Особенности гражданской войны

Мы часто и справедливо обвиняем наших геополитических противников во вмешательстве во внутренние дела независимых государств, в провоцировании и поддержании там гражданских конфликтов, зачастую переходящих в гражданские войны. Нас часто и не всегда несправедливо обвиняют в том же самом. В общественном мнении России сложился образ США, приходящих в мешками долларов в страну «Х» и, исключительно из желания досадить Москве, организующих там кровавую баню. В США сложился аналогичный образ России, постоянно вмешивающейся в выборы по всему миру и посылающей войска куда попало.

В обоснование своих действий мы (в зависимости от обстоятельств) говорим о поддержке союзников, законной власти, восставшего народа. США говорят то же самое. Более того, аналогичным образом действуют не только европейские страны, Китай, Иран, Израиль, но даже мелкие африканские государства (в своё время едва ли не половина Африки принимала участие в гражданской войне в Демократической Республике Конго, поддерживая разные стороны конфликта и решая попутно собственные проблемы).

Можем констатировать, что гражданская война обязательно вызывает вмешательство внешних сил, причём такое вмешательство не обязательно осуществляется сверхдержавой, великой державой или даже региональной державой. Напомню, что в Мексиканские гражданские войны вмешивались не только США, но и Франция, Великобритания, Австрия, Испания и даже Бельгия с Турцией. В ходе гражданской войны в США вмешательство (в той или иной форме) осуществляли Великобритания, Франция, Мексика и Россия (известная ситуация с прибытием в США двух российских эскадр). В гражданскую войну на территории бывшей Российской империи, только по официальной советской версии и только в форме военной интервенции, вмешалось 14 держав разного калибра.

Здесь необходимо сделать оговорку. Вмешательство происходит обязательно, но необязательно в форме военной интервенции. Оно может осуществляться (а в последнее время чаще всего и осуществляется) в виде разного рода политических и дипломатических мер давления на противостоящие стороны, оружейного эмбарго и контрабанды оружия, гуманитарной помощи и ограничений на торговлю с соответствующим режимом, экономических и финансовых санкций против тех, кто поддерживает «неправильную» сторону, а также обеспечения информационной поддержки «правильной» стороне.

Вмешательство может осуществляться в соответствии с нормами международного права (Россия в Сирии) и вопреки им (США на Украине), а также в промежуточном варианте, когда объёмы, форма и легитимность вмешательства оспариваются сторонами (Иран и Турция в Сирии, Россия на Украине. Бывают случаи, когда нелегитимное, с точки зрения международного права вмешательство негласно одобряется (или, как минимум не осуждается) международным сообществом (французские «миротворческие» операции в Западной и Центральной Африке, США в Афганистане).

Не всегда наличие военного присутствия сверхдержавы на территории государства, в котором разгорается гражданский конфликт, ведёт к вмешательству. Например, наличие российских военных баз в Грузии не привело к вмешательству в конфликт Тбилиси с Аджарией, в Армении в пашиняновский майдан.

Если мы будем и дальше рассматривать реакцию (рефлексию) окружающего мира на разного рода гражданские конфликты, мы обнаружим, что каждый случай сам по себе уникален и двух абсолютно подобных нет даже в достаточно системном и управляемом кластере «цветных революций». Поэтому, если мы хотим выйти на системные обобщения, которые позволили бы нам выделить некие общие для всех подобных конфликтов закономерности, необходимо перевернуть картинку — рассмотреть ситуацию не после, а до старта гражданского конфликта и тем более, до его перетекания в форму гражданской войны.

В этом случае нас ждёт забавное открытие. Мы обнаружим, что абсолютно все такого рода конфликты развиваются по одной схеме и абсолютно во всех случаях иностранное вмешательство инициируется изнутри поражённой конфликтом страны. Прежде, чем появляются мешки долларов, белые КамАЗы, «кубинские добровольцы» в Анголе или саудовская армия в Йемене, местные противостоящие силы в форме прямых или (очень редко) скрытых призывов, просят, а чаще настоятельно требуют, иностранного вмешательства. Причём эти призывы обращены к соответствующим государствам и сформулированы таким образом, чтобы внутриполитическая обстановка, господствующая идеология, финансово-экономические интересы или логика проводившейся до этого политики не позволили бы отказать во вмешательстве без значительных издержек для власти отказавшей страны.

Поэтому нередко в открытой фазе гражданского конфликта мы наблюдаем ситуацию, когда вмешивающееся государство пытается ограничиться символическими или гуманитарными действиями, а политики повергшейся вмешательству страны требуют масштабной военной интервенции. Кстати, в ходе Гражданской войны 1918-1925 (конца 30-х) годов в России большинство интервентов стремились ограничить своё вмешательство символическими действиями и военно-техническим сотрудничеством (не помощью, а именно сотрудничеством — за деньги) с белыми правительствами, в то время, как последние (не все, но подавляющее большинство) требовали присылки войск, причём не для охраны тыла, что в принципе делалось, а для участия во фронтовых операциях, чего интервенты (кроме боровшихся за территориальное расширение Польши и Финляндии) стремились избегать.

Почему же собственно элиты страны, поражённой гражданским конфликтом, считают себя вправе требовать (зачастую в ультимативной форме) открытого внешнего вмешательства (часто в виде военной интервенции)?

Потому, что, как правило, они же являются инициаторами политического вмешательства, которое произошло гораздо раньше, но было от нас скрыто. В лучшем случае общественность и эксперты видят лишь второй этап политического вмешательства, когда вмешивающееся государство уже по уши втянуто в местную политику, зачастую даже не понимая как это случилось и зачем это нужно, и, с целью скорейшего прекращения кризиса, в котором оно участвует, начинает инвестировать во внутриполитическую борьбу поражённой конфликтом страны, финансовые, информационные и организационные ресурсы.

Грубо говоря, мы видим, как создаются НПО, но не видим, что этому предшествовало.

На деле же, даже в наиболее известной нам ситуации, в которой мы сами принимали и принимаем участие (вмешательство США на постсоветском пространстве) есть скрытый от наблюдателя период. В это время (начало 90-х годов) американские элиты колебались, «ястребы» (интервенционисты) явно проигрывали внутриполитическую дискуссию «голубям» (неоизоляционистам), признававшим российское право на доминирование на постсоветском пространстве. и склонных предоставить Европе возможность самой решать, что делать с постсоциалистическими восточноевропейцами. Вашингтон почти принял концепцию, согласно которой он достиг своей цели — СССР разрушен. Дальнейшая же активность на постсоветском пространстве контрпродуктивна, поскольку ведёт к бессмысленному перенапряжению американских ресурсов, зависимости от союзников по НАТО (необходимость финансово-экономически оплачивать их политическую лояльность), а главное возлагает на США ответственность за результаты посткоммунистического государственного строительства в республиках бывшего СССР и странах Восточной Европы.

Ситуация изменилась в пользу неоконсерваторов-интервенционистов за счёт мощного коллективного давления той части постсоветских и постсоциалистических элит, которую у нас принято называть либеральной, но которая на деле была компрадорской (в лучшем случае), а то и откровенно воровской. Эта часть элиты уже через два-три года уловила исходивший от населения сильнейший политический импульс к восстановлению социального государства и к реинтеграции постсоветского пространства. Выразилось это в быстром росте популярности (там, где сохранилась открытая политическая конкуренция) коммунистических и социалистических партий (осколков КПСС), а также квазисоветских проектов, декларировавших намерение восстановить общее политическое и экономическое пространство.

Данное мощное политическое течение несло угрозу самому существованию компрадорских элит, разрушая основы их экономического благополучия, созданные в последние годы «перестройки» и в раннее постсоветское время.

Самостоятельно выиграть внутриполитическую борьбу компрадорские элиты не могли. Им нужна была помощь Запада, но Евросоюз не решался принять на себя ответственность по полномасштабному вмешательству на постсоветском пространстве без поддержки США. Самостоятельно для ЕС было крайне проблематично интегрировать не то, что Прибалтику, но даже Восточную Европу. Между тем, в самом Евросоюзе также была значительная группа политиков, считавшая необходимым территориальное расширение ЕС на Восток. Аналогичным образом перед перспективой лишиться престижной высокооплачиваемой работы (по причине исчезновения надобности в Альянсе) предстала НАТОвская бюрократия.

Поэтому, когда постсоветские компрадоры в панике бросились на Запад, они нашли там поддержку и понимание со стороны влиятельных политических групп, которые также проигрывали своё политическое будущее. Объединившись, они смогли развернуть ситуацию в свою пользу, и опасная для человечества, гибельная для самих США политика интервенционизма (подпитывающаяся идеологией глобализма), была продолжена. В результате США и ЕС оказались в глубоком системном кризисе, на постсоветском пространстве заполыхали гражданские войны, Россия вынужденно восстановилась, как второй полюс силы, а идеология глобализма, которая в чистом виде, без компрадорского налёта, не несёт ничего плохого, корректно описывая важные тенденции, всегда присущие мировой экономике, оказалась скомпрометированной.

Как видим, на раннем, скрытом от невнимательного наблюдателя, этапе вмешательство было инициировано частью элит государств, позднее подвергшихся вмешательству. Эта часть элиты проиграла внутреннюю конкуренцию, но не желала выпускать из рук рычаги управления соответствующими государствами. Единственным средством удержания власти оказалась апелляция к внешнему вмешательству. То есть вначале, в латентной форме возник гражданский конфликт, а затем уже его стороны начали по нарастающей провоцировать вмешательство, а не, как у нас многие думают, пришли злые американцы и купили половину бывших хороших людей. А вторую, по какой-то причине не купили (хоть продаться они готовы, только разуверившись в готовности США платить за их политическую позицию, требуют оплаты от России). Теперь, мол, купленные с некупленными сражаются.

Истоки конфликта всегда лежат внутри страны, внутри сорвавшегося в гражданскую войну общества. Иностранное же вмешательство всегда инициируется изнутри. Не американцы (русские, французы, китайцы) приходят с предложением, но их призывают. Более прагматичные правительства стараются извлечь из своего вмешательства выгоду (политическую или экономическую). Менее прагматичные сражаются из идеологических побуждений. В этом случае один тот же людоед может плавно трансформироваться из «убеждённого марксиста» в «закоренелого либерала» и обратно, получая внешнюю поддержку то из одного излишне идеологизированного источника, то из другого.

Практически каждый гражданский конфликт имеет внешнюю форму борьбы патриотов с коллаборантами. На деле это борьба национального производителя с компрадорским бизнесом. Последний практически всегда проигрывает, поскольку, будучи хищническим, не обладает достаточной поддержкой в обществе. Практически всегда проигрывая, он обращается за зарубежной помощью. Чаще всего её получает, после чего, переход гражданского конфликта из холодной (политической) в горячую (силовую) фазу — дело времени, ну а логика геополитического конфликта сверхдержав, ведёт к расширению числа участников и большему разнообразию форм и методов участия.

Наблюдая всё это, мы говорим о злых внешних силах, спровоцировавших гражданскую войну, забывая, что не способен устоять только дом, разделившийся в себе самом. Если политические силы страны едины в своём неприятии иностранного вмешательства, то желающий вмешаться просто не найдёт точку входа.

Ростислав Ищенко