Ненависть — сильное оружие. Она обладает мощным мобилизационным потенциалом, объединяя наших против ненаших. Если ненависть чесать и теребить, то она будет вызывать постоянный выброс адреналина, силы будут увеличиваться, выносливость повышаться, чувство самосохранения притупляться. Море покажется по колено.
Один человек не может ненавидеть долго. Как правило, не может: чувства со временем притупляются и то, что раньше вызывало пароксизм ненависти, на новом этапе жизни не вызывает никаких чувств. Впрочем, есть личности застревающие, они могут ненавидеть всегда. Потому что они ненавидят не конкретного человека или явление, а некий созданный ими образ, объединяющий всё плохое, что породило человечество: коллективного американца, коллективного русского, коллективного поляка, коллективного украинца, коллективного еврея, коллективного араба, коллективного либерала, коллективного охранителя, православного, мусульманина, атеиста и т. д. Ныне наиболее продвинутые ненавидят объединяющего все этнические, общественные, религиозные и политические ненависти коллективного рептилоида. Впрочем, рептилоиды уже не в моде, сейчас их у нас заменила во всём на свете виновная «бриташка», а в Европе детей и взрослых пугают консерваторами, которых переименовали в «фашистов» и «ультра-правых радикалов».
Такие (долгие) индивидуальные ненависти являются не более чем безобидным чудачеством очередного городского сумасшедшего, который в остальном может быть милым и даже приятным соседом или коллегой. Но безобидны они пока индивидуальны, а они имеют обыкновение сливаться в ненависти коллективные.
Эти (коллективные) ненависти крайне опасны, причём в первую очередь для породившего их общества. Они обладают гигантским разрушительным потенциалом. Они не являются средством кратковременной мобилизации, а действуют постоянно, вырабатывая свою собственную трактовку истории и политики, выстраивая собственные общественные связи и политические структуры. Они стремятся подмять и подчинить своей ненависти государство. А если оно не подминается, то разрушить его и заменить своим.
Но, как мы сказали выше, ненависть обладает огромным мобилизационным потенциалом, способствует объединению наших против ненаших. Так, может быть, система, способная длительное время удерживать в обществе высокий накал ненависти к кому-то или к чему-то, более совершенна? Тем более что многие люди, даже обременённые христианской этикой, часто приводят нам в качестве позитивного примера действия государств и обществ, живущих в режиме тотальной постоянной ненависти.
Нет. Система, построенная на философии ненависти, является крайне упрощённой, рассчитана на слабый интеллект и объединяет своих адептов в простейшую структуру, жизнеспособную лишь до тех пор, пока существует внешний объект ненависти. Как только таковой исчезает, система начинает пожирать сама себя. Нуждаясь в объекте ненависти как в своём фундаменте (это единственный, объединяющий её принцип) и не имея внешнего объекта, система вынуждена искать внутренний объект для ненависти, то есть раскалывать бывших соратников на овнов и козлищ (правильных и неправильных, народ и врагов народа). И так будет продолжаться, пока система не уничтожит сама себя. Каждая тактическая победа является для неё шагом к стратегическому поражению, ибо сокращает количество объектов ненависти, вынуждая искать новые среди всё более ограниченного подмножества «ненаших», а затем (когда они закончатся) переквалифицировать в «ненаших» часть наших.
Дело в том, что система, созданная для решения определённой проблемы, не исчезает добровольно с исчезновением проблемы, а начинает бороться за своё существование в условиях, когда она уже не нужна, когда выполнила свою функцию. Единственный способ выжить для неё — воссоздать проблему на новом уровне и заняться её решением.
Таким образом, система ненависти воспроизводит ненависть в товарных количествах, становясь в конечном итоге опаснейшим врагом того общества, которое её создало.
Возьмём классический пример — Израиль. Тем более, что его политическая философия вновь стала актуальной в связи с неспровоцированным нападением на Иран, открывшим новую главу глобальной конфронтации, ещё более опасную, чем предыдущие.
Родившаяся в конце XIX века идея сионистов о необходимости создания еврейского государства как способ покончить с антисемитизмом была поддержана в Европе, в том числе и наиболее антисемитскими силами. Логики сионистов и антисемитов в данном вопросе полностью совпадали. Антисемитизм, считали они (и в значительной степени правильно считали), порождён нежеланием евреев ассимилироваться в принявших диаспору обществах.
Евреи готовы были жить с этими обществами в симбиозе, но не интегрироваться в них. Сама же особенность симбиоза с обществами феодальной Европы, в которых все функции были расписаны за сословиями, выбрасывала их в маргинальную среду, заставляя осваивать профессии, способные прокормить, но соответствующим обществом презираемые. Да и манера селиться собственными закрытыми гетто не располагала окружающих к любви и доверию. Примерно так же обстоит дело к современными мигрантами, только надо учесть, что современное общество крайне гибко и сильно атомизировано, в то время как общества феодальной Европы представляли из себя монолитные жёстко организованные структуры, заточенные на противостояние всем чужим, которые изначально рассматривались как носители потенциальной опасности.
Таким образом сионисты и антисемиты правильно определили низкую склонность евреев к ассимиляции (вызванную особенностями их религии) как главную причину возникающей к ним ненависти. Но при этом они не заметили того факта, что окружало их больше не религиозное феодальное общество, а секулярное капиталистическое, к тому же поражённое модой на атеизм. Те самые «скрепы», которые веками удерживали евреев от ассимиляции, прекращали действовать. Постепенно они становились не немецкими, польскими, русскими, испанскими евреями, а просто немцами, поляками, русскими, испанцами. Конечно, полная ассимиляция не прошла бы моментально, как показала история Гитлера, могли возникнуть и серьёзные эксцессы. Но, с другой стороны, она (ассимиляция) началась и шла полным ходом. Об этом, в частности, свидетельствует история нацистской Европы, в которой итальянцы и венгры, пока могли, не допускали репрессий против своих евреев, считая их согражданами. В Финляндии своих евреев вообще не тронули, так как немцы так и не получили там свободу рук (немцам передали только несколько десятков евреев-беженцев из Европы и несколько сотен евреев из числа советских военнопленных). В Дании, Голландии, Люксембурге местное население пыталось помочь своим евреям.
Отмечу, что никого не интересовало, что происходит с немецкими евреями ещё и потому, что для остальной Европы они были немцами, а их проблемы считали внутринемецкими проблемами. Зато офицеры вермахта в самом начале его существования (когда в него только начали преобразовывать рейхсвер) неоднократно выступали в защиту своих коллег-евреев, которых было предписано уволить со службы, как неарийцев. Они видели в офицерах-евреях таких же немцев, своих товарищей по оружию. Потом это чувство локтя было размыто за счёт нацификации армии, но на первом этапе армия добилась даже некоторых послаблений своим евреям. Главным из них было действовавшее до конца нацистского режима, не всегда соблюдавшееся, но так и не отменённое право непосредственно начальника самому решать, кто из его подчинённых еврей, а кто ариец. Отсюда известное высказывание Геринга по поводу Мильха: «Только я решаю кто в люфтваффе еврей».
Таким образом, к моменту появления сионистского проекта ассимиляция евреев в Европе уже шла полным ходом и должна была полностью завершиться лет через 200–300, а в целом лет за 100–150. То есть к настоящему моменту пресловутый еврейский вопрос должен был уйти в историю.
Но ужасы Холокоста (в том числе неоднократные случаи отказа евреям в убежище в странах Запада с отправкой их назад в Германию на верную смерть) дали сионистам дополнительный козырь в вопросе создания еврейского государства. Как и до войны, его поддержали антисемиты (только теперь в силу изменившейся моды они называли себя представителями демократической общественности). Более того, если до войны еврейское государство предполагали основать в какой-нибудь из африканских колоний (наиболее популярным было предложение переселить евреев на Мадагаскар), то теперь, как пострадавшим от нацизма, им согласились отдать Палестину.
Разумеется, здесь сыграли роль и геополитические факторы. США и СССР (каждый по своим причинам) были равно заинтересованы в демонтаже Британской империи. При этом если Индия была «жемчужиной британской короны», то Ближний Восток — солнечным сплетением торговых путей, соединяющих Британию с её «жемчужиной» и другими важными владениями. Выбить из-под Британии Палестину было крайне важно, поэтому проект «возвращения евреев на историческую родину» был поддержан и максимально быстро продавлен через ООН двумя послевоенным сверхдержавами. Лондон не мог отказаться «выплатить долг» жертвам нацизма.
Но в результате в Палестину прибыли люди, чьи предки покинули её почти две тысячи лет назад (это в лучшем случае, так как предки могли жить и не в Палестине). Прибыли они не на пустое место: там жили арабы, которые в принципе ничего не имели против евреев, но не жаждали отдавать им плодородные земли и священные для обоих народов (но для каждого по-своему) места. Наверное, можно было бы договориться, но каждая сторона считала, что она «имеет право» защитить свои интересы вооружённым путём. Фактически война в Палестине за землю между евреями и арабами началась ещё до провозглашения государства Израиль.
Именно в этот момент был окончательно перейден трагический рубеж, и философия ненависти стала основой политических систем Палестины (израильской и арабской).
Главная ошибка — обрыв сионистами и европейскими антисемитами стартовавшего с опозданием на два тысячелетия процесса ассимиляции евреев европейскими обществами. Но даже после её совершения ещё оставался шанс на то, что в Палестине возникнет совместное арабо-еврейское государство, в котором постепенно сформируется единая палестинская политическая нация (при этом большинство нерелигиозных евреев останется в Европе и процесс их ассимиляции всё же завершится). Однако после начала войны в Палестине, а затем подключения к ней практически всего арабского мира этот шанс был безнадёжно упущен.
Так вот, арабский мир, хоть и не любит евреев, меньше подвержен философии ненависти в качестве основы государственной политики. Не потому, что арабы лучше. Просто их много, и территорий у них много, и государств тоже. Поэтому у них есть масса других проблем, кроме проблемы выживания на клочке палестинской земли под дулами орудий своих недоброжелателей. А у евреев именно это — выживание — главная проблема.
Под неё построено государство, которое по сути является военным лагерем и для которого военные кампании более естественное занятие, чем случайные минуты мира. Государство, лишённое стратегической глубины, не имеющее достаточных для выживания собственных ресурсов и окружённое врагами, стратегически изначально проиграло. Сколько бы оно ни одержало тактических побед — это лишь продление агонии. Это хорошо понимали такие израильские политики, как Ицхак Рабин. Им даже удалось на какое-то время добиться поддержки общественности и запустить «процесс Осло», предполагавший отказ от философии ненависти во взаимоотношениях с окружающими арабскими странами и постепенное выстраивание как с ними, так и с палестинцами нормальных отношений.
Рабину почти удалось «обмануть историю». Но его убили еврейские экстремисты, так как философия ненависти направлена против любого мира (даже выгодного и даже жизненно необходимого). С тех пор Израиль ведёт почти непрерывную необъявленную войну как с палестинцами, так и с соседними арабскими режимами (Сирией, Ливаном), которые активно поддерживают палестинцев или предоставляют им свою территорию для борьбы с Израилем.
Вроде бы всё правильно: на силу отвечают силой, на провокацию ещё большей силой. Но арабы не кончаются, и даже их полупартизанские движения становятся для Израиля всё опаснее. В ходе начавшейся 7 октября с вторжения ХАМАС в Израиль войны ЦАХАЛ разрушил Газу, а израильские спецслужбы убили несколько, а может, и несколько десятков руководителей ХАМАС, Израиль вторгался в Ливан и бомбил Сирию, но война идёт до сих пор и стала самой долгой в истории Израиля (дольше длившейся свыше 600 дней войны за независимость). ХАМАС не побеждён, он один воюет с Израилем дольше, чем в 1947–1949 годах с ним воевали армии восьми арабских государств (не считая палестинских вооружённых структур).
Израиль идёт по классическому пути повышения ставок. Он пытался покончить с ХАМАС при помощи военного давления на Ливан и Сирию — тактические успехи есть, стратегической победы нет. Теперь он перешёл опасную черту и начал боевые действия с Ираном, не завершив войну с прокси-структурами.
Понятно, что Израиль надеется на поддержку США и коллективного Запада у которых на Ближнем Востоке свои интересы. Понятно, что такая поддержка ему даже обещана. Понятно также, что в рамках философии ненависти это было единственно доступное Тель-Авиву решение.
Но именно потому, что оно было единственно доступным в рамках философии ненависти, страны и режимы, действующие в рамках этой философии, так легко просчитываются. В результате они таскают каштаны из огня для других, сами же получают поддержку, лишь пока их услуги нужны. Затем же о них забывают. Израиль уже сталкивался с такой ситуацией при Обаме, когда его явно списывали в пользу развития более выгодных прагматичных отношений с арабскими монархиями Залива. Но тогда хотя бы был мир. Сейчас же ненависть толкнула Израиль из одной невыигранной войны в другую, которую невозможно выиграть.
Надежда на то, что кто-то выиграет войну вместо тебя, авантюрна. Запад, у которого на Ближнем Востоке есть Турция и монархии залива, скорее даст Израилю проиграть, чем Россия и Китай позволят демонтировать Иран, занимающий ключевую позицию в проекте Большой Евразии.
Я не случайно расписал всю историю принятия Израилем философии ненависти в качестве базовой для его внешней политики, чтобы было понятно, что это не некая умышленная зловредность еврейских политиков, но во многом стечение исторических и политических обстоятельств, а также геополитических интересов крупных игроков. Но надо понимать и то, что каждый раз конкретное решение принимали именно израильские политики. Прецедент Рабина свидетельствует о том, что фатальной неизбежности сохранения курса на ненависть не было. Просто проторенным путём легче идти, даже если он ведёт в болото.
Спросите: и что же делать, нешто ж нам любить ненавидящих нас врагов, умышляющих нас убить (как, например, украинцы)? Нет, любить не надо. В политике вообще сильные чувства вредны. Они хороши в пропаганде, которая обслуживает политические интересы, но сама политика должна делаться с трезвой головой и холодным сердцем. Враг должен быть досконально препарирован, изучен, его замыслы вскрыты. Вы должны знать его будущие решения раньше, чем он их примет, до такой степени хорошо надо знать врага. Для этого надо «влезть в его шкуру», посмотреть на мир его глазами — глазами уверенной в себе силы, собирающейся нас победить. Только так можно понять, в чём он видит свою силу, чего хочет добиться, на какие союзы рассчитывает, что может предложить союзникам взамен, насколько долго готов бороться, в чём видит наши слабости, насколько объективно оценивает общую ситуацию, на чём его можно поймать, а на чём и пробовать не стоит.
И вот когда вы добились полного эффекта проникновения, когда до мельчайших подробностей изучили препарированную тушку, тогда вы и можете успешно и, главное, хладнокровно решать, когда и насколько серьёзно надо применять силу и надо ли её применять вообще. Гарантированно добьётесь больших успехов при гораздо меньшей затрате сил и прочих ресурсов. На всех этажах работает — даже в быту.
Слепая ненависть множит количество врагов до бесконечности. В конце концов ваши силы иссякают, а враги остаются и торжествуют. Когда-то так случилось с Ассирией и потом случалось со всеми, кто шёл по этому пути.
Оценил 121 человек
167 кармы