Реакция на дурака

Часто сталкиваюсь с утверждением, что Россия, мол, плохо, мало и не так отвечает американцам и «прочим шведам» на разного рода диффамационные выпады в её адрес. Если бы это было только особенностью социальных сетей, на неё можно было бы не обращать внимание. Как известно, в живых журналах, фэйсбуках, одноклассниках, но особенно в телеграмах и инстаграмах, количество величайших стратегов прошлого настоящего и будущего, государственных деятелей, философов, литераторов, полководцев больше, чем песчинок в Сахаре. Но это утверждение популярно и среди вполне адекватных экспертов, да и среди политиков.

Особенно падки на агрессивную риторику законодатели, которым Бог велел чувствовать народный запрос. А это значит, что спрос широких масс на жёсткую агрессивную позицию, по дворово-мелкоуголовному принципу: «А за слова ответишь», — актуален и может принести дополнительные голоса на выборах.

Межу тем ситуация далеко не так однозначна и проста, как кажется.

Начнём с простого. Политика в смысле как межгосударственных, так и внутригосударственных отношений, подобна отношениям межличностным. Только если внутригосударственные отношения сравнивают с отношениями в семье, то межгосударственные похожи как на отношения между семьями, так и на отношения индивидов, связанных исключительно деловыми отношениями.

Человек никогда не придумывает ничего абсолютно нового. Он лишь экстраполирует на новую ситуацию уже известные ему модели поведения и способы действий. Соответственно, при рождении международных отношений, человечество просто экстраполировало на них модели поведения, освоенные в рамках взаимоотношений в родственной группе. Однако со временем они менялись до неузнаваемости: шлифовались, совершенствовались, некоторые отмирали (больше ста лет не работает в дипломатии принцип династических браков, возникший на заре государственности и просуществовавший до конца XIX века, хоть последнюю тысячу лет его эффективность была невысокой и постоянно снижалась), некоторые возникали (например оформление межгосударственного военно-политического и торгово-экономического сотрудничества в виде серии частных инициатив, набирающее популярность в последние 2-3 десятилетия).

Тем не менее, мы знаем, что отношения и в семьях, и в профессиональных группах — разные. Они живут душа в душу, иные беспрерывно скандалят, а третьи так и вовсе каждые пять-семь лет создают новую семью, либо же «дополняют» существующую открытыми (или тщательно скрываемыми) случайными связями. Одна компания старательно работает, годами вытраивает имидж ответственной структуры, старается моментально и за свой счёт исправлять любые ошибки, даже когда закон не требует такого самопожертвования. Другая выбирает стратегию завышения расценок, халтурно выполненных работ, которые потом можно переделать, но за дополнительную плату. Одна группа приятелей состоит из высоколобых интеллектуалов, обсуждающих проблему суперсимметрии в теории струн, а другая непрерывно забивает козла, всю жизнь не выходя из состояния алкогольной интоксикации.

Соответственно и экстраполяция этими человеческими коллективами своих групповых и семейных привычек на международные отношения будет различной. Но, как было сказано выше, обязательная реакция на каждое действие, которое воспринимается как свидетельство даже не прямой агрессии, а недостатка уважения, является болезненной рефлексией практически исчезнувшей к концу 90-х годов приблатнённой дворовой, а также существующей и поныне мелкоуголовной среды.

Но мелкий уголовник потому и мелкий, что даже в рамках уголовных «профессий» у него самая низкая квалификация. Фактически, это — чернорабочий уголовного мира. Обычное население, с опаской относящееся к крупным «авторитетам», мелкого уголовника не боится, скорее презирает, аналогичное отношение к нему и в уголовном мире и в правоохранительных органах — естественных средах его обитания. И там, и там, более влиятельные и уважаемые люди по-очереди используют мелкоуголовную мелочь в своих интересах, а использовав могут отблагодарить и отпустить, могут пнуть и выбросить, а могут и просто убить. Поэтому мелкому уголовнику, для создания впечатления о своём более высоком статусе приходится пыжиться, реагировать на каждый косой взгляд и по любому поводу требовать «ответа».

Действительно есть страны, ведущие себя подобным же образом. Не случайно в России смеются и говорят, что Путин — Бог украинцев. Только в среду, какой-то из маргинальных киевских политиков заявил, что Россия (просто так, из врождённой вредности) организовала пожары в Греции, в которых погибло свыше 75 человек, как в четверг в Греции уже началось наводнение. Сумеречное украинское сознание должно сделать вывод — это Путин, заметает следы. Чтобы не зацикливаться на Украине можно вспомнить, как Саддам Хуссейн годами чуть ли не ежедневно грозил США военным разгромом, но когда они решили вторгнуться, сопротивление режима было очень непродолжительным, в отличие от сопротивления Ирака, как такового, где американцы потеряли тысячи солдат, убили свыше миллиона местных и продолжают нести потери, действительно приближаясь к фиксации своего военного и политического поражения, но не от Хуссейна.

Но страны, использующие на международной арене мелкоуголовную риторику, как правило повторяют и судьбу своих прототипов. Они бедные, грязноватые, всеми презираемые образования, для которых номинальный союзник часто оказывается опаснее номинального врага, поскольку его намерения не выходят за пределы использовать и выбросить, а уверения в любви и дружбе имеют единственный смысл — удешевить процедуру для использующего.

Тем не менее, мелкоуголовный и дворовой архетип дошли до нас из глубины тысячелетий, когда, прежде чем вступить в смертельную битву за угодья, охотники разных племён, случайно встретившиеся на лесной тропе, вначале долго и усердно пугали друг друга, стуча себя кулаками в грудь, издавая громкие крики, потрясая копьями и палицами. Задача была она — испугать противника и добиться его отступления без боя, что экономило ресурсы, в том числе и победителей — профессиональный охотник был слишком ценен, а необходимые навыки воспитывались слишком долго, чтобы можно было легко заменить выбывшего из строя. Межу тем, от количества профессиональных охотников, выходящих за добычей, зависело благополучие рода или племени. Поэтому бой был последним средством (чаще не сумев испугать противника обе группы расходились без столкновения, осознавая его возможные тяжёлые последствия даже для победителя).

Сегодня тоже громко кричащие маргиналы не стремятся вступать в драку, а бравирующие своей непримиримостью государства как огня боятся войны. Задача осталась той же — испугать противника. Заставить его отступить или сдаться без боя, ибо реальный бой (реальная война) для пыжащегося смертельны.

Но поскольку данный архетип поведения дошёл до нас от самого начала существования человечества, он действительно в большей или в меньшей степени присущ каждому взрослому индивиду (как минимум, почти каждому взрослому мужчине, но и большинству женщин тоже). В конфликтной (или кажущейся таковой) ситуации большинство из нас подсознательно стремится не договориться, а испугать противника и заставить его отступить. Соответствующее поведение обеих сторон, с неизбежностью повышает уровень агрессии. И если какая-либо из сторон (или сразу обе) не пугается возможных последствий конфронтации и не отступает, дело быстро доходит до силового столкновения (драки, а то и поножовщины) зачастую с трагическим исходом. В результате существенные потери несут обе стороны, при этом причина конфликта зачастую представляется несущественной, а то и вовсе надуманной.

Однако если в быту большая часть современных людей научилась подавлять архаические инстинкты, по причине их опасности и неэффективности за пределами узкого круга деинтеллектуализированных маргиналов, то в политике, за которую отдельный обыватель ответственности не несёт, возлагая её на абстрактное государство, либо на конкретного, но наделяемого в общественном сознании особыми качествами лидера, он (обыватель) всё ещё сторонник простых и грубых решений. С этой точки зрения, общество, поднявшись на следующий уровень первобытной дикости, смотрит на государство или на олицетворяющего его политика как на своего рода эманацию тотема — племенного божества, который в публичном противостоянии с другим таким же тотемом (охраняющим противника) должен его победить: силой или хитростью, словом или делом. Отсюда и желание слышать ответ на каждую уничижительную реплику оппонента и недоумение: «Почему же мы молчим»?

На самом деле, с тех пор, как возникла цивилизация и различные модели поведения стали анализироваться на предмет их стратегической эффективности, люди, занимавшиеся политикой или военным делом, быстро пришли к заключению, что спонтанная инстинктивная первая реакция легко просчитывается, может быть спровоцирована и, таким образом, реагирующий может быть поставлен в невыгодное положение, а то и сразу проиграть бой, войну, жизнь, страну.

Следующий вывод напрашивался сам собой: если противник провоцирует тебя на какую-то реакцию, значит ему это выгодно, Поэтому лучше не реагировать. По крайней мере, прежде, чем предпринимать что-то в ответ, необходимо проникнуть в замыслы противника, выработать контригру, а уж затем, имея свою концепцию управления процессами, что-то предпринимать, пытаясь навязать противнику борьбу на своих условиях.

Повторюсь, понимание того, что вступать в войну (или в бой) необходимо не тогда, когда тебя к этому побуждают, а когда это тебе выгодно, человечество сформулировало как только границы государств, между которыми на заре возникновения цивилизации были пространства в тысячи километров сомкнулись и столкновения государства и племени, цивилизации и варварства сменились межгосударственными конфликтами. То есть умение воздержаться от ответа, когда его последствия могут быть негативны или неясны, являются азбукой международной политики с момента её возникновения как таковой (в качестве отношений между государствами). Для её реализации государство создало аппарат специально обученных людей, которых уже в новое время стали называть дипломатами. Раньше их функции были значительно шире, чем ныне, когда из любой точки планеты можно в режиме реального времени поддерживать связь со своим правительством, докладывая меняющуюся обстановку и получая руководящие указания. В дни, когда письмо в столицу и обратно шло по нескольку месяцев, а то и лет, большинство решений дипломат вынужден был принимать на месте, полагаясь только на себя. Именно поэтому до конца XVIII века от дипломата требовалось не знание языков (для этого держали переводчиков), а таланты стратега и государственного деятеля. Напомню, что высшая, в любом государстве должность канцлера или аналогичная ему, предполагала занятие именно иностранными делами (в первую очередь).

В наше время дипломат (за исключением, занимающих, нескольких высших постов в иерархии) работает только передатчиком информации от своего правительства правительству страны пребывания и в обратном направлении. Ему не обязательно даже принимать, что он делает, главное дисциплинированно и своевременно выполнять поступающие инструкции. Особо инициативные налаживают ещё тесные личные и культурные контакты с элитой страны пребывания, стремясь влюбить её (элиту) в свою страну. Правда чаще случается наоборот и дипломат влюбляется в страну пребывания, начиная незаметно для себя самого отстаивать её интересы, а не интересы пославшего его правительства. Чтобы избежать этой неприятности дипломатов пытаются менять раз в три-пять лет и не посылать по два раза подряд в одну и ту же страну.

В связи со значительно ускорившимся темпом и резко возросшими объёмами передачи информации, в наше время решения о той или иной форме ответа на провокационные действия иностранного государства принимаются на высшем государственном уровне. Это решение обязательно учитывает мнение не только дипломатического ведомства, но и военных, экономистов, финансистов. Оно обязательно рассматривает ситуацию в динамике и стремится перехватить инициативу в управлении идущими процессами, то есть является ни чем иным, как стратегическим планом, рассчитанным на определённый период.

При этом надо понимать, что стратегическое планирование не останавливается ни на момент. Ни одно решение не является застывшим и окончательным. По мере поступления новой информации оно может видоизменяться, далеко уходя от первоначальной формы и, в обязательном порядке, по мере реализации первых шагов стратегической операции, происходит развитие планирования на дальнейшую перспективу. Мы никогда не подходим к концу или завершению какой-либо начавшейся операции. Они видоизменяются, сливаются, переходят друг в друга, но не завершаются. Разве что страна исчезает с политической карты, прекращая одновременно быть объектом и субъектом стратегических расчётов.

Главный же момент, заставляющий как можно дольше оттягивать с ответом заключается в том, что к концу ХХ века человечество осознало, что реально ценным является лишь запасённое действие, действие не произведённое, а экстраполированное в будущее. Чем дальше в будущее мы можем просчитать эффективность запасённого действия, тем выше будет его эффект, тем больше вероятность победы.

Таким образом, можно говорить не об отсутствующей, а об отложенной реакции. Это, как решение пойти в театр в воскресенье, через две недели, принятое в понедельник. На самом деле, если не произойдёт некий форс-мажор, это действие уже выполнено в одном (причём наиболее вероятном) варианте будущего, через 14 дней. Но, если вы ни с кем не делились своими планами, то кроме вас никто и не знает об этом уже практически реализованном в будущем стратегическом плане. Если же делились, то всё равно, знающих о вашем запасённом действии микроскопически мало, по сравнению со всем человечеством. Это значит, что и вероятность возникновения способного вам помешать форм-мажора микроскопически мала.

Следовательно, чем меньше людей осведомлены о ваших планах с тем большей вероятностью ваше отложенной действие станет единственным вариантом будущего. Однако ваши планы на будущее можно довольно точно вычислить по вашим действиям сегодня (вы же должны взять билет в театр). Следовательно чем меньше вы производите заметных действий (не идёте в кассу, а берёте билет при помощи интернета), тем сложнее просчитать ваши планы.

Отсюда простой вывод: громко орущая и требующая «ответить за слово» шпана, была, есть и будет мелкой шпаной исключительно по причине своей интеллектуальной ущербности. Планы шпаны, интересы шпаны, возможности шпаны, намерения шпаны перед сколько-нибудь вдумчивым и внимательным человеком — открытая книга. Поэтому на шпану не обращают внимания, пока не наступает время отложенного действия. Зато когда такое время наступает, признаётся независимость Абхазии и Осетии, Крым в считанные дни меняет государственную принадлежность, в Сирии появляется группировка ВКС, в Средиземном море ВМС, а за ними подтягиваются Сухопутные войска и даже военная полиция, а за уже изрядно подзабытым «Каспийским залпом» следует презентация «Кинжала», «Авангарда» и прочих «мелочей» внезапно и резко меняющих расстановку сил на международной арене.

Люди с психикой мелкого уголовника хорошо слышны ибо громко кричат. Однако не только деньги любят тишину, политический успех — тоже.

Ростислав Ищенко