Возможно, кому-то знакома песня на его стихи " Дождь" (Я сегодня- дождь. Пойду бродить по крышам..)
Но есть у него белые стихи Ла`ды , как он их назвал. Размеренные, со своей музыкой, с размышлениями и своей жизненной философией , зачастую рожденные именно творчеством скульптора.
Портрет.
Поздно вечером
Я получил телеграмму:
«Выезжай немедленно
Маме плохо
Целую Валя».
Через четыре часа
Я уже был в Краснодаре.
Ранне утро.
Туман.
Неопределенность и настороженность.
Я так виноват перед своей матерью....
Мог бы и писать
И приезжать чаще.
Суета сует делает нас
Чёрствыми и неблагодарными.
Если сейчас
Можно что-нибудь сделать
Для её спасения,
Всё сделаю.
Всё,
Даже невозможное сделаю.
Сквозь дырявую ставню,
Заплатанную кусками жести,
Сочился электрический свет.
Я разделся и вошел в комнату.
Мать лежала
На той самой железной кровати
С никелированными шишками,
Которую я помню с детства.
Маленькая,
Сухонькая,
Бессильная,
Она приподняла веки и увидела меня,
Своего сына.
- Не надо, не целуй:
Заболеешь.
- Что ты , мама,
Чем это я заболеть могу? -
Пряча слёзы,
Я целовал её холодные щёки
И сухие полуоткрытые губы.
По тому,
Как она смотрела на меня,
Я понял,
Что приезд мой для неё был
Приятностью неожиданной.
Наша маленькая комната
Приобрела вид
Больничной палаты:
Пузырьки,
Баночки с языкатыми этикетками,
Пилюли и порошки
Оккупировали тумбочку с зеркалом
И табурет у изголовья больной.
Коробка со шприцем
И отвратительными иглами
Расположилась на столе у самого края.
- Что, колют?
- Места живого нет.
Хотя б умереть скорей.
- Что врачи говорят?
- Определенного ничего, -
Сказала сестра.
- Шесть часов.
Пора колоть.
Хорошо, что вспомнила. -
На лице матери,
Которое до это
Не выражало ничего,
Кроме торжественного спокойствия,
Я увидел вдруг
Такое страдание,
Такой испуг
Перед словом «колоть»,
Что сердце моё не выдержало.
Я положил руку на плечо Вале :
- Хватит, не надо колоть больше...
- Если ты берёшь на себя
Такую ответственность... -
Я посмотрел на мать :
Лицо её опять стало
Торжественным и спокойным.
Я решил стать на собственную боль
Двумя ногами
И разговаривать с матерью так,
Как будто бы ничего трагического
Я не предполагаю
И что приехал я
Совсем по другому поводу.
И в то же самое время
Я думал:
« Вот уйдет она,
И ни нам,
Ни детям нашим,
От ее святого образа
Ничего не останется... »
Уже совсем рассвело.
Сестра ушла на дежурство.
Я сидел возле умирающей матери
И рассказывал ей
Смешные истории о её внучках.
Мать слушала,
И рассказ этот был ей так по душе,
Что далекое подобие улыбки
Нет-нет да и появлялось
На её уже уже почти потусторонних губах.
И вдруг
У меня мелькнула шальная мысль.
- Мама, - спросил я её, -
А что если я принесу глину
И сделаю твой портрет?
Позировать мне не надо.
Буду лепить себе потихоньку.
- Лепи, -
Ответила мать, -
Если нужно...
Когда я всё приготовил
И начал работать,
То для меня эта женщина,
Которую я лепил,
Перестала быть просто матерью.
Я увидел в ней то,
Чего никогда не видел
В лице своей матери :
Что-то такое,
Что ни на какой бумаге
И никакими словами не выразишь .
Это моё удивление,
Моя одержимость,
Моя уверенность в необходимости
Того, что я делаю,
Передались и матери.
- Помоги мне.
Что-то посидеть захотелось.
- Нет, мама ! -
Я испугался . -
Ты уж лежи, как лежала.
- Не бойся,
Мне так лучше будет.
Вон те подушки и пальтецо возьми -
И под спину.
Вот так
Делай меня живой ...
- Ну , раз ты решила работать,
Так давай вместе позавтракаем.
Вот тебе хлеб,
Вот бульон,
Могу еще полкотлеты подбросить, -
Сказал я бодрым голосом,
Хотя хорошо знал,
Что она вот уже две недели ,
Как ничего ,
Кроме чая и сухарей,
В рот не брала.
Я был уверен,
Что мать откажется.
И вдруг
Она приподняла веки ,
Перевела глаза на меня
И посмотрела
Длинным печальным взглядом,
Как бы принимая решение,
А потом медленно,
С паузами произнесла :
- Ну что ж, давай...
Покорми...
Попробую. -
А я подумал и решил :
Хуже всё равно быть не может.
Ела она тяжело,
Медленно.
И видно было по всему,
Устала от этого до предела.
И вдруг:
- Всё, -
Выдохнула она,
И веки её опустились.
И , к моему ужасу,
Лицо ее осунулось
И потеряло всякое выражение.
« Всё «, -
Звучало у меня в голове,
И я не знал,
К чему это относится.
Я растерялся.
Я не знал,
Что мне предпринимать.
Я чувствовал себя убийцей
Собственной матери.
И вдруг в мёртвенной тишине
Я услышал тихое-тихое,
Ровное-ровное
Дыхание спящего человека.
Это была радость ,
Равная потрясению !
Усилием воли
Я заставил себя не плакать.
Я продолжал работать,
И глаза мои ,
Не переставая,
Ощупывали её лицо ,
Вглядывались в морщины.
Глаза мои,
Они дотрагивались
До её недвижных бровей
И полуоткрытых губ.
Она спала.
А я лепил и мял
И вдавливал глину.
И мне казалось :
Все страдания матери
Я могу
И я должен
Взять у неё
Глазами своими,
И руками ,
Кончиками пальцев ,
Передать муки её
Холодной ,
Бездушной
И бесформенной глине !
Я был настолько уверен ,
Что это чудо может случиться ,
Настолько верил я
В исцеляющую силу моего желания ,
В магическую силу рук своих
Настолько я верил ,
Что вдруг почувствовал ,
Как под пальцами моими
Застрадала и замучилась глина ..
Я и сейчас говорю ,
Мне никогда в жизни -
Ни до, ни после этого случая -
Не приходилось переживать
Напряжения , подобного этому.
Мать спала,
Но губы её ,
До этого безвольные губы ,
Собрались в морщинки
И плотно сомкнулись.
А на впалых щеках
Появился не то чтобы румянец ,
Нет , до этого было далеко :
Появилась какая-то теплота ,
Робкое ещё, но дыхание жизни .
И вот произошло то ,
На что не могли рассчитывать
Ни врачи , ни родственники , ни соседи ...
На следующий день ,
Когда портрет был готов ,
Пришла та соседка ,
Которая чуть не похоронила её заранее :
- Тимофеевна , милая ,
Мученица моя ... -
И заплакала. -
Все твои хвори
Сынок от тебя взял.
Выживешь теперь ты ,
Выживешь,
На радость внучкам своим
Жить будешь! -
... Я хорошо знаю ,
Портрет этот
Не лишён недостатков.
Больше того,
Я уверен,
Что они есть.
Но в изображение это
Я вложил столько души
И воспоминания о часах этих
Связаны с такими переживаниями ,
Что до конца дней моих,
Как сама жизнь,
Он будет дорог моему сердцу.
Оценили 17 человек
37 кармы