Война и общество

Либералы и демократы, коммунисты и пацифисты, патриоты и компрадоры, а также многочисленные граждане не до конца определившиеся с собственной политической идентификацией любят повторять фразу: «Мне ненавистны Ваши взгляды, но я готов отдать жизнь за то, чтобы Вы имели право их высказывать». Не все знают, что она принадлежит Вольтеру, не все знают кто такой Вольтер и уж тем более единицы читали хоть что-то из скучнейших трудов этого признанного в свое время шутника. Но фраза красивая.

Правда никто и никогда не пытался ей следовать буквально. Даже отпетые «вольтерьянцы» организовавшие Великую Французскую революцию немедленно начали рубить головы тем, кто пытался начать высказывать свои, не совпадавшие с генеральной линией, взгляды. И дорубились до полной самоликвидации.

Бонапарт был честнее, определяя свое отношение к свободе печати, он говорил: «Вы хотите, чтобы я запретил выступления, которые могут услышать 500 человек, и разрешил те, что могут дойти до нескольких миллионов?» - определяя, тем самым свое отношение к возможной альтернативной политической позиции.

Точки зрения Вольтера и Бонапарта концентрированно отражают отличие философского стремления к идеалу от реальной политики. Кстати, потеряв власть и философствуя на острове Святой Елены Бонапарт стал приверженцем полной и неограниченной свободы прессы.

За двести лет ничего не изменилось, да и измениться не могло. Власть всегда ограничивает пропаганду в интересах стабильности. Оппозиция всегда требует неограниченных возможностей для агитации против власти. Меняясь местами, они меняются позициями.

Советские диссиденты боролись за свободу прессы, пока у власти были коммунисты и резко изменили свое мнение, начав затыкать рост коммунистам, едва пробившись к власти. Стрелков в многочисленных интервью хвастается, как железной рукой наводил порядок, будучи по сути военным диктатором Славянска и окрестностей, и возмущается, что его оппонирование генеральной линии Кремля в украинском вопросе встречает информационное противодействие. Информационная обслуга Пургина умудряется в одном и том же тексте заклеймить позором жесткие меры воздействия предпринятые против их подзащитного политическими оппонентами и тут же пообещать этим самым оппонентам, что когда «справедливость восторжествует» (в надежде, что их поддержит Кремль) «полетят головы».

Главное, что все они (от диссидентов, до пургинистов) абсолютно правы и даже разница в масштабе между ограничениями применяемыми к ним и теми, которые применяли, применяют или собираются применить они оправданна с политической точки зрения, хоть и может вызывать идиосинкразию у абстрактно философствующего индивида.

Почему якобинцы рубили головы, а Бонапарт ограничивался закрытием газет и ссылками политических оппонентов? Конечно, наиболее опасных (или казавшихся таковыми) и при нем расстреливали, но термин террор совершенно оправданно применяется именно к якобинскому правлению, а не к периоду Консульства и Первой империи.

Потому, что чем стабильнее власть, чем увереннее она себя чувствует, чем на большую народную поддержку она опирается, тем более мягкие меры воздействия она применяет к своим политическим оппонентам. Сравните красный террор эпохи гражданской войны и вегетарианское брежневское правление.

Теперь попробуем экстраполировать эти теоретические рассуждения на современное положение России и представить себе, как должна будет меняться политика властей при том или ином развитии событий.

В период 2008-2014 годов Россия все глубже втягивалась в конфликт с Соединенными Штатами, обусловленный попыткой Вашингтона сохранить роль глобального гегемона в условиях системного кризиса. К началу 2014 года этот конфликт достиг полугорячей стадии. Оружие, военные советники и добровольцы обеих сторон, как в лучшие времена Холодной войны сталкивались в горячих точках по всему земному шару. Информационная война развернулась на полную мощь, а затем дополнилась войной экономической и дипломатической. США, вначале заявлявшие, что намерены не допустить усиления влияния России на постсоветском пространстве, в конце концов определили свою задачу, как смену власти в России.

На этом фоне внутриполитические действия российской власти отличались исключительной умеренностью. Работа финансируемых из-за рубежа «общественных» структур не была запрещена. Им просто предписали соблюдать ту самую прозрачность, за которую они якобы борются. Ни либеральная, ни «патриотическая» оппозиции не столкнулись с формальным запретом деятельности. Власть только стала внимательнее следить за соблюдением ими закона и чаще (хоть и далеко не во всех случаях) карать отдельных активистов за наглое и грубое нарушение его (закона) норм. Меры информационного противодействия не приняли характер полного запрета альтернативной точки зрения. Просто активнее и агрессивнее стала позиция лоялистов во внутриполитической дискуссии, а в международном диалоге российские СМИ и дипломаты заняли более наступательную (но не агрессивную) позицию.

Более того, даже внутри самой власти все еще допускается наличие разных точек зрения на пути преодоления текущего кризиса (как глобального, системного, так и во взаимоотношениях с США и ЕС). Серьезные и влиятельные общественные силы, имеющие прочные позиции в бизнесе и в политике (в том числе в правительстве) не просто считают необходимым снизить градус конфликтности в международных отношениях, но и активно пытаются продвигать свою линию в рамках бюрократической «борьбы бульдогов под ковром».

Общество о внутривластном конфликте осведомлено, хоть зачастую и пребывает в заблуждении относительно действительных позиций ключевых игроков, их целях, мотивациях и образе действий. В этом нет ничего удивительного – правила бюрократического противостояния не терпят вынесения ссора из избы. Перенос конфликта в публичную плоскость свидетельствует о неспособности стороны, пошедшей на апелляцию к общественному мнению, победить в рамках правил игры. Правящим классом в целом (причем в любое время и в любом государстве) такие действия воспринимаются, как покушение на стабильность (то есть на государственную безопасность), на раскол элиты (являющийся, кстати, одним из необходимых признаков революционной ситуации по Ленину). В общем, на подрыв основ.

Именно поэтому мы сегодня наблюдаем возню мелких фигур в информационном пространстве. Все они, осознанно или неосознанно, поддерживают одну из групп влияния (зачастую не ту, которую думают). Все они выполняют задачу имитации подавляющей общественной поддержки той или иной линии в скрытом, как от общественности, так и от них самих внутривластном противостоянии. Все они дают возможность верхушечным политическим группировкам и их лидерам озвучивать свою политическую позицию в публичном пространстве и пытаться создать критическую массу ее общественной поддержки, не нарушая правил бюрократической игры. Бюрократические группы ведут публичную дискуссию, формально оставаясь вне пределов информационного пространства.

Как долго может сохраняться такое положение вещей? Как ни странно, это во многом зависит от наших западных «друзей и партнеров» и, в значительно меньшей мере, от реализации мечтаний караул-патриотов о переходе России от гибридного к открытому военному противостоянию с Западом. Не исключено, что момент истины уже близок. Не в последнюю очередь это зависит от того, как разрешится нарастающий осенний кризис во взаимоотношениях с ЕС.

На сегодня Европа подвергается жесткому давлению США, требующих резкого ужесточения антироссийских санкций. Параллельно Америка пытается активизировать военные действия во всех точках, где Россия связана необходимостью поддержки своих союзников, с тем, чтобы вынудить Москву к наращиванию военной помощи, что, по замыслу даст возможность обвинить ее, если не в прямой агрессии, то в нарушении мирного процесса.

Сейчас мы наблюдаем такую активность в Сирии, где возросшее военное давление на режим Ассада уже вызвало реакцию России и соответствующие заявления Госдепа США. Одновременно активизировались действия Вашингтона по срыву (руками киевских марионеток) минского процесса урегулирования ситуации на Украине.

Мы имеем дело с комплексным подходом. Необходимость резко усилить военную помощь Сирии должно связать российские ресурсы. Театр военных действий не близкий, коммуникации растянуты, а американские меры по закрытию воздушного пространства Болгарии для прямого воздушного моста в Сирию дополнительно усложняют логистику. На следующем этапе должно последовать давление киевского режима на Донбасс с параллельным ужесточением позиции ЕС, который США склоняют к признанию России, ДНР и ЛНР нарушителями минских соглашений. Расчет делается на то, что находясь перед угрозой прямого втягивания в военные действия на двух удаленных фронтах, подкрепленной угрозой экономических санкций, Россия должна будет пойти на компромисс и кого-то одного из союзников (а лучше обоих) сдать.

Сторонники примирения с Западом в правительстве и бизнесе будут оказывать давление на власть изнутри. При этом «патриотическая» оппозиция будет трубить о «сливе» союзников, независимо от реальной ситуации в Дамаске и в Донецке. Нам приготовили очередную «вилку», пытаясь в излюбленной манере Вашингтона заставить выбирать между плохим и худшим.

Сдаст ли Москва кого-то из союзников? Нет. И не только потому, что в Донбассе русские люди, а в Сирии последние базы флота в Средиземном море и наш последний выход в критически важный регион Ближнего Востока. Дело еще (и в первую очередь) в том, что внимательно наблюдающим за противостоянием России и США третьим странам все равно кого сдали и почему. Главное, что сдали, а значит проиграли. Значит слабы, значит делать ставку на поддержку Москвы, на союз с ней опасно. Значит лучше подчиниться США. В итоге, обвальная потеря союзников, резкое ухудшение геополитического положения и тогда уже точно политическая изоляция и неизбежное поражение, в связи с необратимым перераспределением общего геополитического ресурса в пользу противника.

Будет ли Россия прибегать к превентивным действиям, на которых настаивают караул-патриоты? Нет. Потому, что в Сирии война давно приняла такой размах, а российская помощь давно зашла так далеко, что никакие доступные Москве действия нельзя будет трактовать как превентивные. Кроме того, ЕС до сих пор увязывал свои противоречия с Россией исключительно с ситуацией на Украине, Сирией больше озабочены США.

Но на Украине у России и ЕС (в лице Франции и Германии) действует минский переговорный формат, который европейцы попросили, а мы согласились продлить на 2016 год. Следовательно, любая военная провокация Киева, не поддержанная ЕС становится бессмысленной, поскольку будет быстро подавлена и не выполнит задачу создания ситуации прямого конфликта между Москвой и ЕС (а на деле Москвой и Берлином).

Отсюда, ключ от обострения конфликта находится в руках ЕС. Если Европа решит признать Москву и ДНР/ЛНР нарушителями Минска и закроет глаза на готовящуюся военную провокацию Киева, она разрушит созданную по ее же просьбе переговорную площадку, к чему давно стремятся США, пытающиеся заменить минский формат более удобным для себя (без ДНР/ЛНР, зато со своим и, возможно, Польши и/или прибалтов участием). Ни вернуться к Минску, ни создать новый адекватный (устраивающий Россию) переговорный формат после этого будет невозможно. А вот опасность прямого столкновения России и ЕС на Украине (в том числе военного) резко возрастет.

Ликвидация переговорного формата и возвращение ЕС в американскую парадигму наращивания санкционного давления, лишают Россию какого бы то ни было стимула к дальнейшей сдержанности. После этого открытость и объем прямого военного вмешательства в поддержку ДНР/ЛНР а также глубина продвижения линии фронта в направлении Киева будет определяться только техническими возможностями по интеграции территорий. Для Украины это означает однозначную потерю буферной зоны вдоль восточной границы и почти неизбежное скатывание в кровавый хаос на той территории, которая не будет занята «ополчением Новороссии» сразу. В свою очередь ЕС и Россия окажутся на самой грани (если сумеют вовремя остановиться) прямой военной конфронтации.

В российской внутренней политике также произойдут драматические изменения. Можно выступать против вступления своей страны по собственной инициативе в чужую гражданскую войну. Но нельзя призывать к компромиссу с агрессором, совершившим на твою страну неспровоцированное нападение. В случае занятия ЕС деструктивной позиции в осеннем кризисе, любые элитные группы, выступающие за примирение с Западом, по факту станут пособниками врага. Власть вынуждена будет перейти от позиции Вольтера к позиции Бонапарта.

Но при этом надо помнить, что тот же Бонапарт наносил безжалостные удары как по оппозиции слева, так и по оппозиции справа. То есть, любые политические силы, которые в обстановке военной опасности откажутся от консолидации вокруг патриотической позиции власти, поддержанной народом, окажутся под угрозой политических репрессий. И совсем не шуточных, время-то военное. Конечно до расстрелов, как в Славянске, не дойдет и головы, как в революционном Париже рубить не будут, но запреты, посадки и конфискации более, чем возможны.

И хочу еще раз подчеркнуть, что возможный переход от более чем демократичного, к жесткому правлению на данном этапе уже практически не зависит от российских политических деятелей, ни от определяющих политику, ни от оппозиционных (всех мастей и оттенков). Россия свое слово сказала и все, что могла для мирного выхода из кризиса сделала. А дальше a la guerre comme a la guerre.

Теперь мяч на поле Запада. Точнее на поле ЕС, поскольку позиция США известна и она не изменится. В феврале 2014 года Европа поддержала проамериканский переворот в Киеве и ошиблась. В результате ЕС понес огромные политические и экономические потери и утратил внутреннюю стабильность. Следующая ошибка может стать для Европы не просто роковой, но последней.

Ростислав Ищенко, обозреватель МИА «Россия сегодня»