в Хохэнлишене для продолжения переговоров об участи скандинавских евреев. В итоге из лагерей смерти были освобождены практически все евреи скандинавских стран и несколько шведских подданных, осужденных в Германии за шпионаж. По распоряжению рейхсфюрера бывшего командующего Армией Крайовой генерала Тадеуша Бур-Коморовского, руководителя утопленного в крови варшавского восстания, передали швейцарским властям. Гиммлер предлагал на обмен и двадцать пленных британских офицеров, уже собранных в партию. При этом точные условия сделки оставались неясными. Во всяком случае, одним из условий должно было стать освобождение Гиммлера от какой бы то ни было уголовной ответственности. В лице Бернадотта Гиммлер и в особенности Шелленберг приобрели влиятельного покровителя, который, как мы увидим ниже, сделал все от него зависящее.

21 апреля в два часа утра состоялась встреча Гиммлера с представителем шведского отделения Всемирного еврейского конгресса Норбертом Мазуром. Рейхсфюрер заявил, что если бы державы еще до войны согласились с изгнанием евреев за пределы Германии, никакой еврейской проблемы не возникло бы. Затем он сообщил, что концлагеря были главным образом «центрами трудовой переподготовки» и что проявления жестокости со стороны персонала строго наказывались. Гиммлер выразил горькие сожаления по поводу лживой пропаганды, которой союзники окружили лагеря.

«Когда я отпустил в Швейцарию две тысячи семьсот евреев, – горестно поведал он Мазуру, – они развернули персонально против меня кампанию в прессе – будто бы я освободил их исключительно с целью создать себе алиби. Но у меня нет нужды в алиби. Я всегда делал только то, что считал справедливым, – то, что было жизненно важно для моего народа. Я отвечу за это. За последние десять лет ни на кого не вылили столько грязи, сколько на меня. Я никогда не придавал этому значения. Даже в Германии сегодня всякий может сказать обо мне все, что пожелает. Газеты за границей развернули против меня кампанию, которая совсем не вдохновляет меня на дальнейшее освобождение людей из лагерей».

Последняя встреча Гиммлера с Бернадоттом имела место 23 апреля в шведском консульстве в Любеке. «Великая жизнь фюрера близится к концу», – торжественно возвестил рейхсмаршал, накануне покинувший Берлин.

Гитлеру доложили об этой встрече вечером 28 апреля. Радио Би-би-си со ссылкой на агентство Рейтер сообщило, что Гиммлер ведет через Бернадотта тайные переговоры о мире, предлагая Эйзенхауэру капитуляцию немецких армий на западном фронте. Сообщение перехватил пост радиопрослушивания министерства пропаганды. После взрыва неистовой ярости Гитлер, как пишет очевидец, пилот-испытатель Ханна Рейч, «впал в какое-то оцепенение, и на некоторое время в бункере воцарилась тишина». Успокоившись фюрер заявил, что поступок Гиммлера – подлейший акт предательства, с каким он когда-либо сталкивался. Именно в эту ночь Гитлер вступил в брак с Евой Браун, продиктовал завещания и, наконец, приказал генералу Риттеру фон Грейму, которого он назначил вместо Геринга главнокомандующим люфтваффе, и Ханне Рейч арестовать Гиммлера.

В политическом завещании он объявил об изгнании из партии и со всех государственных постов Геринга и Гиммлера, которые «запятнали несмываемым позором всю нацию, тайно вступив в переговоры с врагом без моего ведома и вопреки моей воле». Президентом рейха и верховным главнокомандующим он назначил гросс-адмирала Карла Дёница.

Если Геринг к этому времени уже был арестован силами СС в Берхтесгадене, то Гиммлер не только оставался на свободе, но и продолжал командовать дисциплинированными и стойкими войсками. Он не знал, что уже 26 апреля шведский консул в Любеке граф Левенхаупт заявил Шелленбергу, что Гиммлер как партнер по переговорам для Запада неприемлем. Шелленберг ничего не сказал об этом Гиммлеру.

К моменту смерти Гитлера курьер еще не успел доставить текст завещания Дёницу, который находился в своем штабе в Плёне в Шлезвиге. Поэтому 30 апреля, в день смерти Гитлера, Борман направил гросс-адмиралу радиограмму, в которой, однако, извещал его лишь о назначении преемником фюрера, но не о его смерти. Дёниц был поражен выбором и, справившись с потрясением, ответил радиограммой, начинавшейся словами: «Мой фюрер! Моя преданность вам беспредельна». 1 мая около полудня пришла новая депеша из бункера за подписью Бормана. «Завещание вступило в силу», – гласила она. Тремя часами позднее Геббельс сообщил Дёницу о кончине фюрера. В 10:20 вечера гросс-адмирал выступил по радио с обращением к нации. «Моя первейшая задача, – заявил он, – спасти Германию от уничтожения наступающим врагом – большевиками. <…> В сложившихся условиях <…> англо-американцы будут вести войну не в интересах своих народов, а исключительно ради распространения большевизма в Европе».

В тот самый день, а возможно, и час, когда умер Гитлер, а Дёниц узнал о своем назначении, в штабе гросс-адмирала появился Гиммлер. О том, как проходила эта встреча, известно прежде всего из мемуаров самого Дёница.

Его визит, пишет гросс-адмирал, «показал мне, что он явно рассчитывал на назначение главой государства. Здесь крылся источник потенциальной опасности. Гиммлер имел в своем распоряжении вооруженные силы по всей стране. Я не имел никаких». Гиммлер, продолжает мемуарист, появился около полуночи в сопровождении шести офицеров СС. Дёниц, ожидая от рейхсфюрера, по его словам, чего угодно, положил под бумаги на своем письменном столе снятый с предохранителя пистолет.

«Я протянул Гиммлеру телеграмму о моем назначении. «Пожалуйста, прочтите это», – сказал я. Я пристально наблюдал за ним. По мере чтения выражение изумления и неподдельного смятения отразилось на его лице. Все его надежды, казалось, рухнули. Он сильно побледнел. Наконец, он встал и поклонился. «Позвольте мне, – сказал он, – быть вторым человеком в вашем государстве». Я ответил, что этот вопрос не подлежит обсуждению и что я никоим образом не смогу воспользоваться его услугами». Уехал Гиммлер, по словам Дёница, около часа ночи.

Адъютант Гиммлера штурмбаннфюрер Хайнц Махер излагает тот же сюжет несколько иначе. По его словам, в эти последние дни рейха Гиммлер ездил в Плён из Любека почти ежедневно, всякий раз с большим эскортом. Приезжал и 30 апреля. Вернувшись в Любек вечером, Гиммлер получил от Махера сообщение, что гросс-адмирал просит его спешно вернуться. «Мне это не нравится, – сказал Гиммлер Махеру. – Мы только что от него. Что-то случилось. Пожалуйста, возьмите побольше людей». Махер отобрал для поездки тридцать шесть испытанных ветеранов СС. Кортеж вернулся в Плён около полуночи, и это единственное совпадение с воспоминаниями Дёница. Разговор был вовсе не таким коротким, как описывает Дёниц. Беседа затянулась до утра. Она продолжалась после того, как Дёниц отправил телеграмму Гитлеру (насчет неколебимой преданности) и после его обращения к нации, начинавшегося словами: «Фюрер жив и руководит обороной Берлина». Все это время адъютанты в соседнем помещении пили коньяк, атмосфера была вполне дружелюбной. Направляясь к выходу, Гиммлер столкнулся с Греймом и Рейч, у которых на руках был приказ об аресте рейхсфюрера.

Рейч излагает их диалог следующим образом:

Рейч. Это измена, г-н рейхсфюрер.

Гиммлер. Измена? Нет. Вот увидите, история рассудит иначе. Гитлер желал продолжения борьбы. Он был одержим гордостью и честью. Он хотел проливать немецкую кровь, когда ее уже не осталось. Гитлер был безумен. Это нужно было остановить гораздо раньше.

Рейч. Гитлер умер отважно и гордо. А вы, Геринг и прочие живете, как отъявленные предатели и трусы.

Гиммлер. Я делал то, что мог, чтобы сохранить немецкую кровь и спасти то, что еще осталось от нашей страны.

Засим рейхсфюрер беспрепятственно удалился. Дёниц пишет, что 6 мая он снял Гиммлера со всех постов. «Когда впоследствии я узнал больше обо всех зверствах, совершенных в концентрационных лагерях, я пожалел, что отпустил его на волю». Возможно, рассказ Махера наиболее близок к истине. Гиммлер впервые появился в штабе Дёница еще до назначения последнего преемником Гитлера. Гросс-адмирал, выслушав сообщение о скорой кончине фюрера, выразил полную готовность служить под верховным командованием Гиммлера. В тот момент, когда Дёниц узнал о том, что назначен президентом и главнокомандующим вооруженными силами рейха и что рейхсфюрера приказано арестовать (оба известия содержались в политическом завещании Гитлера), он и Гиммлер обсуждали план капитуляции Гамбурга. Эта дискуссия продолжалась за обедом, на который были приглашены Рейч и фон Грейм, а также адъютанты гросс-адмирала и рейхсфюрера. Маловероятно, чтобы Ханна Рейч разговаривала с Гиммлером за обеденным столом в том мелодраматическом тоне, в каком выдержан описанный ею и процитированный диалог.

Так или иначе, шансы Гиммлера на какую-либо роль в послевоенных судьбах Германии таяли на глазах. Как раз в эти дни появились первые сообщения агентства Рейтер и кинохроника Pathe о концлагерях. Сильно осложнила Гиммлеру задачу утечка о его мирных предложениях Эйзенхауэру. На первый план для Гиммлера вышел вопрос личной безопасности – ему нужно было отсидеться в спокойном месте, пока осядет пыль.

Один из британских офицеров утверждал, что видел Гиммлера в ставке Дёница 12 мая. По свидетельству нового министра иностранных дел рейха Шверин фон Крозига, рейхсфюрер сказал ему в первых числах мая: «Они никогда не найдут меня. Политические события развиваются в мою пользу. Я скроюсь и дождусь перемен».

Гиммлер выехал из Фленсбурга с документами на имя Генриха Хитцингера, провинциального полицейского, осужденного несколько месяцев назад за «пораженчество» и приговоренного к смерти.

Перед последним путешествием рейхсфюрер сбрил усы. Его сопровождала группа из четырнадцати человек. В нее входили его личный врач обергруппенфюрер СС

Мертвый Гиммлер (?) и живой. На правой фотографии отчетливо виден шрам между ухом и глазом, отсутствующий на лице самоубийцы

д-р Карл Брандт, личный хирург обергруппенфюрер СС Карл Гебхардт, обергруппенфюрер СС Отто Олендорф, личный секретарь Гиммлера штурмбаннфюрер Йозеф Кирмайер и адъютанты оберштурмбаннфюрер Вернер Гротманн и штурмбаннфюрер Махер, а также два офицера охраны и семь офицеров штаба рейхсфюрера. У всех на руках были документы о том, что группа демобилизована из частей полевой полиции по болезни и направляется в Мюнхен под присмотром д-ра Гебхардта. На всех была разномастная униформа без знаков отличия и плащи поверх кителей. Судя по описаниям, группа производила впечатление банды головорезов. Для полноты картины человек, называющий себя Хитцингером, по-пиратски налепил себе на левый глаз черную нашлепку.

Поначалу группа передвигалась на четырех автомобилях, затем вынуждена была отказаться от них и шла пешком. 18 мая группа достигла городка Бремерверде. Здесь было принято необъяснимое решение. Речка Осте, которую предстояло пересечь, отличается мелководностью, и сотни беженцев преодолевали ее вброд. Однако на обоих мостах стояли британские КПП. При проверке документов они сверялись со списком разыскиваемых лиц, составленным союзниками, так называемым CROSSCASS (Сentral Registry of War Criminals and Security Suspects). Этот документ имел в своем распоряжении Гиммлер. У патрулей не было, правда, фотографий – в сомнительных случаях они должны были связываться с объединенной разведывательной службой.

20 мая около трех часов пополудни Кирмайер и Гебхардт отправились на мост первыми, намереваясь вернуться за остальными, если проверка пройдет благополучно. (План надо признать сомнительным: благополучной следовало считать такую проверку, после которой проверяемые не возвращаются. Элементарная логика подсказывает, что группе следовало выставить наблюдателя, который смог бы определить, задержаны первые двое или миновали КПП без осложнений. Несмотря на высокий профессионализм членов группы, этого сделано не было.) Они были задержаны и вернулись за оставшимися членами группы на двух грузовиках и в сопровождении конвоиров. После допроса, на котором были даны противоречивые показания, вся группа была арестована. Вся, за исключением трех человек. Махер, Гротманн и Хитцингер исчезли. Гебхардт в сопровождении начальника британского патруля в тот же день еще раз вернулся на ферму, где укрывалась вся группа, но пропавших не обнаружил, хотя отзывался о них как о «больных товарищах», нуждающихся в медицинской помощи. Вместо исчезнувших на чердаке обнаружился саквояж, содержимое которого составляли пижама, домашние тапочки и маникюрный набор с характерной монограммой R.F.SS. Не нужно даже быть знатоком немецкого языка (а начальник патруля им был), чтобы расшифровать аббревиатуру как «рейхсфюрер СС».

На третьи сутки, 22 мая, во второй половине дня, пропавшее трио объявилось на главной улице Бремерверде. Они прохаживались не спеша и ни от кого не скрываясь, хотя даже беглого взгляда на них хватило бы для сильнейших подозрений. Рослые адъютанты с офицерской выправкой в долгополых пальто явно военного покроя сопровождали неказистую фигуру в гражданском платье. Троица была остановлена британским патрулем не доходя моста и препровождена в караульное помещение, в которое была превращена мельница. Оттуда начальник патруля позвонил на КПП и сообщил, что беглецы нашлись.

Переночевав на мешках с мукой, арестованные были подняты на ноги рано утром и в семь часов утра отправились в лагерь, где уже находились остальные двенадцать человек. Немедленно по прибытии они стали громко и скандально требовать встречи с комендантом лагеря капитаном Томасом Селвестером. Когда все трое предстали перед комендантом, он первым долгом велел удалить обоих здоровяков и остался наедине с их тщедушным спутником. Этот третий без лишних слов снял наклейку с левого глаза и водрузил на переносицу очки. После этого он мог бы и не представляться. Однако он все же сказал тихим голосом: «Генрих Гиммлер».

Капитан Селвестер немедленно поставил в известность штаб Второй армии фельдмаршала Монтгомери в Люнебурге, откуда не мешкая выехал для опознания офицер разведки. Тем временем комендант провел личный досмотр заключенного. Он приказал ему раздеться и по мере разоблачения обыскиваемого тщательно осматривал каждый предмет одежды, после чего передавал его сержанту, который делал то же самое. В пиджаке обнаружился латунный футляр, аналогичный патронной гильзе, а в футляре – маленькая стеклянная ампула, которую капитан Селвестер тотчас узнал. Наполненные синильной кислотой ампулы были изготовлены в концлагере Заксенхаузен для высшего руководства рейха. «Это мое лекарство, – пояснил заключенный. – Помогает от желудочных спазмов». Вскоре нашелся и другой футляр, пустой. Селвестер решил, что заключенный прячет вторую ампулу где-то на теле, и тщательно осмотрел обнаженную фигуру, даже расчесал ему волосы, однако в рот заглядывать не решился, опасаясь эксцессов. Вместо этого капитан велел принести чай и сэндвичи с сыром. Заключенный ел, как все, нисколько не затрудняясь жевать или глотать.

Последнему эпизоду трудно верить. Ампула имела 9 миллиметров в диаметре и 35 в длину. Жевать и глотать с таким предметом во рту невозможно. Одно из двух: либо обыск был недостаточно тщательным и заключенный во время еды прятал ампулу где-то в другом месте, либо эпизод с чаем и сэндвичами – фантазия капитана Селвестера.

Наконец, в лагерь прибыла группа сотрудников разведки во главе с майором Райсом. Райс имел при себе учетную карточку на Гиммлера, содержавшую краткое описание его карьеры, а также ряд важных сведений, как-то: номер его партбилета, номер офицера СС и образец подписи, а также фотографию. В карточке, однако, не было никаких сведений анатомического характера (рост, вес, особые приметы), отпечатков пальцев или данных о его зубах.

Первым делом команда Райса сравнила строение уха заключенного с фотографией и пришла к выводу об идентичности (на фотографии, впрочем, была видна лишь часть уха). На вопрос о партийном номере заключенный ответил: «Четырнадцать тысяч с чем-то». Реальный номер был 14303. Номер своего партбилета наизусть помнил любой член партии, а Гиммлер к тому же отличался феноменальной памятью. Личный номер офицера СС он указал тоже близко к истине, но не точно: 169 вместо 168. И лишь на вопрос о дате рождения дал совершенно точный ответ: 7 октября 1900 года. Однако именно этот-то ответ и не совпал: в карточке было ошибочно указано 1 ноября 1900 года. Затем Райс попросил заключенного расписаться, на что тот согласился при условии, что бумага с его подписью будет немедленно уничтожена. Как ни странно, майор на это условие согласился. Как и в случае с ухом, в команде не было специалиста; Райс заключил, что подпись совпадает с факсимиле, имеющимся в карточке, и вынес вердикт: Генрих Хитцингер – не кто иной, как Генрих Гиммлер.

В дальнейшем разговоре Хитцингер-Гиммлер не сообщил ничего такого, что могло бы подтвердить его исключительную посвященность в тайны «третьего рейха». Он сказал лишь то, что было известно любому немецкому офицеру.

Как только личность заключенного была, по мнению майора Райса, установлена, донесение об этом было передано в штаб в Люнебурге. В лагерь отправился начальник разведки Второй армии полковник Майкл Мерфи.

Ознакомившись с результатами обыска, Мерфи приказал заключенному снова раздеться и надеть другую одежду. Заключенный отказался сделать это – он заявил, что уже раздевался и что он не желает надевать предложенную ему британскую военную форму. Услышав угрозу применить силу, узник все-таки разделся, однако надевать форму враждебной державы все же отказался и после обыска надел свои серую рубашку, кальсоны и носки. Чтобы он не продрог, ему выдали армейское одеяло, в которое он завернулся.

Исчезнувшая вторая ампула не давала покоя полковнику Мерфи. По его словам, он понимал, что на теле заключенного есть лишь два места, куда ее можно спрятать, – рот и ягодицы. Полковник решил провести медицинский осмотр, для чего пришлось доставить заключенного в штаб армии. В какой-то момент водителю показалось, что он сбился с дороги, и тогда узник сказал, что автомобиль на правильном пути к Люнебургу.

Тем временем в штабе нашли врача. Это был капитан Клемент Уэллс. Узнав, в чем состоит его задача, Уэллс заявил: «Я врач, а не сыщик». На что Мерфи ответил: «Делайте, что вам говорят».

Эксгумация трупа рейхсфюрера СС (или того, кто выдал себя за Гиммлера при аресте 23 мая 1945 года) все-таки была произведена зимой 1946 года. Один из офицеров, знавший место захоронения, майор Норман Уиттейкер, был направлен командованием в Люнебург в распоряжение Форин-офиса. В одном из лиц, присутствовавших при вскрытии могилы, майор с изумлением узнал Вальтера Шелленберга.

Труп доставили в Ганновер, где повторное вскрытие произвел самый квалифицированный патологоанатом британских вооруженных сил д-р Иан Моррис. На сей раз у него на руках были рентгеновские снимки челюстей Гиммлера. Но сравнивать их оказалось не с чем: зубов во рту покойника почти не осталось.

Труп кремировали, а прах развеяли по ветру.

Профессиональный патологоанатом англичанин Хью Томас, опубликовавший в прошлом году книгу «Странная смерть Генриха Гиммлера», тщательно изучил все доступные ему источники и материалы обоих вскрытий, а также встретился с некоторыми свидетелями. Томас пришел к однозначному выводу: человек, выдавший себя за рейхсфюрера, – не Гиммлер. Один из наиболее веских аргументов – отсутствие у трупа шрама на левой cкуле. Это след университетских занятий фехтованием, хорошо видный на фотографиях Гиммлера; рана была нанесена рапирой, клинок которой имел в сечении форму трилистника. Участник первого вскрытия, подполковник Браун, однозначно заявил Томасу, что никаких шрамов на лице покойника не было; соответственно, не упоминается он и в протоколе вскрытия. Томас пишет, что Браун был шокирован, когда увидел фотографию Гиммлера в профиль. Что касается второго вскрытия, то к этому времени кожа трупа пришла в такое состояние, что установить наличие или отсутствие шрама не представлялось возможным. +

Протокол осмотра зубов Гиммлера, составленный после его самоубийства

Еще одно важное несоответствие – описание зубов и челюстно-лицевой архитектуры. Атткинс и Браун составили отдельный стоматологический протокол и нарисовали подробную схему челюстей трупа. Они насчитали у него в общей сложности 27 зубов, одну золотую коронку и несколько серебряных пломб, а также один мертвый зуб. Цвет зубов описан как светло-серый. По сведениям Хью Томаса, это совершенно не соответствует состоянию зубов Гиммлера. Томас установил это, встретившись с ассистентом профессора Хуго Блашке, лечившего высших руководителей рейха, Кете Хейзерманн, которая, по ее словам, прекрасно помнит особенности зубов рейхсфюрера.

Хейзерманн подтвердила: медицинскую карту забрали из частного зубоврачебного кабинета Блашке русские офицеры. Русские, рассказала Хейзерманн, привезли ее затем в стоматологический кабинет имперской канцелярии, где она помогала отбирать оставшиеся документы. Рентгеновские снимки зубов Гитлера и Гиммлера отсутствовали. Хейзерманн говорит, что рейхсфюрер обращался к услугам Блашке всего несколько раз; лишь дважды ему были поставлены две пломбы, на нижний и верхний левые коренные зубы, в остальных случаях дело ограничивалось осмотром. По ее словам, Гиммлер не лечился у других дантистов. Хейзерманн утверждает, что рейхсфюрер имел прекрасные, здоровые, «почти идеальные» зубы необыкновенной белизны и не потерял ни одного – во всяком случае, при последнем его визите к Блашке в ноябре 1944 года все зубы до единого были на своем месте. Она совершенно определенно заявила Томасу, что у Гиммлера не было ни одной коронки, а на его вопрос, почему она говорит так уверенно, если рейхсфюрер бывал у дантиста редко, ответила, что это был не тот человек, визиты которого легко забыть. Взглянув на рисунок, сделанный Атткинсом и Брауном, Хейзерманн решительно заявила: это зубы другого человека. Когда Томас показал ей тот же рисунок, но с надписью «Зубы Гиммлера», она надолго замолчала и в конце концов отказалась отвечать на дальнейшие вопросы.+

Кете Хейзерманн провела много лет в советской тюрьме без предъявления каких бы то ни было обвинений. О зубах Гиммлера ее никто никогда не спрашивал...+

Выводы Хью Томаса небезупречны. Он, к примеру, считает важным доводом в пользу своей версии тот факт, что заключенный, назвавшийся Гиммлером, носил очки, тогда как рейхсфюрер, как всем известно, – пенсне. Между тем существуют фотографии, на которых Гиммлер запечатлен именно в очках. К недостаткам его исследования следует отнести и то, что все оно построено на интервью с участниками событий. Документы по делу о самоубийстве Гиммлера засекречены на сто лет – до 2045 года. +

Вальтер Шелленберг расстался со своим шефом в первых числах мая. Дёниц пишет, что он и рейхсфюрер появились в его ставке именно в начале мая, и опять-таки в ключевой момент: гросс-адмирал обсуждал с рейхскомиссаром Норвегии Тербовеном и командующим немецкими силами в Норвегии генералом Беме план капитуляции. Шелленберг предложил сдаться шведским властям. Он-де уже обсуждал этот вопрос со Стокгольмом, и шведы не возражают. Дёниц отнесся к идее скептически: не видел никаких гарантий, что шведы, опасаясь осложнений с Москвой, не выдадут ей интернированных руководителей рейха. Гросс-адмирал утверждает, что по совету Шверина фон Крозига он поручил Шелленбергу предварительное обсуждение условий капитуляции. «Но я определенно не давал Шелленбергу права вступать в какие-либо формальные соглашения».+

Агент британской разведки Питер Фолк, который мастерски шел по следу искателей сепаратного мира

Возможно, так оно и было. Но шефу внешней разведки рейха хватило и этих полномочий. В ранге «чрезвычайного и полномочного посланника» рейхспрезидента Дёница он направился в Швецию. До Копенгагена добрался в машине Красного Креста вместе с графом Бернадоттом. Оттуда на личном самолете графа перелетели в Мальмё, а из Мальмё в Стокгольм – на борту шведского военного самолета. Встретивший Шелленберга у трапа шведский дипломат немедленно препроводил его в летнюю королевскую резиденцию Тульгарен на архипелаге Тоса. Правительство Швеции всячески стремилось сыграть позитивную роль в окончании войны.

Для деловых кругов Англии и США попытки заключить компромиссный или, если угодно, сепаратный мир были продолжением довоенной дипломатии, которую олицетворял Невилл Чемберлен с его знаменитой фразой: «Я привез мир народам Европы». После Первой мировой войны частный бизнес стран-победительниц инвестировал в восстановление Германии огромные средства. С 1924 по 1930 год Германия получила иностранных займов в общей сложности на сумму в семь миллиардов долларов, главным образом из американских и британских источников. И это не считая частных инвестиций, и не только в Германию, но и в Польшу и Чехословакию. Немецкий экономический подъем сказался на деловой активности во всей Европе и Америке. После перелома в ходе войны большой бизнес возобновил усилия по защите своих деловых интересов. Ключевую роль в переговорах с немцами играли именно предприниматели – такие, как шведские банкиры братья Якоб и Маркус Валленберги, тесно связанные с финансовыми кругами обеих враждующих сторон.+

Однако усилия о заключении сепаратного мира успехом не увенчались. 8 мая в 2:41 утра в Реймсе, в штабе Эйзенхауэра, состоялось подписание акта о безоговорочной капитуляции Германии. Когда Шелленберг дозвонился до фон Крозига, тот не велел ему продолжать переговоры. +

В последующие несколько дней Шелленберг и Бернадотт нанесли несколько визитов в британское посольство. Потеряв свой статус уполномоченного на переговорах о капитуляции в Норвегии, Шелленберг, тем не менее, оставался посланником, пользовался поддержкой шведского правительства и отныне думал о собственной участи. Он считал вполне возможным получить иммунитет от уголовного преследования по обвинению в военных преступлениях. Пример Рейнхарда Гелена говорит, что в таком повороте не было ничего невозможного. Однако факт его пребывания в Стокгольме и встреч с сэром Виктором Моллетом получил огласку: репортеры сфотографировали его и Бернадотта в тот момент, когда они выходили из машины и направлялись в здание британской миссии.+

Возможно, благодаря этому обстоятельству работавшие под крышей британского посольства в Стокгольме сотрудники разведки Фолк и Теннант добились в конце концов того, что Форин-офис запретил Моллету дальнейшие встречи с Шелленбергом, о чем Бернадотт узнал 9 мая. На следующий день граф получил распоряжение британских властей: Шелленбергу надлежало прибыть в аэропорт Бромма и отправиться на борту самолета королевских военно-воздушных сил в Лондон. Секретарь Бернадотта позвонил в британскую миссию и поинтересовался, зачем Шелленберг потребовался в Лондоне. Из миссии ответили, что бригаденфюрер срочно нужен для выяснения ряда вопросов. В то самое утро, когда за гостем графа прибыл автомобиль, чтобы отвезти его на аэродром, шведские газеты вышли с сенсационными сообщениеми о том, что королевская семья укрывает военного преступника. Взбешенный Бернадотт заявил, что его гость «утомлен физически и душевно», а потому не может совершать никаких путешествий. Однако вскоре обоим стало ясно, что они переоценили ситуацию в свою пользу. Британское правительство предпочло забыть о предварительных договоренностях об иммунитете. Сделка не состоялась. Швеция не могла предложить Шелленбергу убежище, не навлекая на себя гнев великих держав. Открылся последний тур переговоров о дальнейшей судьбе Шелленберга.+

британский посланник сэр Виктор Моллет со шведским кронпринцем Густавом Адольфом

Из Лондона в Стокгольм прибыл некий ответственный представитель SIS. 11 мая он встретился с Бернадоттом и Шелленбергом. Фолк не имел понятия, кто этот представитель, но благодаря своим источникам и сопоставлению обстоятельств выяснил, что это был Блант.

Уступая давлению Лондона, о скорейшем отъезде Шелленберга попросило шведское правительство. Бернадотт и Маркус Валленберг советовали Шелленбергу просить о шведском подданстве. Наконец, 12 мая с Британских островов пришел приказ немедленно доставить в Лондон Шелленберга вместе со всеми имеющимися при нем документами.+

На следующий день Бернадотт собрал совещание высокопоставленных лиц, в числе коих были старший офицер шведской разведки Линдквист и верховный судья Экберг. Бернадотт рассказал собравшимся об усилиях Шелленберга по спасению скандинавских евреев. После совещания Виктор Моллет сообщил в Форин-офис, что Шелленберг все еще слишком слаб для поездки и намерен оставаться в Швеции до тех пор, пока его положение не прояснится. +

Шелленберг между тем принял решение передать наиболее ценные документы своего архива на хранение поверенным Бернадотта – они должны были стать гарантией его безопасности. Он приступил также к описанию своей деятельности в годы войны – этот трактат должен был помочь ему получить шведское подданство. Гауптштурмфюрер Франц Геринг, тоже находившийся в Стокгольме, подтвердил, что Шелленберг всегда занимал антигитлеровскую позицию и будто бы именно он внушил Гиммлеру мысль о необходимости заключения мира. +

Тем временем оживились американцы. Госдепартамент выразил шефу Управления стратегических служб генералу Доновану недоумение в связи с тем, что УСС не удосужилось взять ситуацию под свой контроль.+

Адъютанты Гиммлера Вернер Гротманн и Хайнц Махер наутро после его самоубийства

Шелленберг подключил к своим усилиям японских дипломатов. Две секретные встречи с британцами состоялись в японском посольстве. 31 мая новая встреча имела место в доме Бернадотта. В числе гостей были, помимо Шелленберга, Линдквиста и Экберга, Виктор Моллет и генерал Макото Онодера.

Узнав о встречах под эгидой японцев, УСС приступило к немедленным действиям. 2 июня Шелленбергу через посредников предложили лететь вместо Лондона во Франкфурт – американскую оккупационную зону. Ему был обещан «более радушный прием». Затем американский военный атташе полковник Рейнс встретился с Шелленбергом в доме Бернадотта. Бернадотт и его друзья в правительстве Швеции далее не могли обеспечивать убежище Шелленбергу – дело получило слишком широкую и неблагоприятную огласку в шведской прессе. От этой критики страдали интересы королевской семьи. В итоге Шелленберг принял предложение американцев.+

17 июня полковник Рейнс, Бернадотт и Шелленберг вылетели из Стокгольма на американской «Дакоте» во Франкфурт-на-Майне. Среди багажа были шесть небольших оцинкованных ящиков с документами. На аэродроме Шелленберга встретили и препроводили в штаб-квартиру управления разведки сухопутных сил США. Прием оказался и впрямь теплым. Его разместили в отдельной комнате с душем и круглосуточным обслуживанием – в меню значились изысканные вина и прекрасный кофе. Допросы начались незамедлительно. +

Как только Блант узнал, что Шелленберг у американцев, во Франкфурт отправился Ким Филби. В британской штаб-квартире в Бад-Ойнхаузене Филби встретился с Бернадоттом. Разговор получился резким. Каждый отправился на встречу с Шелленбергом самостоятельно. Граф прибыл первым и, будучи не в силах сдерживать раздражение, заявил своему протеже, что англичане, потеряв его, «наглеют». Они кратко обсудили, чего ждать от Филби, и пришли к выводу: англичане могут дезавуировать сделку об иммунитете. +

К 26 июня две разведки договорились о процедуре допросов Шелленберга. Представитель ФБР во Франкфурте запросил у своего директора Эдгара Гувера разрешение на совместные допросы, причем основным следователем должен был быть Филби. Однако Филби при первой же встрече с агентом ФБР допустить последнего на свои допросы отказался. Агент направил Гуверу новое сообщение. Он утверждал, что изменил намерения и не хочет присутствовать на допросах Филби.+

Энтони Блант

Филби провел в разговорах с Шелленбергом два дня. Затем прибыли еще двое сотрудников британской разведки – специалисты по шифрам и радиосвязи. Взаимопонимание англичан с Шелленбергом, равно как и с американцами, было восстановлено. 7 июля Шелленберга доставили в лагерь под Лондоном. Допросы, в том числе совместные, продолжались. Но их содержание говорило о том, что они не имеют целью изобличить его в совершении военных преступлений. Шелленберг был уверен, что союзники предложат ему заняться организацией разведывательной сети в послевоенной Германии. Однако показания против Кальтенбруннера от него потребовали.

Идиллия вскоре закончилась. Эдгар Гувер проявил неудовольствие слишком мягким обращением англичан с Шелленбергом. 17 августа Гувер дал знать SIS, что в деле Шелленберга замешаны интересы национальной безопасности США – в частности, вопросы, касающиеся Японии, которых узнику почти не задавали.+

В середине ноября, после четырех месяцев допросов, Шелленберга доставили в Нюрнберг для дачи показаний против Кальтенбруннера и Мюллера. 4 декабря в Лондоне была получена депеша: в случае отсутствия возражений со стороны британцев США хотели бы доставить Шелленберга в Вашингтон для продолжения допросов. В этот период Шелленберг участвовал в той самой эксгумации в Люнебурге. Допросы продолжались. Из Вашингтона потоком шли новые вопросы. Среди них все больше о личном участии допрашиваемого в преступлениях нацизма. Дело шло к осуждению. Англичане забеспокоились, как бы не всплыла на поверхность договоренность об иммунитете. В результате Форин-офис присоединился к жалобам советской стороны на мягкость приговоров Нюрнбергского трибунала: следует-де шире применять смертную казнь и отказать осужденным в праве на апелляцию. Если уж советское обвинение требовало смертного приговора для Ганса Фриче, виновного в основном в том, что вещал по радио, то Шелленберг заслужил его тем более.+

Граф Бернадотт посещал Шелленберга в нюрнбергской тюрьме, пользуясь своим положением главы шведского Красного Креста. Вскоре Форин-офис предложил ему пост представителя ООН в Палестине. Граф согласился и спустя четыре месяца после прибытия, 17 сентября 1948 года, был убит еврейскими экстремистами. В ожидании приговора Шелленберг лишился своего главного и наиболее авторитетного посредника. От показаний в его защиту обвинение не оставило камня на камне. Шелленбергу вменялись похищения и убийства, в том числе граждан нейтральных стран, участие в организации айнзатцгрупп СС, использование военнопленных в целях, запрещенных Женевской конвенцией, а также участие в исполнении Окончательного решения. Смертный приговор казался неминуемым. Шелленберг страдал расстройством желудка и утверждал, что его отравили. +

Поздней осенью 1946 года британская разведка перехватила записку, которую пытались передать заключенному одного из лагерей в британской оккупационной зоне две женщины. Заключенным этим был бывший адъютант Гиммлера Генрих Шпрингер. Женщины оказались женой и племянницей гамбургского банкира, в доме которого жила дочь другого адъютанта рейхсфюрера, Людольфа Алверслебен-Шохвица, Юлиана. Этот второй адъютант и был автором послания, содержавшего инструкции о том, как установить связь с нацистским подпольем. Записка попала в руки Карла Маркуса, бывшего штурмбаннфюрера СС, давно завербованного англичанами и занимавшегося после войны выявлением подпольной нацистской сети. Маркус обратил внимание на пометки на полях письма. По его мнению, это был почерк Гиммлера, прекрасно ему известный. Маркус отправил в Лондон донесение, в котором утверждал: в британской зоне действует отлично организованное нацистское подполье со связями в Швейцарии и, по-видимому, один из участников организации – Генрих Гиммлер. Донесение имело последствие: визит Кима Филби. Встреча Маркуса и Филби в номере дюссельдорфского отеля продолжалась несколько часов. «Мы не скрывали неприязни – она была взаимной», – вспоминает Маркус. Филби начал с того, что заявил: «Все возможно. Но Гиммлер определенно мертв». По его словам, Вальтер Шелленберг ведет сложную игру, пытаясь внести раскол в ряды следователей. Филби назвал решение о его участии в опознании тела глупым – это событие, мол, и дало Шелленбергу почву для утверждений, будто Гиммлер жив. Филби, по словам Маркуса, беспокоило существование нацистского подполья. Он предложил позволить Шпрингеру бежать из лагеря и установить за ним наблюдение. Идею Маркуса о подключении к операции американцев Филби воспринял в штыки. Маркус, в свою очередь, возразил: британской разведке, скорее всего, придется действовать в американской зоне – не разумнее ли вступить с ними в сотрудничество в операции более широкого характера? С этим Филби согласился. В заключение он подчеркнул, как важно «уничтожить в зародыше» миф о том, что Гиммлер жив.+

Ким Филби

Слежка за Шпрингером ничего не дала. Он, по-видимому, знал или догадался, что находится под наблюдением. Он встречался лишь с мелкой сошкой – вся она была известна англичанам. Шпрингер нисколько не стремился в Швейцарию. В конце концов, однако, он побывал в доме Вернера Штендера – человека из тайной сети, снабжавшего документами бывших нацистов. Об этом визите Маркус уведомил Филби, работавшего тогда в Турции. Реакция Филби оказалась неожиданной. Операция была немедленно свернута.

В октябре 1948 года безнадежное дело Шелленберга неожиданно оживилось. Итальянская полиция в Риме арестовала трех агентов SIS при попытке вскрыть американскую дипломатическую почту. Одним из арестованных был Энтони Блант. Освободили его и его коллег из узилища спустя несколько часов после вмешательства британского посольства. Пострадавшим оказался американский дипломат Ральф Банч, бывший заместителем Бернадотта в Палестине, а после смерти графа занявший его пост. Материалы, отправляемые им в адрес ЦРУ, оказались не чем иным, как документами, которые Шелленберг передал на хранение стряпчим Бернадотта, желая с их помощью оградить себя от уголовного преследования. Британским послом в Риме служил в это время Виктор Моллет. Одним из трех арестованных англичан был Роджер Хикс, во время войны также работавший в Стокгольме. Вскоре он неожиданно умер в своей римской квартире, принимая коллегу из SIS.+

Известна по крайней мере одна попытка англичан убедить американцев, что полученные ими документы – советская дезинформация. В ЦРУ, однако, после случившегося было принято решение отложить оглашение приговора Шелленбергу и возобновить допросы, продолжавшиеся до марта 1949 года, когда здоровье Шелленберга резко ухудшилось и его госпитализировали. Врачи подозревали рак печени. Приговор огласили 14 апреля в отсутствие обвиняемого, находившегося на больничной койке. Он оказался неожиданно мягким: Шелленберг получил шесть лет тюремного заключения. После того как доктора поставили его на ноги, допросы продолжались. Когда Шелленбергу уже нечего было сказать, ему скостили срок. Он вышел на свободу в июне 1951 года и поначалу поселился в Швейцарии, однако после дипломатических протестов Лондона швейцарские власти попросили его покинуть страну. Бывший шеф нацистской разведки переехал в Италию, британские протесты игнорировавшую. 29 октября 1951 года Шелленберг попросил аудиенцию у Папы и незамедлительно ее получил. В своем последнем интервью в феврале 1952 года он жаловался на слежку, которую ведет за ним британская разведка. 31 марта он умер и был погребен на общественном кладбище в Турине.+

Но зачем советским «кротам» потребовалось спасать Шелленберга с его документами? Затем, что именно эти документы содержали прямые наводки на них. +

Одним из источников сообщений, которые добывал в Стокгольме спецпредставитель Гиммлера Кремер, был советский агент Дональд Маклин. Он работал в британском посольстве в США и направлял Москве информацию под псевдонимом Гомер. Американские специалисты, взломавшие в конце 40-х годов шифр советской резидентуры в Нью-Йорке и Вашингтоне (проект «Венона»), установили наличие «крота», но идентифицировать его не могли. Когда Ким Филби узнал о поисках «крота» по кличке Гомер, он немедленно поставил в известность Центр; при этом он самостоятельно вычислил Маклина. Из Москвы, однако, пришло указание о том, что Маклин должен оставаться на месте до последней возможности. Центр не хотел даже предупреждать Маклина – это сделал Филби. К концу 1950 года список подозреваемых сократился до 35 имен, а к апрелю 1951-го – до девяти. Через считанные дни была расшифрована еще одна радиограмма, где было сказано, что в июне 1944 года жена Гомера ожидала ребенка и жила со своей матерью в Нью-Йорке, – этому условию удовлетворяла лишь жена Маклина Мелинда. +

Дональд Маклин

Тем не менее у Филби и Гомера оставалось еще немало времени для организации побега. Обоим было известно, что американская разведка не будет предъявлять суду в качестве улик материалы проекта «Венона», дабы скрыть факт взлома шифра. Поэтому следующим шагом MI5 будет установление слежки за Маклином, чтобы собрать доказательства его шпионской деятельности. Филби, естественно, волновала и собственная участь. В досье Митрохина имеется сообщение о том, что «Стэнли (кодовое имя Филби. – В.А.) требует немедленной эвакуации Гомера в СССР, дабы избежать собственной компрометации».

Между тем из Вашингтона в Лондон был отозван третий член «великолепной пятерки» – Гай Берджесс: у него возникли проблемы с полицией штата Вирджиния, и его отъезда потребовали госдепартамент и британский посол. Филби поручил Берджессу по прибытии на Британские острова поставить в известность об угрозе лондонскую резидентуру МГБ. 7 мая, едва ступив на британский берег, Берджесс позвонил Энтони Бланту, а тот, в свою очередь, донес тревожную весть до сведения советской разведки. Через два дня после этого Москва дала согласие на побег Маклина.+

Официальная российская историография умалчивает о том, что в 1942–1943 годах «кембриджская пятерка» лишилась доверия Лубянки. Паранойя Сталина не допускала мысли, что SIS не работает против Советского Союза. Между тем это было именно так, и «великолепные» шпионы честно сообщали об этом. Автор недавно опубликованной биографии Энтони Бланта Миранда Картер считает, что инициатором подозрений была майор госбезопасности Елена Морджинская. Эта дама с октября 1942-го по май 1943 года занимала в Первом управлении НКВД (внешняя разведка) должность начальника 1-го отделения (Великобритания) 3-го отдела (Великобритания, Северная и Южная Америка). «Великолепной пятерке» пришлось в ущерб оперативной работе писать бесконечные «автобиографии» – в этих текстах затем на Лубянке пытались найти противоречия. Если бы вдруг выяснилось, что в распоряжении Шелленберга имеются донесения московских «кротов», подозрения Москвы подтвердились бы в полной мере. Но Москва об этом так и не узнала.+

По словам бывшего главы ЦРУ Джеймса Энглтона, именно римский инцидент заставил американскую разведку внимательно присмотреться к Энтони Бланту. Энглтон недоумевал, почему вскрытием диппочты занимался столь высокопоставленный сотрудник, как Блант. Что касается директора ФБР Эдгара Гувера, то он первым раскрыл Филби, и лишь отвратительные отношения между спецслужбами Вашингтона и Лондона не позволили ему собрать доказательства, достаточные для ареста этого человека, который, работая на две разведки, упорно отказывался считать себя двойным агентом.+

Вскоре после провала Энтони Бланта в Риме Елена Морджинская написала записку на имя Лаврентия Берия о том, что сеть советских агентов в Великобритании следует считать раскрытой. +

Гай Берджесс

Остался небольшой, но немаловажный вопрос: если на глазах у английских офицеров смертоносную ампулу разгрыз не Гиммлер, то куда подевался рейхсфюрер?

Проблема спасения от преследования стояла в первые послевоенные дни перед любым рядовым сотрудником СС. И организация не бросила их на произвол судьбы. В Германии действовало несколько прекрасно организованных и законспирированных «крысиных троп», по которым эсэсовцы бежали из страны. Эти пути вели на юг, в Швейцарию и Италию – организация, снабжавшая беглецов ночлегом, документами и пропитанием через каждые 50 километров пути, называлась Die Schleuse («Шлюз»). Однако южное направление контролировалось злейшими врагами Гиммлера и Шелленберга – Кальтенбруннером и Мюллером.+

Иное дело север, Гамбург и Шлезвиг-Гольштейн, где и очутился Гиммлер со своим штабом. В Гамбурге действовало прекрасно налаженное подполье. Организация Stille Hilfe («Молчаливая помощь») была зарегистрирована как благотворительная и существует по сей день. Она оказывала поддержку «лионскому палачу» Клаусу Барбье во время его сенсационного процесса. Дочь Гиммлера Гудрун активно участвовала в работе фонда, навещая престарелых одиноких бывших эсэсовцев, за что заслужила имя «ангел милосердия». +

Как и куда можно было бежать из Фленсбурга? Существует версия, что главари рейха покинули страну на подводных лодках, доставивших их к побережью Южной Америки. Приготовления к такой эвакуации действительно велись. Однако немецкий подводный флот понес огромные потери, и к концу войны в районе Фленсбург – Киль и в Норвегии, по оценкам компетентных людей, в наличии имелось всего две субмарины, способных к трансатлантическому переходу. К тому же путешествие обещало быть крайне опасным. Быть может, кто-то и воспользовался этим способом бегства, но вряд ли Гиммлер, который не любил искушать судьбу и к тому же страдал клаустрофобией. Более успешным могло оказаться путешествие на надводной лодке на один из тысяч шведских островов – но ведь куда-то надо было двигаться дальше. Наиболее реальным представляется бегство по воздуху – на Иберийский полуостров, где нашли убежище многие, например, верный палладин Гиммлера Отто Скорцени.