В здании с невероятно высокими потолками царил приятный полумрак. Лишь на овальную сцену, расположенную в самом центре помещения, откуда-то сверху лились лучи света, выхватывая из темноты группу людей. Их одежда выглядела однообразной, но удивительно красивой. Женщины были одеты в одинаковые длинные платья, переливающиеся на свету, мужчины облачены в черные строгие костюмы, подчеркивающих благородную осанку каждого из них. Это был оркестр. Настоящий симфонический оркестр. Лица музыкантов были напряжены, но не так, как это случается в моменты сильного эмоционального потрясения, а будто бы эти люди готовились к чему-то самому важному в их жизни. Каждый из них был предельно сосредоточен и погружен в себя. Казалось, для них не существует больше ничего, кроме музыки и их инструментов.
На небольшом возвышении, спиной к зрительному залу, стоял дирижер. Его руки были опущены, а голова, наоборот, гордо приподнята вверх. Со стороны казалось, что он впитывает в себя свет, льющийся на него сверху, тем самым вбирая какую-то магическую силу, необходимую для того, чтобы через мгновение погрузить весь мир в пучину эстетического экстаза, порожденного прекрасной музыкой оркестра. Наконец, он медленно поднял руку вверх, призывая музыкантов и зрителей приготовиться. Ни дирижера, ни оркестрантов совершенно не волновал тот факт, что в зале всего один зритель. Они готовились играть так, словно их будет слушать вся вселенная.
Смерть сидела в первом ряду партера в роскошном деревянном кресле, обитом мягким и приятным на ощупь бархатом. Ей было как никогда спокойно и хорошо. Откинувшись на спинку, она даже слегка зажмурилась от приятного и томящего ожидания предстоящего удовольствия и улыбнулась, поймав себя на мысли о том, что не улыбалась уже сотни лет.
Рука дирижера медленно опустилась вниз. В воздухе повисла оглушающая тишина. Все замерло и даже свет над сценой будто сгустился до консистенции яблочного киселя. Казалось, стоит только вырваться первой ноте, как этот кисель обрушится вниз волшебным дождем и превратится в миллиард маленьких солнц, заливающих своим светом все вокруг.
И вот палочка дирижера метнулась вверх. Смерть сжалась от восторга, инстинктивно вдавив себя в кресло и…
– Апчхи! – как гром среди ясного неба прозвучало в звенящей тишине.
Всё мироздание, как будто смотанное в один маленький клубок, и приготовившееся к самому волшебному событию за все время своего существования, словно взорвалось и разлетелось в стороны со скоростью света.
– Простите, – еле выдавила из себя Смерть.
Это был конец. Величайший концерт всех времен был сорван. В носу Смерти снова зачесалось. Охваченная неподдельным ужасом, она прижала ладонь к лицу, пытаясь избежать повторного чиха, но он все равно вырвался наружу.
– Апчхи!
Несколько секунд она не шевелилась, ужасаясь от одной мысли о том, каким взглядом сейчас смотрит на нее дирижер и вся остальная вселенная. Что-то колючее снова защекотало в носу. Смерть провела ладонью по лицу и, крепко сжав в ладони причину конфуза, наконец открыла глаза. Яркий свет резанул по ним, отчего она снова зажмурилась. Этого мгновения хватило, чтобы Смерть поняла: ей снова приснился страшный сон, и она сейчас находится не на концерте величайшего симфонического оркестра, а лежит на земле и чихает от травинки, которая, покачиваясь на ветру, щекочет ее ноздри.
– Проклятый гном, – проговорила она охрипшим голосом и, отбросив травинку в сторону, принялась подниматься на ноги. – Снова подсунул мне испорченное пиво!
Наконец, ей удалось принять вертикальное положение. Голова тут же закружилась, а в висках запульсировала тупая боль. Схватившись за голову, она осмотрелась по сторонам. Вокруг, насколько хватало взора, простиралось пшеничное поле, и лишь с одной стороны виднелась узкая зигзагообразная тропинка, вытоптанная среди молодых колосьев, которая вела в сторону леса. Смерть подняла с земли косу, которая лежала в двух шагах и, опершись на нее, попыталась вспомнить события вчерашнего дня. Некоторые моменты как будто вырезали из ее памяти, но через какое-то время ей все же удалось составить приблизительную картину произошедшего.
Став невольным участником трагедии на лесной дороге, Смерть прихватила с собой серебряный кубок и снова отправилась в таверну «У», в надежде на то, что избавится от похмельной головной боли, обменяв кубок на пиво. Именно так всё и произошло. Управляющий-двоедушник, после совещания со своим помощником гномом, оценил кубок в десять олтыров, которые она тут же потратила на выпивку. Что было дальше, она помнила смутно. В памяти всплывали какие-то отрывочные картинки, в которых она то распевала песни, обнявшись с дряхлой кикиморой, то боролась на руках с огромным волкодлаком, то на спор открывала косой бутылку с каким-то вонючим пойлом. Окончание вечера совершенно стерлось из ее памяти, и поэтому объяснить самой себе, как она оказалась в поле, ей никак не удавалось. Впрочем, это ее волновало меньше всего. Вернулась привычная головная боль, сообщая о себе постукиваниями с внутренней стороны черепа.
– Когда-нибудь я не пожалею этого коротышку из таверны, вырву его душу и сошью из нее чехол для своей косы, – приложив руку ко лбу, произнесла она. – Впрочем, вряд ли это удастся. Этой душонки хватит лишь на тряпочку для полировки лезвия.
Смерть вздохнула и хотела уже разразиться традиционным проклятием в адрес непутевого разносчика из таверны, но вдруг что-то отвлекло ее от выдумывания очередного плана мести. Подняв голову вверх, она повела носом, принюхиваясь к знакомому запаху. Определив направление, откуда он исходил, Смерть, еще ниже натянув на голову капюшон, направилась на запах, что-то бормоча себе под нос.
Любое молоко рано или поздно скиснет, хлеб зачерствеет, а яблоко сгниет. Пожалуй, каждый человек сможет определить свежесть того или иного продукта по запаху, даже не прикасаясь к нему, а порой и не имея представления о том, что именно испортилось. Зайдя в комнату, в которой хранится пропавшая пища, человек сразу поморщится и поймет, что запасы его еды требуют немедленной ревизии и, вычислив, откуда исходит запах, сразу же поспешит избавиться от его источника. Точно так же, как скоротечен срок хранения большинства продуктов, скоротечна и жизнь человека. Перед тем как окончательно угаснуть, душа человека источает еле заметный специфический аромат, учуять который может лишь одно существо на земле – Смерть. Именно на этот запах она сейчас и шла, тяжело перебирая ногами и щурясь от яркого солнца. Несмотря на все неприятности и передряги, она очень ответственно подходила к выполнению своих обязанностей по сбору душ. По крайней мере, когда была трезва.
Вдали уже показался небольшой домик, из которого, судя по всему, и исходил запах слабеющей человеческой жизни. Рядом с ним, мерно раскручивая свои лопасти, возвышалась ветряная мельница, похожая на маяк посреди этого пшеничного моря, по которому, как упрямое парусное судно, попавшее в шторм, раскачиваясь из стороны в сторону, но не меняя направления, плыла Смерть.
Наконец, «пришвартовавшись» к дому, она подошла к двери и подняла руку, чтобы постучаться, но тут же, одернув себя, просто толкнула ее и вошла внутрь.
Хозяин дома лежал на кровати в одной из комнат, и с первого взгляда было понятно, что дела его очень плохи. На бледном лбу уже немолодого мужчины выступили капли пота, которые даже не стекали вниз, а лишь подрагивали как желе при каждом его движении. Он шумно втягивал воздух слегка приоткрытым ртом, его губы пересохли и покрылись маленькими трещинками. В глазах не было ни тени страха и отчаяния. Это был взгляд человека, уже принявшего мысль о смерти и смирившегося со своей судьбой. Заметив на пороге незваную гостью, он даже не удивился.
– Пришла? – равнодушно спросил он.
Смерть промолчала и, пристально посмотрев на умирающего, медленно прошлась по комнате, осматривая ее убранство. Наконец, удовлетворив свое любопытство, она движением ноги подвинула к кровати табурет и присела на него.
– Готов?
Человек судорожно сглотнул и, чтобы потянуть время, принялся вытирать пот со лба, размазывая капли по лицу. Смерть равнодушно пожала плечами и, решив не дожидаться ответа, протянула руки к мужчине. Едва войдя в комнату, она сразу заметила, что его душа держится на одном-единственном стежке, и до того момента, как она окончательно оторвется от тела и начнет парить по комнате, оставались считанные минуты. Аккуратно подхватив душу двумя пальцами за край, она потянула ее на себя, но очередной спазм головной боли заставил Смерть вздрогнуть, выпустить душу из пальцев и снова приложить руку ко лбу.
– Почему ты один? – спросила Смерть, решив переждать, пока боль немного утихнет.
– А кто еще здесь должен быть? – тихо произнес умирающий.
– Жена? Дети?
– Откуда ты знаешь, что они у меня есть?
– Я всё про всех знаю.
– Мог бы и сам догадаться, – слабо улыбнулся мужчина. – Их здесь нет. Не хотел, чтобы они видели…
– Меня?
– Нет, – покачал головой мужчина, – меня. Не хотел, чтобы они запомнили меня таким.
Он вздохнул и замолчал, пытаясь справиться с участившимся дыханием.
– Я знал, что ты придешь, я чувствовал. С тех пор как лекарь сказал мне, что мне осталось не больше года, я начал готовиться к твоему приходу, завершая все свои земные дела.
– Это очень интересная история, – подперев рукой голову, зевнула Смерть.
Мужчина зашелся в продолжительном кашле, а когда приступ отступил, продолжил рассказ, не обратив внимания на реплику гостьи.
– Всю жизнь я был предан своему делу. Эту мельницу и этот дом я построил своими руками. Я сам сеял зерно и собирал урожай. Знала бы ты, сколько лет я потратил на поиск идеального рецепта для своего напитка. А недавно я решил, что заберу рецепт с собой в могилу. Нет, я не жестокий отец, ты не подумай. Просто моим детям неинтересно то, чем я занимаюсь. Они не хотят продолжать мое дело и, хотя меня это и расстраивает, все же это их жизнь и их право.
– Да, знакомая история, – хмыкнула Смерть, – совсем недавно я уже слышала похожую.
– Я оставлю своей семье всё – дом, мельницу, землю, но раз уж они не хотят продолжать мое дело, то пусть знаменитый рецепт старика Крафта не достанется никому.
– Да, точно, – кивнула Смерть, – тебя зовут Крафт, и ты…
Она защелкала пальцами, пытаясь выудить из своей памяти воспоминания о том, чем занимается этот старик.
– Крафт, Крафт… Фермер? Нет. Тот Крафт утонул в компостной яме еще в прошлом году. Мясник? Нет, нет. Мясника зовут Кровт, и у него нет жены, потому что… Впрочем, это неважно.
Смерть приподняла капюшон и потерла пальцами переносицу с таким звуком, как будто кто-то провел напильником по крышке гроба.
– Вспомнила! – наконец воскликнула она. – Пивовар Крафт!
– Говорят, самый лучший пивовар на всей Плоской равнине, – ответил Крафт и даже слегка приосанился, насколько это можно было сделать, лежа в кровати.
– Ну, конечно же, пивовар, – закивала головой Смерть, явно довольная собой и своей осведомленностью. – В последнее время у меня случаются провалы в памяти.
– Еще бы, – хмыкнул Краффт, – такая работа требует…
– Дело не в работе, а в проклятом гноме, – скрежетнула зубами она. – Я уверена, что этот карлик хочет меня отравить своим пойлом, которое он называет пивом.
– Гном? – вскинул брови пивовар. – Не про того ли гнома ты говоришь, который работает разносчиком в забегаловке со странным названием, которая находится в Деревянном лесу?
– Да, именно о нем. А забегаловка называется таверна «У».
– Таверна «У»! – расхохотался пивовар. – Однажды мне в руки попало их пиво, и я вылил его на землю возле крыльца своего дома. С тех пор там не растут даже сорняки, уже несколько лет. Как можно пить эту гадость?
– Не каждому по карману пить пиво самого лучшего пивовара на всей Плоской равнине, – язвительно парировала гостья.
Крафт покраснел. То ли чувствуя неловкость от комплимента, то ли от гордости за самого себя.
– Если бы я знал, что ты пьешь, я бы оставил один бочонок для тебя, но когда я понял, что мне осталось недолго, я перестал брать заказы и распродал остатки пива. А вчера я отправил к заказчику свою жену с последним бочонком. Я решил, что в день, когда меня не станет, мой последний покупатель выпьет последний бочонок моего пива в память обо мне. И с последним его глотком закончится моя жизнь. Жизнь старика Крафта.
Смерть, решив, что этот неинтересный разговор слишком затянулся, снова схватила пальцами колыхающуюся душу, но вдруг замерла, застигнутая врасплох внезапной мыслью.
– Погоди, погоди… – задумчиво протянула она. – Ты решил забрать с собой в могилу рецепт своего знаменитого пива, а последний бочонок отправил покупателю?
– Еще вчера.
– И во всем доме не осталось ни капли пива?
– Не только в доме, но и во всем мире. Кроме последнего бочонка, конечно же.
– Ты вообще в своем уме? – Смерть вскочила с табурета и принялась расхаживать по комнате. – Я столько лет мечтала попробовать твое пиво, но никогда не могла себе этого позволить, ведь оно стоит немалых денег!
– Ты могла бы придти ко мне в любой момент, и я бы угостил тебя бесплатно.
– Я не принимаю подачек, глупый человек! – еще сильнее разошлась Смерть. – Я всегда плачу за всё, что беру у людей.
Она на секунду задумалась, вспомнив о вчерашнем инциденте на лесной дороге и серебряном кубке.
– Если только эти люди живые, – добавила она. – Потому что мертвые почему-то не хотят принимать оплату и становятся равнодушны к любым сделкам. Они совсем не приспособлены для жизни в этом мире так как в них нет торговой жилки.
Она остановилась и посмотрела на побледневшего пивовара.
– Кто купил последний бочонок?
– Его заказал…
Умирающий глотнул воздуха и уставился на Смерть выпученными глазами.
– Кто?
Крафт не успел ничего ответить, потому что снова зашелся долгим и мучительным кашлем, который оборвался так же внезапно, как и начался. Он широко открыл глаза и, резко выдохнув, неподвижно замер. Смерть с ужасом наблюдала, как тоненькая нить, на которой еле держалась душа умирающего пивовара, рвется прямо у нее на глазах. Она тут же бросилась к кровати. Склонившись над пивоваром, она прижала ткань души к телу и запустила руку в складки своего одеяния. Через мгновение между ее пальцами тусклым огоньком сверкнула игла. Еще сильнее прижав душу локтем, она протянула левую руку к полоске солнечного света, разлившегося от окна по деревянному полу комнаты. Аккуратно подцепив что-то двумя пальцами, она медленно приблизила руку к себе. Из солнечного луча, как из старого свитера, вслед за ее ладонью потянулась тонкая светящаяся нить. Отмерив нужную длину, Смерть резким движением оборвала нить и мгновенно вдела ее в иглу. Снова склонившись над телом, она, стежок за стежком, принялась пришивать невесомую ткань человеческой души к ее почти мертвой оболочке. Через несколько минут, оборвав лишнюю нить и завязав ее на узел, она аккуратно разгладила ткань души по телу и отвесила увесистую оплеуху ничего не подозревающему и уже почти мертвому пивовару.
– Кто заказал последний бочонок? – как ни в чем не бывало, переспросила она.
Грудь пивовара вздыбилась, и он, сделав жадный вдох, уставился на Смерть осмысленным взглядом.
– Слышишь меня? Кто заказал бочонок?
– Мастер Гропс из Деревни Полуживых. Завтра заканчивается их ежегодный фестиваль, и они торжественно вручат его на церемонии награждения…
Смерть, получив нужную информацию, развернулась и быстрым шагом покинула комнату, напоследок хлопнув дверью.
Пивовар ощупал себя с ног до головы. Приложив руку ко лбу, он смахнул с него пот и даже зачем-то высунул язык. Странно, но боль, преследовавшая его уже несколько месяцев, отступила. Впервые за долгое время ему по-настоящему захотелось есть. Неуверенно поднявшись с кровати, он сделал пару шагов. Ноги не тряслись, а голова не кружилась.
– Так это что получается? – шепнул он себе под нос и тут же бросился к окну.
Распахнув его настежь и впустив в комнату свежего воздуха, он по пояс высунулся из проема.
– Так я жив или как? – выкрикнул он вслед фигуре в черном, которая стремительно удалялась по пшеничному полю, оставляя за собой не очень ровную линию из примятых колосьев. – Что мне теперь делать?
Но Смерть его или не слышала, или не хотела слышать. Она спешила в Деревню Полуживых и обязательно должна была успеть к закрытию фестиваля.
Оценили 8 человек
19 кармы