К вопросу о послевоенном устройстве Украины

Совершенно неправильное представление о войне как о самостоятельном деле военных, которым требуется "не мешать" свойственна любому, не только российскому обществу. Зачастую разделяют его и сами военные, кроме воистину великих полководцев, которые потому и велики, что смогли возвыситься над узкопрофессиональным уровнем

На самом деле война и ведущая войну армия является лишь инструментами политики. Не военные, но политики решают, когда войну следует начать, а также когда и чем закончить. Именно поэтому от военных (от Генерального штаба) требуется иметь планы наступательных и оборонительных войн на все случаи жизни, даже самые невероятные. Армия же должна быть готова к любой (по формату и продолжительности) войне в любой момент.

Это в идеале. На деле же, в моменты продолжительных разрядок международной напряжённости, политики «забывают» об армии, отдавая её на откуп военным, которые всегда «готовятся к прошедшей войне», склонны к переоценке веса и роли армии в государстве и обществе. В периоды продолжительного международного спокойствия политики склонны неоправданно экономить на армии, военные же стремятся в условиях урезанных бюджетов сохранить прежнюю (достигнутую в эпоху неурезанного финансирования) структуру и максимально возможную численность.

Идеальное общество для военного состоит из одной лишь армии. Не является само по себе боевой частью, но включено в армейскую структуру, нацелено на реализацию потребностей армии и подчинено армейскому руководству. Идеальная армия для политика — полностью лишена самостоятельных амбиций, предельно дёшево стоит, абсолютно послушна и готова в любой момент быстро и эффективно подавить любую внешнюю угрозу. Из борьбы этих идеалов получается некое среднее арифметическое (с перекосами в ту или иную сторону, в зависимости от конкретной страны и наличия или отсутствия конкретной осязаемой угрозы в конкретный период), более-менее приспособленное для решения военных задач, но совершенно не отдающее себе отчёт о своей роли, в качестве инструмента большой политики.

Поэтому зачастую политики и военные расходятся в методе ведения боевых действий, целях и сроках кампании, а также в условиях, на которых может быть заключён послевоенный мир. Военные видят перед собой врага, которого желательно уничтожить полностью и навсегда. Политики исходят из более сложной схемы, в которой вчерашний враг может оказаться завтрашним союзником. Одним из наиболее выдающихся достижений Бисмарка, главной из его побед был не разгром Франции и провозглашение Второго рейха, а превращение Австро-Венгрии из соперника Пруссии в её союзника и младшего партнёра. Именно благодаря этому политическому манёвру стала возможной победа над Францией и создание Германской империи, под главенством прусского короля.

Долгие годы, вплоть до начала СВО, российская политика на постсоветском пространстве в целом и на украинском направлении в частности была по своим целям аналогична политике Бисмарка в отношении Австро-Венгрии. Москва, не посягая на политическую самостоятельность отпавших территорий, стремилась превратить их в надёжных военно-политических союзников и экономических партнёров.

Ради этого приносились в жертву интересы зарубежных русских, ради этого Россия шла на серьёзные экономические и политические уступки. Ради этого создавался ОДКБ, в рамках которого Москва фактически принимала на себя обязательство обеспечить защиту отпавших территорий от внешних угроз, притом что ответные обязательства союзников не стоили бумаги, на которой были прописаны и откровенно нарушались.

Ради этого десятилетиями пытались вдохнуть жизнь в аморфный полумёртвый от рождения организм СНГ, являвшийся по сути тем же ОДКБ, только в экономической области. Кстати, напомню, что первоначально СНГ задумывался также и как организация, имеющая единые вооружённые силы.

Эта идея замены союзного государства союзом государств не была изжита до начала СВО, которое поначалу виделось из Москвы как помощь «здоровым силам» на Украине в возвращении отнятой у них нацистскими путчистами власти и присоединение Киева к союзу Москвы и Минска в любом (двустороннем или многостороннем) формате.

Но война является не только великим разрушителем, а и великим отрезвителем. То, что в мирное время является не более чем набором теоретических построений и может сколь угодно долго обсуждаться без приближения к истине хотя бы на миллиметр, во время войны тут же проверяется практикой.

Позволить себе сохранить заблуждение о природе своего политического противника во время войны — гарантированно проиграть войну. Именно поэтому столкнувшись на Украине с неожиданным ожесточённым сопротивлением, Россия оказалась вынуждена пересмотреть не только первоначальную концепцию СВО, но и господствовавшее доселе представление о форме организации постсоветского пространства.

Многие не заметили, но если раньше Москва старалась работать с ближнем зарубежьем при помощи специально созданных для этой цели институтов (СНГ, ОДКБ и др.), то в последние полтора года об активной роли этих образований почти ничего не слышно, а основные механизмы взаимодействия со странами ближнего зарубежья переведены на стандартный международный уровень. Сам термин «ближнее зарубежье» практически вышел из употребления. Работа с соответствующими государствами ведётся в рамках стандартных механизмов «Большой игры», основные усилия перенесены на площадки совместных российско-китайских структур, созданных для противодействия США, а также балансирования и продвижения интересов Москвы и Пекина, первоначально в Евразии, а теперь уже и по всей планете.

Изменился и рисунок СВО. Официального переименования не произошло, но государственная пропаганда прекратила избегать термина «война» применительно к данной операции. Это понятно, первоначально, когда СВО больше мыслилась как военная демонстрация в поддержку внутриукраинской оппозиции нацистскому режиму, термин «война», имеющий слишком сильную смысловую нагрузку был политически ущербен — освободительный поход не может быть войной. Но освободительный поход не может продолжаться почти два года и сопровождаться гибелью на фронте сотен тысяч освобождаемых, воевавших против освобождения.

Признав официально, что американцами и их союзниками против нас развязана прокси-война, механизмом и ударной силой которой является Украина, мы де-факто признали Киев воюющей против нас стороной. Официальное сохранение термина СВО позволяет нам сохранять некоторые выгодные нам ограничения военных действий. В частности, США и их союзники вынуждены в целом соблюдать требование об исключении территории России (в признаваемых ими границах) из полноценных боевых действий. Но, судя по всему в ближайшем будущем это ограничение также уйдёт в историю.

Уже сейчас территория России (в признанных Западом границах) подвергается обстрелам, на неё заходят ДРГ противника, а отсутствие непосредственного вторжения ВСУ можно объяснить скорее нехваткой потенциала для проведения серьёзных операций и нежеланием удлинять линию фронта, чем реальным соблюдением каких-то ограничений. Украина получает от Запада всё более дальнобойные средства поражения, по мере же приближения военно-политической катастрофы Киева украинские политики всё более переносят ставку из непосредственно военной сферы в сферу политико-психологическую, рассчитывая уже не на победу на поле боя, а на подрыв духа русского народа.

С этой целью принята авантюрная концепция «перенесения войны» на российскую территорию, предполагающая не только удары ракетами и беспилотниками по военным целям и политическим центрам в глубине России, но и непосредственное вторжение ВСУ на российскую территорию. На сегодня Киев останавливает только его неспособность такое вторжение организовать ввиду нехватки у ВСУ сил и средств. Тем не менее террористические вылазки на российскую территорию украинских ДРГ и обстрелы мирного населения Украина постарается не только продолжить, но и усилить. Террор против мирного населения — последняя соломинка нацистского режима.

Впрочем, в террор как в средство спасения верят только в Киеве. Даже западные партнёры украинской власти — главные выгодоприобретатели продолжающихся военных действий — уже осознали, что победа над Россией в рамках украинского кризиса не будет достигнута и надо думать о формате послевоенного урегулирования. Задачей Запада будет не дать России закрепить военно-политический успех за столом переговоров, дипломатически отыграть проигранное.

При этом проигрыш они видят не в утрате территорий. Видимое расширение или сужение границ производит значительный эффект на эмоционально воспринимающее политику население, но редко какие территории в нынешнем мире имеют такое стратегическое значение, как Гибралтар, Аляска, Суэцкий перешеек или Турецкие проливы. Главное поражение для Запада — утрата Украины как механизма воздействия на Россию. С американской точки зрения украино-российское противостояние — это всё равно, как если бы Техас вышел из состава США и, опираясь на Россию, начал борьбу за развал и уничтожение Америки.

Поэтому все западные «мирные планы» вращаются исключительно вокруг территориальных изменений. Они согласны уступить России больше или меньше территорий, согласны рассмотреть возможность отделения от Украины западных областей в пользу нескольких восточноевропейских государств, но стремятся сохранить хоть какую-то, хотя бы в границах одной только Киевской области, Украину, являющуюся несомненным и законным продолжателем Украины нынешней.

Многие наши граждане говорят: «Подумаешь, останется какой-то кусок земли почти без населения, без экономики, с одними долгами. Ну и пусть. Кому они опасны?» Это в корне неверный подход. Они будут опасны, архиопасны, даже если за ними сохранится не область, а всего половина Киева.

Напомню, что боевые действия против Украины ведутся полтора года, а кровь она из России пьёт более тридцати лет. Американцы никогда бы не бросили Украину в войну против России, если бы не всепобеждающая клептомания и неспособность к государственному строительству украинской правящей элиты. Украинские правители украли Украину сами у себя и распродали её в розницу по дешёвке, только этим вынудив американцев бросить данный актив в топку войны. Без войны разорённая Украина становилась слишком обременительной — на её содержание приходилось тратить больше, чем ущерб, наносимый России существованием такой Украины.

Да и неудобно как-то получалось, когда прямо на границах процветающей России нищенствовал главный партнёр Запада на постсоветском пространстве — антиреклама какая-то. А так можно заявить, что если бы не военный погром, Украина была бы самым процветающим государством Восточной, а может быть и Западной Европы. То есть Запад уже ни при чём — «Россия виновата».

В урезанной послевоенной Украине Запад получит возможность пересобрать элиту и поставить её под более надёжный контроль, поскольку её «право» на власть окажется в прямой зависимости от западной поддержки. Этой урезанной Украине подарят национальный миф о «великой победе» в борьбе за независимость, одержанной над ядерной сверхдержавой. Цена, мол, была заплачена высокая (и жизнями, и территориями), но главная ценность — независимость — была отвоёвана.

Небольшую территорию с преимущественно сельскохозяйственной экономикой содержать недорого. Новую Украину превратят в нечто вроде военного поселения: кормят себя сами и всегда готовы воевать против России (идея реванша), знай только оружие поставляй. Уцелевшая, хоть и урезанная, Украина будет источником постоянной двойной лояльности внутри России. Я не говорю об откровенной нелояльности. Это неприятно, но с этим можно бороться. Я говорю о двойной лояльности, которую мы увидели при распаде СССР на примере населения союзных республик, когда выяснилось, что для большинства свой региональный центр принятия решений оказался важнее общесоюзного.

Пока не случился кризис никто этой двойной лояльности не замечал, но в кризисное время она оказалась одной из важнейших причин распада. Не то чтобы население республик было за распад — оно не было против. Причиной же было то, что собственные органы власти сохранялись, поначалу ничего не менялось, кроме того, что столица, а с ней и власть, оказывались ближе, что многими рассматривалось даже как благо.

Наличие для бывших граждан Украины второго «своего» государства, наряду с Россией является источником потенциальной двойной лояльности. Пока в России всё в порядке сохраняется абсолютная лояльность Москве, но если возникают какие-то обиды, противоречия или страна оказывается в кризисе, часть людей могут «вспомнить», что они «украинцы». Последствия будут зависеть от глубины кризиса, но несомненно одно — любой кризис такая двойная лояльность усилит.

Даже в спокойное время наличие ещё одного политического центра будет стимулом сравнивать. Недовольные же, кому дома всегда плохо, будут всегда. То есть на наших границах будет существовать организационный центр деструктивной внутрироссийской оппозиции, связанный с нами тысячами родственных нитей, а на нашей территории будет проживать пара миллионов людей, которые этому альтернативному центру служили, за него воевали, проиграли, но не факт, что смирились, хоть внешне и покорились.

Контролировать послевоенную Украину мы не сможем. Шансы на приход там к власти пророссийского или даже просто умеренного правительства будут стремиться к нулю. И не факт, что нам ещё раз повезёт и в ближайшие сто лет представится возможность решить эту проблему военным путём. Зато для любого врага России Украина — на всё готовый, верный союзник, которого не надо даже уговаривать вредить России. При этом надо иметь в виду, что в мирное время можно вредить куда эффективнее и значительно дольше, чем в ходе войны.

Украина будет тем же, чем и была, — чёрной дырой, высасывающей российский ресурс. Только чёрной дырой более эффективно управляемой, чья элита будет поставлена под прямой контроль Запада и будет руководима не идеей всё продать и убежать в Швейцарию, а мыслями о реванше.

Имеем следующие позиции:

1. В ближайшие полгода-год Запад собирается выйти из украинской войны и заключить с Россией компромиссный мир на условии сохранения урезанной Украины.

2. Для России сохранение Украины будет означать и сохранение угрозы, против которой затевалась СВО. Угроза будет временно отодвинута, но полностью не устранена, то есть основная задача СВО будет решена не полностью.

3. Гарантии, что удастся в обозримом будущем повторить СВО для добивания уцелевшей Украины, нет. Скорее всего, такая возможность будет полностью политически блокирована Западом в ходе переговоров о мире (например, путём выдачи пересекающихся гарантий или за счёт приёма Украины в НАТО).

4. Окно возможностей по уничтожению украинского государства военным путём будет открыто до весны следующего года. К тому времени Запад собирается нарастить военные возможности киевского режима и снабдить его активными союзниками, чтобы поставить Россию перед перспективой затяжки войны на годы и расширения её масштаба, вынудив тем самым согласиться на компромиссный мир на условии «каждый владеет тем, что контролирует».

Отсюда мы приходим к простому выводу: политически России необходимо попытаться разгромить украинскую армию в одной операции на левом берегу Днепра, которая должна развернуться сразу же после того, как окончательно выдохнется украинское наступление. Последующие военные действия (на правом берегу) должны свестись к прочёсыванию местности и подавлению очагового сопротивления и завершиться ещё до наступления весны. Только так можно решить проблему полной ликвидации Украины.

Способна ли армия решить эту задачу? Судя по всему, способна. Но война — тысяча случайностей, поэтому зарекаться и заранее бросать в воздух чепчики не будем. Несомненно одно: если данная задача по каким-то причинам не будет решена, обеспечить выполнение заявленных целей СВО военным путём станет гораздо сложнее, а политическое положение России ухудшится.

Понимая всё это, американцы нашего наступления ждут, готовятся к нему и будут пытаться его сорвать, в том числе и путём политического маневрирования. Так что задача, стоящая перед нами, гораздо сложнее, чем просто добить истощённого собственным неудачным «наступлением» противника на поле боя. Боевые действия здесь выступают лишь одним из необходимых механизмов по достижению нужного нам мира. Механизмом, применение которого будет эффективным лишь в случае согласования по месту и времени с действием других (политических, информационных и дипломатических механизмов).

Ростислав Ищенко