Аскет, не думающий о себе и своих близких, и всему человечеству построит такое же «светлое будущее». Если ему достаточно питаться великой идеей, то и другим нечего стремиться к жизненному комфорту. Фанатики идеи всегда легко разрушали, но с трудом (и далеко не всегда) оказывались способны на месте разрушенного дворца соорудить хотя бы землянку
Россияне удивляются путинскому прагматизму, считая его чем-то новым в российской политике и национальной истории только потому, что за 73 года советской власти им (как государствообразующему народу не только Российской империи, но и СССР) намертво вбили в голову мысль о том, что работать надо не для себя и своей семьи, а ради счастья угнетённых народов и светлого будущего всего человечества.
Между тем аскет, не думающий о себе и своих близких, и всему человечеству построит такое же «светлое будущее». Если ему достаточно питаться великой идеей, то и другим нечего стремиться к жизненному комфорту. Фанатики идеи всегда легко разрушали, но с трудом (и далеко не всегда) оказывались способны на месте разрушенного дворца соорудить хотя бы землянку.
Отняв кусок у своих детей ради идеологической абстракции, светлое будущее не построишь, а вот нормальное настоящее уничтожишь. После развала СССР, страшного десятилетия 90-х, трудного восстановления нулевых россияне начали ценить простые человеческие радости. Но некоторые до сих пор стыдятся этого, как будто совершают что-то плохое. Ведь четыре поколения подряд учили, что красивая мебель, удобная модная одежда, вкусная еда, просторное жильё — мещанство. Не к этому надо стремиться. И в истории выискивали, а чаще придумывали примеры великого самопожертвования наших предков ради того, чтобы негры Африки, индейцы Америки или папуасы Новой Гвинеи жили в комфорте и достатке.
На самом деле история России свидетельствует о том, что страна уцелела в тяжелейших обстоятельствах, была воссоздана практически с нуля и вышла на первые места в мире благодаря не только самоотверженному труду и борьбе её народа, но и великому прагматизму правителей, проведших Россию через рифы, о которые разбились многие соседи и конкуренты.
Александр Невский, от которого ведут свой род практически все владетельные дома Владимирского Великого княжества, оказавшись между двух огней (монголов и Европы), вполне прагматично выбрал монголов, которые не могли и не собирались селиться в русских лесах, не посягали на православную веру, а требовали лишь регулярной выплаты дани. Дань была тяжёлая, но это не было полное завоевание территории, покорение и ассимиляция народа, как учинили наши германские соседи с полабскими (Бранденбург) и поморскими (Мекленбург и Померания) славянами, с лужицкими сербами (Лаузиц), с пруссами (Восточная Пруссия). Территории Руси не угрожала германизация, как Чехии и Прибалтике, её не мог сделать своим послушным орудием (как Польшу) папский престол.
Князь Александр прагматично выбрал меньшее зло и остался в истории России великим государственным деятелем. Его младший брат Андрей пытался с рыцарским безумием сопротивляться монголам, опираясь на Запад. Принёс Руси, себе и своим потомкам много бед. И кто сейчас его помнит, кроме историков?
Иван Калита — сын основателя московского княжеского дома Даниила Александровича, внук Невского, вполне прагматично выступил против обречённого тверского восстания, чем обеспечил возвышение Москвы. В результате уже внук Ивана Калиты Дмитрий Донской смог одержать великую победу на Куликовом поле, подорвавшую силы Орды и давшую старт столетнему движению Северо-Восточной Руси к полной независимости. После победы Дмитрия Ивановича Русь никогда больше не была в абсолютной власти Орды. Отношения принимали всё более договорной характер. Но понадобились ещё три поколения прагматиков, чтобы при правнуке Донского Иване III Великом Россия не просто полностью восстановила независимую государственность, но и заявила программу собирания русских земель.
Результаты прагматичной политики династии Невского—Калиты особенно выпукло видны в сравнении с судьбой иных русских земель. Галицкие и Волынские земли были прикрыты от Орды Киевом, Переяславлем и Черниговом. После 1240 года Киевское и Переяславское княжества практически обезлюдели, но в Черниговской земле усилилось Брянское княжество, которое ханы изводили до конца XIII века, а затем им уже было не до Галича. В 1270 году возникла проблема темника Ногая, который на тридцать лет сепарировал от Сарая земли от Дуная до Днепра. Ногай не только сковывал силы Орды, но и сам был скован ими. Кроме того, его основная экспансия развивалась на юг, против Сербии, Византии и Болгарии.
Галицкие и волынские князья не только не были для него приоритетной целью, но он даже оказывал им помощь, организовывая совместные походы на Литву и поддерживая их против венгерских и польских амбиций. Таким образом, господство Орды в княжествах Юго-Западной Руси ощущалось значительно слабее и было далеко не столь разорительным и обременительным, как в Руси Северо-Восточной. Орда была заинтересована в этих княжествах как в барьере против Европы, поэтому пыталась их не ослабить (как Брянск, Тверь или Москву), а усилить. Тем не менее уже к 40-м годам XIV века эти земли были разделены между Польшей, Венгрией и Литвой. Последней досталась львиная доля.
Аналогичным образом, только гораздо раньше, покончила Литва с Полоцко-Минским княжеством, до которого Орда не только не добиралась, но даже никогда не числила его среди своих данников. Оно вошло в состав Литвы незаметно и без сопротивления. Обращаю внимание, что полоцкие князья в XIII веке не без успеха конкурировали с орденом и датчанами в борьбе за контроль над Прибалтикой (в том числе и Литвой), а через каких-то сорок лет сами уже были Литвой.
Точно так же галицко-волынские князья в XII-XIII веках не без успеха угрожали и Польше, и Венгрии, и даже относительно далёкой Чехии, а к 40-м годам XIV века никакой галицкой независимости и в помине нет. Следующие пятьдесят лет земли княжества делят между собой поляки, венгры и литовцы.
Напомню, Северо-Западная (Полоцко-Минское княжество) Русь и Юго-Западная (Галицко-Волынское княжество) Русь были надёжно прикрыты от Орды, меньше всех пострадали от похода Батыя и были достаточно сильны, чтобы противостоять Западу. Находившееся в значительно более сложной ситуации Смоленское княжество сопротивлялось литовской экспансии до 1404 года. А о Московскую и Владимирскую Русь, дравшуюся на три фронта: против Литвы, Орды и против собственных удельных сепаратистов, литовская экспансия вообще споткнулась и покатилась назад, пока через четыреста лет практически вся польско-литовская империя ни оказалась включена в состав России, сомкнувшей границы с Германией (Пруссией и Австрией).
Посмотрите на карту, и вы увидите маленький островок Владимирского княжества, разделённого между тверским, нижегородским, суздальским и московским княжескими домами (не считая мелких уделов). С юга от Орды его прикрывает только слабая Рязань (последний осколок владений черниговских Ольговичей), с востока (от Казани) территория полностью открыта набегам, на севере находятся земли ориентированного на Ганзу Великого Новгорода, с Запада наступает Литва, граница с которой проходит примерно там, где сегодня Московская область граничит с Калужской: Вязьма и Козельск — литовские города. Дмитров, Волок Ламский, Можайск, Оболенск, Тула, Коломна — пограничные крепости Московского княжества.
Литва, Орда и даже Рязань Москве враждебны. В 1380 году против Дмитрия Донского они даже заключили тройственный союз. Как тут устоять, когда вся Русь пала? Но ведь устояли же.
Откуда немноголюдные, разорённые Батыем залесские княжества нашли силы для сопротивления, где взяли людей для возрождения городов и создания войска? Дело в том, что Москва уже тогда была городом эмигрантов. В принципе, эмигранты с Юго- и Северо-Запада Руси составляют большую часть населения всего Великого Владимирского княжества. Но Москва в XIII-XIV веках (да и позднее) особенно активно собирает на своих землях всех, кто ушёл вначале из-под Орды, а затем и тех, кто не согласился с политикой «евроинтеграции», проводившейся галицко-волынскими и полоцко-минскими князьями. Сюда переместилась исконная Русь. Здесь ей предстояло выжить или погибнуть, отсюда она начала своё великое полутысячелетнее возрождение.
Уже тогда Запад и Восток Руси выбрали себе разные судьбы. Восток сопротивлялся и боролся за возрождение, прагматично экономя силы и ресурсы, ибо врагов было много, а друзей не было вовсе. Запад «евроинтегрировался» с тем, чтобы закрыться от Орды католической Европой. Однако выяснилось, что европейцы тоже прагматичны и благотворительностью заниматься не намерены. Они интегрировали лишь уцелевшую и принявшую католичество часть элиты, сделав остальных людьми второго сорта, постепенно превратив их в бесправных крепостных. Все, кого перспектива подобной «евроинтеграции» не утраивала, по одному, десятками, сотнями, а иногда и целыми удельными княжествами бежали в Северо-Восточную Русь.
С этой массовой волной русской эмиграции Москва получила не иссякавший два столетия источник человеческих ресурсов. Одновременно на западных русских землях стала складываться практика отрыва народа от элиты. Народ сохранял православную веру и русскость. Элита же переходила в католичество и становилась «европейцами» (поляками, «литвинами», некоторые даже в венгров умудрились перекраситься). Часть военной элиты, не согласная с таким оборотом дел, уходила на Северо-Восток, усиливая дружины московских и владимирских князей.
Народ Западной Руси, с XIV века не имевший собственной элиты, живший в условиях не только социального, но и национального и конфессионального угнетения, привык не доверять любым формам государственности. Идеалом, недостижимым золотым веком для него была анархическая «вольность», понимаемая как свобода от любых обязательств. Государство, даже их собственное, становилось для людей Западной Руси обременением. Является таковым и сейчас.
Отсюда известный парадокс, когда одни и те же «люди с хорошими лицами», выходившие на майдан, чтобы «жить по-европейски», тут же заявляли: «А с какой стати я должен платить налоги?» — и одновременно требовали от государства обслуживания по формуле «всё включено». Откуда государство должно брать для этого ресурсы, их не интересовало. Они желали, чтобы государство решало все их проблемы, но при этом никак не вмешивалось в их жизнь. Чтобы оно было вездесущим и чтобы одновременно его присутствие никак не ощущалось. Чтобы оно было мощным и не допускало никаких отклонений от «генеральной линии», но чтобы на их личные свободы при этом не посягало. В общем, они добивались от государства работы по принципу «стой там, иди сюда» или «поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».
Поэтому казаки Хмельницкого, желавшие быть шляхтой в Речи Посполитой, без жалости её разрушили, а потом ещё пятьдесят лет, вплоть до измены Мазепы, пытались навязать русским царям свой взгляд на основы государственности. Пытались настолько упорно, что на две трети сократили население подконтрольных им земель, пока наконец их, хотя бы частично, удалось привести в чувство.
Поэтому украинские коммунисты, для которых даже слабую Центральную Раду должен был одолеть Муравьёв, которому для этого хватило 15 тысяч добровольцев, приведённых из России, как только Союз покачнулся, в 1991 году, радостно его добили. Между тем было понятно, что Кравчук и его прихлебатели ещё менее способны удержать власть без опоры на Москву, чем их предшественники в 1917-1919 годах.
Поэтому нынешний режим Зеленского, лично не поддерживавшего майдан, а в 2019 году кошмарившего Порошенко, сейчас кошмарит Медведчука. Между тем Медведчук — единственный украинский политик, предлагающий (пусть с опозданием лет на 15 и ныне уже практически невыполнимый, но в своё время реальный) план сохранения украинской государственности. И они доедят Медведчука, а когда доедят, примутся за кого-нибудь следующего, ибо не отдают себе отчёт в том, что, пожирая друг друга, ослабляют собственное государство.
Поэтому Турчинов, вместо того чтобы по циничной, но прагматичной рекомендации Филатова обещать всё, а вешать потом, начал бессмысленную, уничтожающую государство гражданскую войну.
Это всё та самая «воля» — идеал мироустройства, отложившийся в западнорусских генах. Украина требует учитывать её интересы от России, хоть считает её государством-агрессором. Украина требует от ЕС учитывать её интересы, хоть сама не планирует оказывать Евросоюзу аналогичную любезность. Это «воля»: все должны мне (иначе где же я буду харчеваться), а я никому.
С точки зрения среднестатистического украинца, здесь всё справедливо. Народ — единственный источник власти. Народ желает «воли». Кто-то должен ему эту «волю» обеспечить. У европейцев всего много — пусть поделятся (ведь делиться справедливо). У русских много энергоносителей. Пусть отдают их бесплатно. Ведь они же нужны украинцам. Иначе «волю» нечем финансировать.
Самим работать? Нет, это рабство. Хватит, нагорбатились на пана, пока «воли» не было. Государство обустраивать? Не для того вольнолюбивые украинцы боролись за независимость, чтобы у собственного государства рабами быть. Они вполне серьёзно считают русских «рабами Путина» (собирая в образе Путина русскую государственность). Ведь вместо того, чтобы выйти на майдан и снести все ограничения, ущемляющие их «волю», русские зачем-то тратят силы на укрепление собственно государства.
Зачем? Есть же Америка, Европа, у них всё есть, они обязательно поделятся, если вести себя правильно. Ведь это справедливо.
Зачем бороться? Зачем испытывать лишения? Зачем уходить в далёкие северные леса, бросая на благословенном Юге нажитое непосильным трудом имущество. Можно просто «евроинтегрироваться», как это сделали предки в XIV веке. Что? Результат той «евроинтеграции» оказался паршивым? Что ж, все допускают ошибки. Теперь, с учётом опыта прошлой «евроинтеграции», они будут исправлены. Что? Сейчас дело обстоит ещё хуже? Это временные трудности. И вообще виновата Россия, ибо она «напала», а так бы уже давно жили как у Христа за пазухой.
Не случайно бдительные люди отметили, что все государства, в которые входила Украина, распадались. Пока государство является сильным, западнорусский менталитет требует в него интегрироваться, чтобы получать бонусы от его силы. Стоит государству ослабеть, тот же менталитет требует «воли», чтобы никто не мешал присоединиться к новому сильному сюзерену.
Отсюда и парадокс отношения украинцев к собственному государству. Вроде бы в их интересах его развивать и беречь, а они его уничтожают с завидными рвением и целеустремлённостью. Почему? Потому, что собственное государство противоречит базовым потребностям украинства. Безэлитному обществу не нужно собственное государство. Ведь в него надо вкладывать труды, отдавать ему силы, проливать за него собственную кровь, в то время как для украинства государство — механизм, при помощи которого можно «нацарювати собі корову та й втекти». Для этого идеально подходит чужое государство. Его уже кто-то создал, оно уже как-то работает. Надо только выбрать себе государство побогаче и к нему присосаться.
Мне могут сказать, что это тоже своего рода прагматизм. Но это «прагматизм» «домашнего любимца», который хочет вкусно есть, сидя прямо на хозяйском столе, мягко спать прямо в хозяйской постели, метить всё вокруг, ибо так велит инстинкт. А потом удивляется, зачем это его кастрировали?
Хоть отдельный человек, хоть целый народ, отказываясь держать свою судьбу в собственных руках, передавая неприятные обязанности по обустройству и защите собственного государства в чужие руки, рано или поздно оказывается в положении лишнего рта. А мир жесток, и нахлебников не любят, даже если они милы, пушисты и умеют умильно мурлыкать. Впрочем, украинцы себя и этими умениями не обременяют.
Когда мы боремся за то, чтобы остаться русскими, даже если ради этого придётся уйти на край света, это происходит не потому, что нам нравится преодолевать трудности, а потому, что, отказавшись бороться за себя, мы окажемся чужими на своей собственной земле и получим проблемы, многократно превосходящие те, что ждали бы нас, выбери мы борьбу.
Идти по пути наименьшего сопротивления легко и приятно вначале, но чем дальше, тем яснее становится, что в этой мышеловке нет даже бесплатного сыра.
Только тот, кто готов бороться за себя, за интересы свои и своих близких, способен объединиться с такими же людьми ради создания устойчивой государственности как средства реализации общего интереса и защиты от любителей «воли». Те же, кто благодетельствуют чужих в ущерб своим, равно как и те, кто рассчитывают легко жить за счёт чужой благотворительности, быстро оказываются на обочине социума в качестве отдельных людей и на свалке истории в качестве бывших народов.
Украина никак не может состояться как успешный проект (хоть это уже третья попытка, совершаемая в идеальных условиях) только потому, что идея, заложенная в её основание, начисто отрицает реальность. Не может существовать государство народа, отрицающего государственность.
Оценили 248 человек
323 кармы