Консолидация как слабость

В любом источнике силы находится и альтернативный источник — источник слабости, точно так же в любой слабости можно найти источник силы. Это как «камень, ножницы, бумага» — нет идеальной силы, которой противостояла бы идеальная слабость. Важно что, против чего, каким образом и с какой целью задействуется.

Мы много говорим и пишем о консолидации как об источнике силы России. В принципе об этом можно и не говорить, и не писать, ибо консолидация — единство мыслей и действий, общность интересов — всегда вызывает у общества умиление. В то же время любое отклонение от «генеральной линии», даже если оно предполагает общее улучшение положения, вызывает (и не только поначалу) недоверие и острую, чаще всего нелицеприятную критику.

Думаю, что стоит рассмотреть консолидацию и как источник определённых слабостей российской системы, слабостей, часто критикуемых обществом исключительно из-за непонимания того непреложного факта, что они (слабости) являются оборотной стороной силы и что силы без них не будет, ибо они такая же системная составляющая консолидации, как остальные. Критика в данном случае бессмысленна. Нельзя скрестить ужа с ежом, коммунизм с капитализмом (отобрав у каждой из систем всё лучшее и отбросив всё худшее). Точно так же нельзя консолидированную власть, опирающуюся на консолидированное общество, заставить в отдельных случаях (когда это выгодно) действовать, как действует неконсолидированная власть, опирающаяся на неконсолидированное общество.

Российская власть предельно консолидирована, даже персонифицирована. Эта её особенность не зависит от общественного строя, особенностей конституции и даже личных предпочтений человека, который эту власть олицетворяет. Такова общественная потребность, базирующаяся на тысячелетней традиции.

Чтобы была понятна разница: в США любой президент (облечённый огромными полномочиями) представляет определённую политическую силу — партию и партийную фракцию. За пределами интересов данной силы его действия затруднены, а подчас и вовсе невозможны. С другой стороны, американская оппозиция, даже если она контролирует всего на пару мандатов больше в одной из палат парламента, может доставить президенту массу проблем и вообще блокировать его деятельность в период срока полномочий.

В России любая партия лишь тогда чего-нибудь стоит, если президент хотя бы изредка принимает её лидеров. Попытка любого большинства в парламенте блокировать действия любого президента приведёт к народной делигитимации данного парламента.

Я в данном случае говорю не конкретно о Путине, а именно о любом президенте. К моменту кризиса 1993 года полномочия Ельцина были нарезаны и легитимированы Верховным Советом (как временные). Абсолютная власть находилась в руках съезда, а в перерывах между съездами — у Верховного Совета. Парламент обладал правом импичмента, в то время как у президента возможности легально распустить парламент практически не было. Ельцин был уже непопулярен. Более того, во время противостояния с Верховным Советом он вернул в правительство на должность первого заместителя председателя Совмина не утверждённого девятью месяцами раньше съездом в качестве премьера из-за своей непопулярности в массах Егора Гайдара.

Тем не менее противостояние с парламентом Ельцин выиграл, а значительная часть народа до сих пор считает, что он имел право разогнать парламент. Это определяется не отношением к личности Ельцина, а сакрализацией поста президента. И даже не просто президента, а фактического главы государства.

Причём народ никогда не ошибался в отношении того, кто является реальным главой системы. Когда Путин был премьером, в стране ходил анекдот: «А давайте пожалуемся президенту! Ну зачем же тянуть? Давайте сразу пожалуемся премьеру!» В другое время такой анекдот был бы неактуален. Когда номинальным коллективным главой государства был Президиум Верховного Совета, представленный своим председателем, реальным являлся Генеральный секретарь ЦК КПСС, и именно по ним отсчитывались советские эпохи после Ленина (занимавшего пост председателя Совета народных комиссаров, ибо в партии он и так был признанным и неоспоримым лидером).

Более того, все первые восемь лет своего правления Путин пытался создать сильную законодательную власть на базе сильного партийного представительства. Все усилия пропали втуне — партии просто не захотели брать на себя ответственность за самостоятельную выработку политической стратегии. Они предпочли безоговорочно поддерживать президента, предоставив ему право принимать решения и отвечать за них.

Таким образом, предельная консолидация и персонификация власти в России освящена исторической традицией и поддержана народом. Российское общество консолидируется не просто вокруг власти, но вокруг авторитетного лидера, эту власть представляющего и персонифицирующего. Это обеспечивает России высокий мобилизационный потенциал, способность быстро и жёстко реагировать на внешние угрозы как единый организм, а также устойчивость к проискам внешнего врага и пятой колонны.

Впрочем, последние годы СССР показали, что если власть оказывается в руках лидера слабого, неспособного заработать авторитет или быстро его теряющего, то общество теряет стержень консолидации, а государство становится похоже на вечно забывающего, кто он и что здесь делает, Байдена: тычется во все стороны и пытается найти твёрдую руку, которая его возьмёт и куда-нибудь поведёт. Это первая системная слабость высококонсолидированной власти — такая система предельна строга в управлении. Если у её рычагов оказывается человек недостаточно авторитетный, недостаточно способный, недостаточно решительный, она моментально теряет управляемость и срывается в крутое пике.

Но у неё есть и вторая системная слабость — та, которую общество замечает гораздо чаще и критикует гораздо острее. В отличие от западных систем, для которых работа со всем политическим спектром как вражеских, так и партнёрских государств является естественной, российская система (как, кстати, и весьма похожая на неё в целом, хоть и отличающаяся в частностях, китайская) в контактах с иностранной оппозицией предельно осторожна и старается ее избегать.

Этот подход ограничивает возможности российской системы на внешнеполитической арене, он, однако, абсолютно имманентен ей, являясь её неотделимой частью — той самой слабостью, которая определяется наличием сильных сторон.

Внутри России конструктивная оппозиция практически отсутствует, поскольку для неё нет системной ниши. Любой конструктив власть легко интегрирует в себя по принципу «вот вам ресурсы, реализуйте вашу прекрасную идею на практике». После этого места для оппозиционности практически не остаётся. Такая работа власти с конструктивом — особенность именно консолидированного общества, ибо только в таком обществе власть представляет интересы всего общества, ради этого общество и возвышает её над собой.

В западных системах, где власть рассматривается как ограниченный в правах «ночной сторож», подчинённый обществу, в реальности власть оказывается подчинена той части общества, которая её избрала (назначила). Потому вполне конструктивные идеи оппозиции в западных обществах отвергаются, дискредитируются и вытесняются из информационного пространства властью. Ибо рассматриваются как коридор к власти конкурирующей политической силы.

В результате если на Западе оппозиция и власть представляют собой взаимодополняющиеся структуры, каждая из которых представляет свою часть общества (зачастую веками), то в России, где общество в целом консолидировано вокруг власти, а конструктивная оппозиция легко кооптируется во власть, в оппозиции остаются только элементы неконструктивные, разрушительные, несущие угрозу не только конкретной власти, но и государству и обществу в целом. Отсюда и настороженное (а в кризисные времена и враждебное) отношение российского общества к оппозиции. Она справедливо рассматривается как враг или агентура врага.

Проблема в том, что система не может рассматривать свою оппозицию таким образом, а чужую иначе. Поэтому российская власть принципиально не работает с зарубежной оппозицией, даже там, где такая работа не вызвала бы жёсткую реакцию местных властей. Есть только два случая, в которых российская власть считает работу с зарубежной оппозицией возможной. Первый — это демонстрация благосклонности российского президента к конкретному политику накануне выборов. В таких случаях Россия подчёркивает, что не поддерживает никого из кандидатов конкретно, но поскольку политик имярек просил о встрече с российским президентом, ему не могли отказать. При этом, кроме факта встречи, никаких иных знаков внимания кандидат не получает, даже беседа с ним ведётся подчёркнуто нейтральная и таким же бывает пресс-релиз о встрече. В данном случае речь идёт лишь о передаче части харизмы российского президента определённому кандидату.

Второй случай более редкий, но более жёсткий. Российские официальные лица начинают часто и подчёркнуто публично встречаться с местной оппозицией, обсуждая с ней внутренние проблемы её страны и демонстрируя к ней откровенную симпатию. Подчеркну ещё раз, что такое случается крайне редко и только тогда, когда действующая власть довела отношения с Россией до точки замерзания. Дипломатические отношения если не разорваны, то фактически не осуществляются, враждебность по отношению к России не скрывается, враждебная пропаганда ведётся открыто, равно как открыто совершаются и попытки экономического или политического уязвления России, финансируются деструктивные внутрироссийские группировки.

Фактически такое действие является своего рода объявлением дипломатической войны и молчаливым аналогом американского заявления: «данная власть себя делегитимировала, мы больше не считаем её законным представителем соответствующего народа». То есть таким образом Россия показывает, что с её точки зрения действующая в некоей стране власть уже не власть, а узурпаторы.

В подавляющем же большинстве случаев Россия от любых контактов, кроме протокольных, которых невозможно избежать, с оппозицией воздерживается именно потому, что Россия системно рассматривает варианты работы иностранных держав с её собственной оппозицией как грубое вмешательство во внутренние дела.

Эту особенность организации системы российской власти следует понять прежде, чем требовать от неё то, что она совершить не может, ибо это противоречит системным настройкам. С тем же успехом от танка можно потребовать летать, а от самолёта — наступать по полю впереди пехоты.

Пишу об этом потому, что, как я указывал выше, в России высока не только степень консолидации власти, но и степень консолидации общества вокруг власти. Побочным результатом является моментальная передача власти общественной рефлексии. Власть и общество реагируют на некие раздражители как единый организм. В данном случае подобная рефлексия вступает в диссонанс с системными настройками и приводит к ускоренному износу ключевых блоков системы, а также к повышенной нагрузке на её и без того перегруженное управляющее звено.

Наша политическая система вполне соответствует интересам и традициям нашего народа. От неё не следует требовать невозможного, надо ставить перед ней только реальные задачи, и она ещё не раз продемонстрирует свою высочайшую эффективность.

Ростислав Ищенко