Умереть, чтобы стать взрослым. Особенности украинского нацизма

Зеленский и компания, равно как и нацистская (лояльная режиму, но нелояльная лично Зеленскому) оппозиция в Киеве отправляет сотни тысяч своих сограждан на убой ради денег. Или, если подходить к вопросу несколько шире, ради материальных ценностей, которые можно приватизировать.

Убеждённые идеологизированные нацисты, вроде Фарион или Бенюка желают продолжения войны до тех пор, пока весь мир не заговорит по-украински. Только такой результат автоматически сделает этих полусумасшедших местечковых "звёзд" лидерами всемирного масштаба. Ведь именно они будут решать, кто говорит по-украински правильно, а кого ещё предстоит "воспитывать". С их точки зрения умение понимать и близко к оригиналу воспроизводить фарионовский суржик – есть вершина человеческой цивилизации.

Жадность и уверенность в единственной верности собственных идей, всегда служили главными двигателями войн, революций и прочих кровавых вакханалий, вроде Варфоломеевской ночи. Особенно эффективны они были, когда соединялись в одной голове и идейность материально подкреплялась жадностью, в свою очередь, не давая жадности насытиться и остановиться.

Но за что воюют сотни тысяч третируемых украинцами русских (русскоязычных, русскокультурных), уже даже понимающих, что война проиграна, спасения нет, не поможет даже чудо, "армия Венка" не придёт, вопрос лишь в том, останутся ли лично они в живых или прежде конца Украины встретят свой собственный конец?

Вроде бы логики в их поведении нет, даже пропагандистским зомбированием невозможно объяснить их поведение. Так чем же они руководствуются? Что толкает их на массовый суицид, в то время, как можно было бы жить и, в конечном счёте, жить лучше, чем жили до начала СВО, как материально, так и морально (в своём большом, до Тихого и Ледовитого океанов, государстве, без ежедневных россказней о том, что русскоговорящий неполноценен и является латентным "агентом Кремля")?

Фишка, на которую нацисты поймали немцев, заставив бороться до конца – провозглашение их нацией господ. Быть юберменшем, не прилагая для этого серьёзных усилий, просто по праву рождения, легко и приятно. Уверенность в своём превосходстве быстро въедается в сознание и подсознание, становится второй натурой. Только очень устойчивая психика может без серьёзной травмы пережить добровольный отказ от чувства превосходства, оформившегося в базу для индивидуального и коллективного (общественного) развития.

После войны немцы не случайно без сопротивления приняли комплекс вины. Он позволили им сохранить психическую устойчивость, в ситуации вынужденного отказа от чувства превосходства. В свой последний день Гитлер нашёл такое же решение, оправдавшее в его глазах его и Германии поражение. Он заявил, что немцы оказались недостойны своего вождя и звания расы господ, значит они должны исчезнуть, уступив место победителям.

Но Гитлер рассматривал политику, как борьбу за лебенсраум, который должен полностью принадлежать расе господ. Кто победил, тот и господин, а остальным нет места в лебенсрауме (господам не хватает). Поскольку же немцы коллективно погибать всё же не хотели (хоть многие в дни нашей Победы кончали жизнь самоубийством не в силах перенести позор поражения), а союзники на их тотальном уничтожении (которое немцы, судя по всему, тоже приняли бы без особого сопротивления) не настаивали, чувство вины на долгие десятилетия заменило чувство превосходства, став жизненной основой послевоенной германской нации.

Кода же оно стало мешать актуальной политике, чувство вины перед всем миром, трансформировалось в чувство вины перед евреями за Холокост, которое только сейчас окончательно размывается и которое немецкие политики пытаются удержать, так как не понимают, чем ещё можно цементировать нацию. Идеи же "рейхсбюргеров", отрицающие послевоенный период самобичевания, пугают их призраком возвращающегося нацизма (хоть движение "рейхсбюргеров" куда шире нацистского и не так радикально, являясь скорее правоконсервативным, на грани фашизма).

Украинский нацизм не структурирован идейно, у него нет признанного идеолога и сакрального труда, вроде "Майн кампф". Он больше похож на румынский нацизм, опиравшейся на стихийный трайбализм безграмотного крестьянства "Железной гвардии" (присутствие в руководстве которой отдельных интеллектуалов не меняло её глубинной сути). Бунт украинского нацизма – это детский бунт против взрослых.

Подростки любят сбегать на войну. Если войны нет, они о ней мечтают. Они хотят подвигов, славы, признания. Они хотят подняться вровень с поколением отцов и даже превзойти его. Подросток жесток, так как инстинктивно борется со старшим поколением за место под солнцем, а унаследованные из первобытной дикости архетипы (сохранившиеся в мифах большинства народов, повествующих о вражде поколений богов и убийстве или свержении более молодыми богами богов старых) диктуют силовые методы.

Поэтому все бандеровские организации, все бандеровские активисты (за исключением тех, для кого нацизм изначально был не более, чем бизнесом) первостепенное внимание уделяли военной подготовке. Большинство из них только этим и занималось, десятилетиями готовясь к войне с "пророссийскими" и Россией. Не было бы России, готовились бы воевать с кем-то ещё, но обязательно бы готовились воевать. Сумеречное трайбалистское сознание определяло войну, как единственный способ самоутверждения.

Поэтому нацисты радостно бросились вначале в гражданский конфликт, а затем и в войну с Россией. У них сбылась мечта идиота – открылась возможность доказать, что "подросток" стал "мужчиной", что "старым богам" пора подвинуться, очистив место для его амбиций. Скажете, что убеждённых нацистов было относительно мало и это не объясняет самоубийственного поведения большей части населения Украины?

Очень даже объясняет.

Давайте взглянем на этапы становления профессионала в любом деле. Допустим человек родился в глухом селе на краю земли. Большинство его сверстников там же и умрут, продолжая хозяйствовать так, как это делали их родители, деды и прадеды. Но он хочет большего.

Он после школы выбирается в райцентр и поступает в какой-нибудь техникум. Кто-то удовлетворяется этим, а кто-то затем едет в областной центр и поступает в ВУЗ. Наконец, вершина карьеры и профессионального признания – приглашение на работу в столицу, где концентрируются лучшие специалисты в своих сферах со свей страны. В СССР была ещё одна ступень – из столицы союзной республики в Москву.

О Москве не зря говорили, что она "слезам не верит". Москва – город возможностей, но одновременно и жесткий город жестокой конкуренции. Здесь ты востребован пока можешь не только соответствовать требованиям к уровню профессионализма, но и выдерживать высочайший темп жизни, постоянно меняющиеся условия работы и потогонный рабочий ритм. Как только силы иссякают, ты оказываешься на обочине, выбывших из гонки жалеть некогда. Их не пристреливают, просто забывают.

Не каждый талант выдержит такие условия. Многие ломались и возвращались в родные пенаты, затаив зло на не принявший их город. Они рассказывали своим соплеменникам страшную сказку о "русском Вавилоне", в котором злые люди обсели Рог изобилия и не дают припасть к нему жаждущим и страждущим. Негативное отношение к "зажравшейся Москве" формировалось и в русской глубинке. Но для России всё же Москва была своя, а для национальных республик – олицетворение "старшего брата" у которого "всё есть, а он не делится".

В широких слоях провинциального населения СССР, которое со временем составило основу населения новых независимых государств, образ Москвы сливался с Россией, а образ "старшего брата" с образом родителя, которому давно пора "подвинуться" и "дать порулить" "новому, прогрессивному поколению", а он всё не хочет.

Отсюда, после распада Союза, феномен русской русофобии, когда русское население национальных республик выступало против России (в которую потом многим пришлось бежать от эксцессов "независимости"). Не надо забывать, что русские в национальных республиках, так же, как и русские в российской глубинке – те, кто проиграл профессиональную конкуренцию или вообще не конкурировал, удовлетворившись наследственной судьбой. Но, повторю, для русских в России Москва была своим центром и логично, что туда отправлялись лучшие (хоть многим было обидно).

У русских в республиках (а мы говорим именно о русских, остервенело воюющих на Украине против России) были свои республиканские центры, которые для них играли роль местной Москвы. Москва же ассоциировалась с Россией, столицей которой являлась по совместительству со столичными функциями в СССР. Получалось, что лучшие уезжают не просто в центр, но в центр другой союзной республики.

Местечковое сознание протестовало против такого "интеллектуального ограбления". Самооправдывающей реакцией проигравших конкуренцию стало заявление, что если бы не Россия, то мы бы "ух как всем показали!". История про "Украину – вторую Францию" в том или ином виде, с поправкой на местные условия, была характерна для каждой союзной республики.

И тут вдруг на головы всем этим тихо страдающим местечковым талантам упала независимость. Вот же он – счастливый случай доказать свою сверхполноценность и несправедливость предшествовавшего непризнания. Не случайно же все новообразованные государства начали меряться своими "достижениями" не с кем-то более подходящим по весу и размерам, а с Россией. Подростки стали доказывать взрослым, что они не хуже их могут руководить и управлять.

Обида русских Юго-Востока на Крым и Донбасс, толкнувшая десятки тысяч отправиться добровольцем в АТО/ООС, продиктована возмущением действиями таких же "подростков", которые вместо того, чтобы бороться со "взрослой" Россией за признание коллективной украинской состоятельности предпочли в Россию уйти. Коллективное подростковое сознание воспринимает сверстника, сотрудничающего со взрослыми с большей охотой, чем со своими одногодками, как предателя.

Они потому и не могут, попав в плен, объяснить за что же они воевали и только блеют про "забрали", "заставили", хоть только что сами же отстреливались до последнего (никто не принуждал), что их мотивация находится на уровне подсознания, на уровне поведенческих архетипов, унаследованных от поколений предков, но перенесённой из личной и семейной жизни в политику. Их "гуру" в социальных сетях постоянно объясняют им сложные политические процессы в терминологии и на интеллектуальном уровне бандитской стрелки 90-х (уровень дворовой гопоты, забытого Богом райцентра). Движущие ими инстинкты (ибо мысль в этих головах редко задерживается) подсказывают им, что так оно и есть – именно это "великая сермяжная правда".

Они воспринимают Россию и российскую армию, как расшалившиеся старшеклассники строгого преподавателя: "А чего он командует? Мы уже не дети, уже пиво пили и Playboy смотрели". Двойка или иное наказание – не более, чем повод похвастаться своей "крутостью" перед одноклассниками. Они на ментальном уровне не верят, что могут погибнуть. Да нет же, это как компьютерная игра, как сон – все вокруг падают, но я-то досмотрю до конца и проснусь. И небо вновь будет голубым.

Пока же надо доказать русским, что "мы уже взрослые", "не хуже их". Иначе последние тридцать пять лет жизни (а то и вся жизнь) превращается в пустышку. Они не замечают, что отдают жизнь за мираж. Подростки не только любят сбегать на фронт, но и легко идут на смерть. Они просто не осознают, что это полный конец, что больше не будет ничего. Для них это лишь начало большого мемориального пути, на котором им возводят памятники и вешают мемориальные таблички, о них пишут книги и слагают песни, на их примере учится подрастающее поколение. Их полудетский мозг просто не может осознать, что для большинства их них всего этого не будет, а если для кого-то и будет, то его самого не будет, не сможет он насладиться посмертной славой.

Сопротивление ВСУ начало слабеть только сейчас, когда потери "героически-подростковой" части нации достигли пика и пришлось ловить для фронта тех, кто комплексом доказательства взрослости не страдает. Эти тоже слишком инфантильны, чтобы сопротивляться, но они и не воюют – просто не понимают как и зачем. Поэтому и сдачи в плен участились и упорство ВСУ в обороне и "мясных штурмах" пошло на убыль.

Жаль, конечно, "романтиков взрослости". Общество без них становится пресноватым. Но когда их слишком много, общество захватывает суицидальный комплекс. Оно начинает мечтать о смерти за идею. И, если его вовремя не остановить, может угробить не только себя, но и некоторых соседей.

Ростислав Ищенко