Из вечности в вечность

В мире есть лишь одно государство, сохранившее преемственность правления с древнейших времён до наших дней. Это Китай. Несмотря на то что нынешние ханьцы этнически имеют мало общего с древними чжоусцами (да и население Китая времён династии Хань существенно отличается от современного), китайцы прослеживают прямую не только историческую, но и политическую преемственность и к древнейшей династии Шан, современницы Первой Вавилонской (аморейской) династии, и к легендарному первому императору Яо, современнику цивилизации Мохенджо-Даро и Древнего царства (Третьей династии) древнего Египта.

Не менее трёх тысячелетий китайская цивилизация растёт территориально (начиная от небольшого, размером с Бенилюкс, участка в нижнем течении Хуанхе, до нынешней, четвёртой в мире по размерам территории) и количественно от первоначальных 150 тысяч человек населения до нынешних полутора миллиардов.

В истории Китая случались и распады на несколько государств, и завоевания кочевниками части или всего государства, но распад всегда рассматривался китайцами как временное явление, а кочевые династии быстро перенимали китайскую культуру и становились китайцами, окитаивая и свои народы, вливавшиеся в постепенно становившееся бескрайним ханьское море. Такой успешной переплавке инокультурных и инонациональных примесей способствовала, а во многом и предопределяла её принятая Китаем культурно-историческая концепция, в рамках которой Китай рассматривался как единственная культурная страна в окружении варваров. При этом китайцы легко перенимали у соседей разного рода внешние атрибуты: одежду, оружие, исторические способы хозяйствования в определённых регионах. Китай долгое время был страной многочисленных диалектов, настолько различавшихся между собой, что разные провинции говорили, по сути, на разных языках.

Объединялась китайская культура на смысловом (идейном) уровне, рассматривавшем общество как стройную и гибкую взаимозависимую иерархическую систему, главная задача которой — обеспечивать оптимальное взаимодействие разных социальных, общественных слоёв и разных поколений. Для китайцев не существовала мучающая современных европейцев проблема: что важнее — человек или государство, личность или общество? Такая постановка вопроса с точки зрения классической китайской культуры в принципе была абсурдна, так как важнее всего баланс (отсутствие перекосов в чью-либо пользу).

Баланс важен во всём: между Срединной империей и варварским окружением, между старшим и младшим поколениями, между отцами и детьми, между управляющими и управляемыми, даже между покойными предками и ныне живущими. Идею баланса можно назвать национальной идеей Китая.

Конечно, не все понимали её одинаково, не все правители и не во все века ей следовали. Но и в России не все правители были православными, и в любой момент её существования не всё её население было православным. Тем не менее православие является стержнем Руси/России от Владимира Великого до наших дней.

Задача Срединной империи — сохранять баланс в мире, а для этого надо распространять китайскую культуру. Вначале варвары привлекаются комфортом и красивыми вещами, а затем усваивают идею баланса, обеспечивающую устойчивость системы, воспроизводящей комфорт и красивые вещи. Медленно, но верно границы Срединной империи раздвигаются, стремясь в идеале привести в лоно цивилизации весь мир. Другие народы заранее рассматриваются как подданные императора, только недостаточно просвещённые, чтобы в полной мере осознать свои обязанности.

Именно такой подход позволил превратить в ханьцев тысячи народов, завоёванных когда-то Китаем и завоёвывавших когда-то Китай. В рамках этой концепции Китай жёстко националистичен, но китайский нацизм невозможен, так как мир вместе со всем своим населением рассматривается как единая система, находящаяся в пути к единому знаменателю, к глобальному равновесию.

Понятно, что современный Китай, переживший марксистское правление, вернулся к национализму уже на серьёзно приправленной пробравшимся через марксизм европейским взглядом на идею нации основе. Кроме того, изменился статус большинства окружающих народов, которые сами, выйдя на новый уровень (буржуазного) развития, почувствовали себя не спаянными родственными узами племенами и не подданными конкретного государя, но единой нацией, основанной не только на территориальном, но и на экономическом единстве.

Экономический же интерес всегда бывает мощнейшим. И древние китайцы вначале привлекали варваров красивыми вещами и комфортом цивилизации и только потом покоряли их идейно. И современные марксисты, хоть и заявляют, что идейное (направленное в будущее) выше материального (унылого мещанского рая в настоящем), обещают через господство своей идеи привести человечество к новому, невиданному доселе уровню комфорта (тому же мещанскому раю, но в будущем). Так что, по сути, современная КПК всего лишь вновь верно расставила приоритеты: не через идейное к материальному, а через материальное к идейному.

После краткого всплеска многонационального интернационализма, в рамках которого в КНР пытались в 50–70-х годах стимулировать развитие новых наций, к середине 90-х Китай вновь вернулся к традиционной для себя ассимиляционной политике, только на новом уровне, в новых условиях и, соответственно, значительно обновив (модернизировав) средства. Окрестные народы официально больше не варвары и не подданные Сына Неба, которых ещё требуется вразумить, но идея цивилизационного превосходства и необходимости распространения китайской культуры осталась.

Как осталось и главное определение того, кто есть китаец: «варвар, ведущий себя как ханец — ханец, ханец, ведущий себя, как варвар — варвар». Таким образом, в вопросах национализма/интернационализма продолжает действовать китайская идея баланса. Китайский национализм, наверное, один из самых жёстких и всеобъемлющих во всём мире, но он сам по себе является глобальным. С древнейших времён до наших дней Китай имеет дело с рассеянной нацией-цивилизацией, которую политические структуры (будь то Сын Неба, Гоминьдан или КПК) должны собрать в одной всемирной Поднебесной. Причём не железом и кровью, а примером и убеждением.

Если свести всю эту концепцию к нескольким тезисам, то выглядеть они будут так:

1. Вы все китайцы (в культурном плане), хоть и не отдаёте себе в этом отчёт. (Идея единства человечества.)

2. Поэтому мы принимаем в китайцы всех, кто становится китайцем и как только он становится китайцем. (Механизм объединения человечества, через его китаизацию.)

3. Вы все захотите стать китайцами (приобщиться к китайской культуре), как только достигнете уровня образованности, достаточного для осознания величия китайской цивилизации. (Акцент на добровольности цивилизационного единства.)

Собственно, в этом отличие китайской цивилизации от производных от неё японской и корейской. Японцы и корейцы переняли внешний блеск китайской культуры, приспособили его к своим особенностям, но восприняли жёсткий китайский национализм не в качестве глобальной, а в качестве национальной идеи. Китайский национализм экстравертен и направлен на то, чтобы весь мир приобщить к китайской цивилизации. Японский и корейский национализмы интровертны и направлены на то, чтобы отделить свои цивилизации от всего мира. В китайском понимании империя и есть весь мир, в японском и корейском — империя противостоит всему миру. По-китайски мир необходимо интегрировать на основе симбиоза (в рамках которого китайской цивилизации принадлежит первенствующая роль, но от полезных заимствований она не только не отказывается — стремится к ним). По-японски весь мир надо уничтожить, чтобы он не мешал процветанию детей Аматерасу. По-корейски — от мира надо отгородиться, чтобы он не мешал познанию чучхе.

Западный национализм сродни японскому и корейскому. Он противопоставляет себя другим народам, отделяет их от себя, живёт по принципу «чистоты крови». Русский национализм долгие годы был сродни китайскому, только в российском симбиозе, ввиду малочисленности населения и подлежащих освоению огромных пространств, взаимодействие играло ведущую роль, а культурная ассимиляция — подчинённую. В целом же русское православие тезис апостола Павла «несть ни эллина, ни иудея» выносило за пределы христианской общины, воспринимая как глобальный, в то время как западное христианство (во всех своих ответвлениях и разветвлениях) воспринимало этот тезис не просто как внутрихристианский, но внутризападный. Западная цивилизация чётко противопоставляла себя всему миру, который имел право на существование лишь в той мере, в какой это требовалось для удовлетворения нужд западного «народа-господина».

Гитлер, объявивший арийцев народом-господином, так или иначе относил к арийцам всю Европу, вплоть до восточной границы Священной Римской империи германской нации. Даже чехи, входившие в состав этой империи, считались достаточно ариизированными (юберменшами), все же, кто был за пределами, относились к числу унтерменшей-«недолюдей». Юберменши и унтерменши, в свою очередь, подвергались внутреннему делению: первые — по степени «арийскости», следовательно, по уровню господства, вторые — по способности к «ариизации»: кого сразу убить, кого в вечные рабы записать, ограничив и строго контролируя численность, а кому позволить постепенно проникаться «арийским духом».

Это его деление ничем не отличается от традиционного западного: какой народ достоин крещения (следовательно, признаётся людьми), а какой недостоин, а значит, заслуживает лишь рабской участи или полного уничтожения.

Россия пережила три волны вестернизации: петровскую (имперскую), марксистскую (советскую) и либеральную (постсоветскую). Эти волны постепенно сместили русское понимание национализма от китайского (интеграционно-ассимиляционного, глобального) к западному (изоляционистко-конфронтационному). Идея чистоты крови стала всё глубже проникать в теорию русского национализма, а тезис «русским нельзя стать, им можно только родиться» постепенно начинает претендовать на универсальность.

Между тем 70 лет коммунистических экспериментов и последовавшая тридцатилетняя эпоха либерального безвременья существенно подсократили численность русского народа. С одной стороны, Россия такая же страна-цивилизация, как Китай, с другой — русских слишком мало для претензий на глобальность, даже на всю Россию не хватает: территории за Уралом постоянно жалуются на дефицит населения, 9/10 которого живёт в европейской России.

Россия нуждается в русских. При этом, в отличие от поздней имперской эпохи, когда при Николае II в империи случился демографический взрыв, ничего подобного сейчас не ожидается. Если исходить из глобальных тенденций, русские будут в ближайшие десятилетия рожать всё меньше и меньше, и никакие правительственные меры эту ситуацию исправить не смогут, так как она относится к числу этнопсихологических проблем и является лишь одним из проявлений нового общественно-экономического уклада, название которому пока не придумали и который мы называем посткапитализмом, так как это и не капитализм, и не коммунизм.

Таким образом, увеличить количество русских можно только переформатированием нерусских в русских с инкорпорацией последних в русскость. Пока же мы видим обратный процесс: русские пытаются делиться на более русских и менее русских. Ругань в социальных сетях, когда по любому вопросу (от воспоминаний о вкусе мороженого в детстве до глобальных проблем) стороны начинают обвинять друг друга в нерусскости (буквально выписывать друг друга из русских), является ярким отражением этого процесса. Как ни ненавидели друг друга большевики и монархисты, как ни клеймили друг друга предателями народных интересов, но в русскости друг другу не отказывали. И это правильно, ибо предать может только свой. Чужой по определению может быть врагом, но не может быть предателем, именно потому, что он чужой. Поэтому фраза «хохлы не русские, они предатели» является оксюмороном. Они могут быть либо нерусскими, либо предателями, но никак ни теми и другими одновременно. Тут уж надо самим определяться: трусы или крест.

До разделения в V–VI веках существовало балто-славянское единство. Угро-финские племена сыграли в становлении русского народа не меньшую роль, чем славянские, а вот тюрки входили в состав уже сформировавшегося русского государства либо как народы покорённые, либо как спасающиеся от уничтожения соседями. При этом сегодня мы скорее признаем русскими казанских татар (бывшие булгары — мусульмане со времён, предшествовавших крещению Руси) или якута, чем эстонца, латыша или литовца, даже по поводу этнических русских, выходцев из бывших союзных республик, нет единого мнения относительно того, достаточно ли «сертифицирована» их русскость.

Происходит это потому, что и татары, и якуты вошли в состав Русского государства тогда, когда русский национализм был ближе к китайской идее глобальной нации: в Третьем Риме «несть ни эллина, ни иудея», есть только те, кто уже успел добровольно принять православие, и те, кому ещё только предстоит это сделать, осознав величие учения Христа. Сейчас же мы рассматриваем нацию с чисто западной точки зрения: если ты араб-мусульманин, родившийся во Франции, то ты француз, а если ты француз-католик, родившийся в Алжире, то ты алжирец. Сегодня мы замыкаем русскость в границах России, урезанной большевиками до РСФСР.

Можно и дальше идти по этому пути, но в таком случае нам в ближайшие десятилетия будет угрожать неприятная альтернатива: либо постепенное вырождение нации за счёт сокращения её численности, либо миграционный кризис замещения в России русских нерусскими.

Китайскую модель национализма не так легко внедрить. Она должна быть воспринята нацией прежде всего на ментальном уровне. Но главное в ней заключается в том, что она принципиально искусственно внедряема, а не является случайным результатом многолетних шараханий. Наиболее ранняя предварительная проработка этой концепции принадлежит Кун Цю (Конфуцию). В дальнейшем она совершенствовалась во взаимодействии с буддистскими и даосскими концепциями, но не меняла своей основы. Даже марксизм не победил изначально заложенную в ней идею глобальной гармонии, основанной на глобальном же балансе.

Понятно, что мы не бросимся всем народом учить Кун Цю и прочих китайских классиков. У нас, как сказано выше, исторически сформировалась своя аналогичная концепция, базирующаяся на православном понимании тезиса апостола Павла «несть ни эллина, ни иудея», а также на политической концепции «Москва — Третий Рим». Римская империя воспринималась современниками как глобальное государство-цивилизация, а её границы и границы истинного христианства должны были совпадать.

Этот путь открывает перед нами бесконечные резервы русских, поскольку с этой точки зрения православный, с младенчества русскоязычный, воспитанный в русской культуре узбек или эстонец ничем не хуже православного, русскоязычного, воспитанного на русской культуре якута. Но ступив на этот путь, мы должны будем сознательно принять миссию развёртывания своего государства-цивилизации до глобальных масштабов. Это непросто, но сразу даёт идейное (в плане целеполагания) преимущество перед нынешним Западом и снимает вопрос цели и смысла нашего существования. Потенциальный конкурент у нас на сегодня один — Китай. Но, учитывая, что исторически обе наши системы склонны к конвергенции (симбиозу), потенциально мы можем завершить процесс создания глобальной цивилизации бесконфликтно.

https://alternatio.org/article...