Интервью со Стерлиговым Александром Николаевичем — российским политиком, генерал-майором КГБ в отставке, председателем Русского национального собора.
– Александр Николаевич, расскажите, пожалуйста, о начале Вашего пути. Ваш отец был инженером на Юго-Восточной железной дороге. Вы тоже там какое-то время работали, затем поступили и окончили МАДИ (Московский автомобильно-дорожный институт) и Высшие курсы КГБ СССР в Минске. Как Вы вообще оказались на Высших курсах КГБ и почему решили пойти по этой стезе?
– Дело в том, что я по жизни активный человек. И сразу в институте, чуть ли не с первого курса, попал на орбиту общественной работы. Меня избрали в комитет комсомола, а потом наш институт стал базовым – принимать иностранных студентов отовсюду и готовить не только по каким-то специальностям, но и вообще обучать русскому языку. Все студенты в Москве проходили сначала первый курс МАДИ, где они учили русский язык, а потом уже расходились по другим ВУЗам. Где-то ко второму курсу в комитете комсомола я стал отвечать за линию работы с иностранными студентами. Произошло это потому, что я жил в общежитии, в студгородке, именно в том корпусе, который был отдан иностранцам. Там часть была наших студентов – и они. В общении с иностранными студентами меня кто-то выделил, и в комитете комсомола мне определили этот участок работы, поскольку студенты из общежития шли дальше в ВУЗы.
Мы проводили пресс-конференции с иностранными студентами, потому что многие из них, особенно европейские, жаждали встреч с остальными студентами, задавали им вопросы, обычно с подковыркой, например – какой Советский Союз – хороший или плохой. Мы их довольно успешно проводили, я как раз был их организатором по поручению вышестоящих — парткома, ректората. Подобрали толковых студентов, способных вести любую дискуссию, и они довольно часто и без особых усилий европейцев, шведов, сажали на место своими ответами.
Естественно, раз у нас были иностранные студенты, мы постоянно ощущали незримое присутствие сотрудника КГБ, который курировал эту работу, встречался с нами, даже разок как-то основной актив комитета комсомола собрал, провёл беседу – о бдительности, о жизни.
А потом подходит пятый курс и распределение. Распределён я был в автотранспортное предприятие в г. Пушкино Ленинградской области. Моя специализация и диплом были связаны с организацией междугородных перевозок. Тогда уже мы активно захватывали перевозки с Финляндией — вот меня туда и распределили. Проходит пару дней после этого распределения и меня приглашают зайти в отдел кадров. Зашёл и вижу там как раз того сотрудника Комитета, который общался с нами. Потом присоединился еще один — видимо, он был активно работающий сотрудник, а при нём потом оказался кадровый работник. Вот он мне и сказал, что у них есть ко мне предложение. Вместо предварительного распределения перейти на службу в органы безопасности. Для меня это было достаточно неожиданно, потому что я как раз женился, и мы с женой жили в общежитии. Договорились, что я всё обдумаю. Посовещались с женой, и поскольку у меня более гуманитарный склад ума, я согласился. Мне всегда нравились политические споры, более того — даже заведующий кафедрой политэкономии предложил воспользоваться не предварительным распределением, а остаться на кафедре и готовить диссертацию. В ту пору я писал реферат «Закон стоимости при социализме», и на заседании кафедры его зачитал. Я так понял, что оказал на них какое-то положительное впечатление. И вот мне предложили остаться на кафедре. Получается, я оказался на распутье – кафедра или практическая деятельность.
Прошёл медкомиссию, меня отправили в Минск – там была школа КГБ. Я год там пробыл, на активной специальной подготовке. Интересные были занятия. В том числе — по лесам, когда мы готовили и решали всякие задачи, связанные с пресечением диверсионной деятельности – чисто специальные занятия. И вот мы с моим коллегой, который был с Московского авиационного института, написали работу, где проанализировали основные подходы и признаки к выявлению действующих агентов противника. Написали, видимо, неплохое пособие, как оно потом стало называться.
После этого меня преподаватель по специальным дисциплинам пригласил домой, и с этого момента мы с преподавателями стали больше коллегами, чем студентами — мы уже были не курсанты, а младшие лейтенанты. Он много рассказывал о том, что раньше школа готовила больше кадры для борьбы с бандеровцами, там-то я и узнал, что почти два выпуска этой школы погибло в итоге борьбы с бандеровцами, потому что борьба шла жесточайшая. Потом меня уже распределили в Москву, по месту жительства.
– Подскажите, пожалуйста, около 16 лет, с 1967 по 1983 год, Вы работали в Управлении КГБ СССР по Москве и Московской области, прошли путь от оперативного работника до заместителя начальника службы контрразведки. Если можно, расскажите, чем именно Вы тогда занимались?
– По существу, это противодействие агентурной деятельности стран главного противника. Что такое противодействие? Это пресечение самой агентурной деятельности на территории страны, защита основных секретов государства. Это очень интересная работа. Мне и сейчас это интересно. Например, представьте себе, что на территорию страны идут радиопередачи из западных стран, явно рассчитанные на то, что кто-то из агентуры примет их, они адресовались кому-то конкретному. Но зона распространения радиоволн – почти на всю европейскую часть России. Надо было вести поиск. И таких историй было предостаточно – большой объём работы.
Еще больший объём работы был тогда, когда Советский Союз стал активен, действовало соглашение об обмене стажёрами. Подбирались наши способные аспиранты, направлялись к ним, в Штаты, например. От них к нам — также. Они наших стажёров быстренько распределяли у себя так, что они были почти недосягаемы для нашего посольства, консульства – как бы изолировали их от страны и окружали вниманием. Внимание к ним было понятно какое. С ними сближались люди по поручению спецслужб, выявляли из них податливых, перспективных для них. Ну и, как потом нами выяснялось, шли фактические вербовки. Например, они понимали, что как только стажёры уедут обратно в страну, то органы контрразведки будут вокруг них ходить, внимательно к ним присматриваться, контролировать — где, к каким секретам они имеют отношение, изучать, как они себя вели там, могли ли стать объектами внимания разведки. Обрабатывали их интересно — если состоялась вербовка, её закрепили — дальше уже шло обучение и инструктаж. Условия у них были – они же у них в руках, делай, что хочешь.
Мы так понимали, что, как только завербованный иностранными спецслужбами человек станет известным ученым, а не просто доцентом в какой-то интересной области, к нему придут. Шёл поиск людей, которые, возможно, оказались втянуты в эту работу, и мне это было интересно.
— Были ли люди, которых, скажем так, завербовали, но они, приехав сюда, сказали — вот, у меня состоялся контакт, произошло то-то и то-то, я согласился на вербовку?
— Да, но мало. Это осталось тайной. Но, тем не менее, из тех материалов, которые мы в это время получали, было понятно, что противник работал энергично, приобрёл серьёзные позиции, источники. Работы нашим органам предстоит немало, чтобы их всё-таки выявить.
— Исходя из Вашего опыта, Ваша работа в то время в сфере контрразведки и работа сейчас в сфере контрразведки в России, в современном мире, с учётом интернета, скоростных средств связи, передачи информации – насколько сильно различаются между собой? И какие основные сложности у контрразведки нынешней в выявлении агентов противника?
— Очень сильно различаются. Сейчас я изолирован от информации, но, основываясь на своей практике и прошлом опыте, могу, как говорят, немножко пофантазировать. Конечно, технические средства разведки и связи сильно усложнили жизнь контрразведки. Потому что представьте себе – едет их агент по Москве, в определённом направлении. Проезжает дома, где живут дипломаты. Ему на мобильный аппарат сбрасывается информация в секунду. Но она потом на бумаге выглядит как хороший такой писчий лист, с текстом, где даются определённые уточнения к чему-то, определяется место встречи и так далее. В начале моей деятельности этого не было. А попробуйте такое перехватить… Это ведь направленный выстрел. Секунда – информация ушла. Это не как радиостанция работает и, как показывают иногда в старых фильмах, пеленгаторы какие-то.
Фото: РИА Новости
Работа и тогда была сложная, а сейчас, из-за технических средств, подобных возможностей — она стала ещё сложнее. Поэтому квалификация людей и технических средств противодействия, используемых сейчас контрразведкой, конечно, далеко уже шагнула вперёд. А наложите на это гигантский объём работы…
— Противоположная сторона активно занимается вербовкой наших людей, в том числе — для поджогов релейных шкафов на железной дороге, на различные диверсионные мероприятия. Скажите, пожалуйста, как они умудряются людей завербовать, по факту, по интернету, на подобные действия?
— Это диверсии, это не секретоносители на авиационном предприятии, например. Совсем другая сфера. Мы живём в то время, когда народ просто совсем с ума сошёл, и их мотивация непонятна.
— Почему люди на это соглашаются? Они не понимают, что им за это грозит, или они не понимают, насколько всё серьёзно?
— Понимаете, новое поколение людей выросло на том, что для них Соединённые Штаты, где Голливуд снял какой-то фильм – какой-то свет в окошке. Это для них что-то необыкновенное. Они мечтают быть в западной стране, где, казалось бы, рай. Постепенно выросло поколение, которое пресмыкается перед Западом, при этом им внушили, что всё, что было в СССР – ерунда, глупости, что мы – отсталые люди, а вот там – всё прогрессивное. В итоге они идеологически оказываются на той стороне. Но у них есть проблемы с работой, допустим — с материальным обеспечением. Какой-то из знакомых за рубежом, кто когда-то уехал, ему сообщает — вот, позвонит или напишет человек с таким-то именем, ты с ним поговори, тебе будет интересно. Вот так постепенно человека вовлекают, объясняют ему выгоды этого дела, что он будет получать деньги за какую-то ерунду – обрезать провода, заложить спичечный коробок… Так и приобретаются люди. Идеологическая обработка – большая сила.
— Есть ли у нас наша идеология, нужна ли она и какой, по Вашему мнению, должна быть?
— Нету. Но она очень нужна. Понимаете, на базе знания истории, истории своей страны, нам надо воспитать поколение людей, которое будет себя уверенно чувствовать в сфере русского патриотизма, преданности своей Родине, гордости за своих предков, отцов, понимания того, что на Западе всё фальшиво и лицемерно.
Я неслучайно на Первом Всероссийском Благотворительном Съезде, в Храме Христа Спасителя, попытался высказать пожелание Путину всё-таки вразумить Министерства культуры, образования – воспитывать правильно поколения. Я не очень понимаю, как Путин собирается победить — только силами 40-летних? На этом же всё не кончится. Дело идёт к всеобщей войне. И кто там будет воевать? Всё те же 50-летние или 40-летние? Поколения-то надо готовить. Не хватит на всех 50-летних.
Почему на Западе так пытаются очернить, облить грязью Россию? Не только Россию — всё, что связано с Россией? Потому, что народ у них тоже за эти годы, в результате ещё советской и нынешней пропаганды, немножко сменился. И они не понимают, зачем им воевать, особенно немцы. Они не понимают, что происходит. Обмен туристами, обмен в сфере культуры немножко изменил мировоззрение людей на Западе. И специалисты сейчас что делают? Они же должны создать мотивацию у своего народа, чтобы он был способен воевать с нами. Сейчас мало, кто способен. И поэтому идёт такая оголтелая пропаганда – антирусская, антироссийская. Они, собственно, готовят население к войне. То есть там это понимают. А мы – понимаем? Готовим? Всё, что они понимают, я слышу в пятиминутках по радио – «Слава героям! Вот такой-то сержант, будучи раненым, сделал то-то!». Но этого мало. Чей-то отдельный героизм – это раздолбайство кого-то другого. Недоработка. Нужна совершенно другая мотивация, нужна определённая политика.
— А какая нужна мотивация?
— Новые поколения должны точно знать, что уже несколько сот лет англосаксы желают сделать Россию колонией, разделить её на части, потому что всей ею они управлять не могут. По их мнению, надо разделить Россию на куски, купить верхушку, каждому чиновнику дать по «Мерседесу», только чтобы он продавался, и вывозить сырьё. У них сырья уже нет, из Африки начинают гнать. Им нужно сырьё, а в России, слава Богу, 46% мировых запасов сырья. Люди должны это знать и понимать, что улыбочки англосаксов – это ложь. Он тебе улыбается, а сам думает, как у тебя все отнять. Так устроены англосаксы. И нам объясняли это ещё наши классики, дореволюционные. И философы, и писатели — они все называли вещи своими именами. Это надо сделать достоянием молодёжи, чтобы они читали не только какие-то дурацкие романчики, издаваемые на Западе, а свою классику. Где классика? Современный русский язык во многом сейчас заимствовал английские слова, читать книжки наших классиков ни к чему, лучше в интернете прочитать какую-нибудь западную ерунду — таким образом и исчезает мотивация защищать страну. Они думают, что там всё хорошее, а тут — всё плохое. Тем более, что это «плохое» зачастую подтверждается, когда они сталкиваются с нашими чиновниками.
Я хотел бы повторить про то, как губернские власти во Владимире решили собрать молодёжь из колледжей и школ, в основном — старшеклассников, и рассказать им историю княжества Владимирского — про Андрея Боголюбского, про его роль. И вот на морозе стоят пацаны, мёрзнут, по радио несколько часов рассказывали о Боголюбском – как он то, как он сё… Ну и что, на морозе они стояли, мёрзли — что-нибудь вынесли оттуда? Почему вы не дали им это спокойно, за партами? И вот губернаторы приезжают на своих иномарках, холёные. Им и в голову не приходит заниматься молодёжью – от президента ведь команды напрямую не поступило. Вот они и ждут, когда впрямую Путин каждому из них позвонит и скажет: «Ну так вы им там расскажите в 10 классе то-то и то-то». Какой-то идиотизм! Они не могут внести нужные изменения в программу, факультативы, а федеральные законы закрепляют эту практику.
Почему когда я учился, мне учительница русского языка поручила подготовить повесть о Зое Космодемьянской и мы провели конференцию, обсуждали всё это. У меня до сих пор это в памяти. Почему вы сейчас этого не можете? Вы идиоты или враги? Чего в вас больше? Нет, стоят на морозе, талдычат им что-то! А пацан стоит и думает: «Вот бы побыстрей всё это закончилось». Провели мероприятие — галочку поставили… А толку?
Если не изменить культурную политику в стране, у нас будут большие неприятности. Я смотрю сейчас по молодёжи, как они в перерыве выходят, хватают эти баночки, сигареты, стоят размалёванные, курят. Это что, бойцы будущие? Может, я отупел к своему возрасту, но я этого просто не понимаю. Есть чиновники, есть руководители, губернаторы, заместители, руководители управлений образования, ещё чего-то. И они все сидят и ждут, пока приедет лично Путин и каждого лично направит. Это нормально?
— В 2022 году началась СВО, а война в Донбассе началась еще в 2014 году. Как Вы вообще отнеслись к объявлению СВО? Для Вас это было необходимостью, немного запоздалым решением или это было неожиданностью?
— Я оправдываю наши власти, и каким образом… У нас армия была не готова. Нельзя было раньше начать, потому что армия была не готова. Ни количественно, ни качественно. Ни боеприпасов, ничего. И экономически мы были не готовы раньше. Поэтому они тянули время и одновременно шла активная работа в армии, в экономике. Но мне есть в чём их и упрекнуть. Они чем думали, когда этого «Табуреткина» назначали министром обороны и растаскивали имущество армии по карманам и по командам? И сейчас – Путин что, не понимал, что нельзя назначать такого Министра обороны? У Шойгу ведь практически нет ни одного зама с настоящим военным образованием! Такое впечатление, что наверху сидят какие-то аферисты, которые только почувствовали, что задницу уже колет, как бы чего не вышло – и зашевелились. Раздали заводы, которые в «Ростехе», засуетились… А зачем вы это делали? Что, надо быть такими уж великими стратегами, чтобы уже в 2010 году, даже не в 2014, не понимать, к чему всё идёт? У вас что, нет разведки, нет аналитиков в Генштабе, которые наверняка возражали неистово? Но их поувольнял всех «Табуреткин», чтобы не возражали, это же было!
Понимаете, для того, чтобы мобилизовать наш народ, с одной стороны – нужна своя культурная политика, а с другой стороны – власти хоть один раз должны сказать правду. Они должны в каком-то месте, хоть когда-то – не могу применить слово «покаяться», но сказать правду. Мы должны сказать правду о том, что мы наделали немало ошибок. Ошибка в этом, ошибка в этом. Мы преодолеваем это, мы это сделаем. Нам нужна ваша поддержка. И народ преобразится. Сказали когда-нибудь?
Растащили деньги, растащили имущество Министерства обороны, ликвидировали кадры, военные училища. Сейчас жуткий дефицит офицеров. И что от того, что сейчас военные училища выпускают офицеров? Ну пришёл пацан-лейтенант, отучившись там. И что? Он что, специалист? Всех остальных потеряли. Надо, чтобы эти лейтенанты вливались в те коллективы, где у них бы были рядом и начальники, и служившие люди, которые прошли Чечню, прошли какие-то «горячие точки» по всему миру. И ребята быстрее бы подготовились. А сейчас от того, что они за партами посидели, лекции послушали-почитали — они что, стали грамотными лейтенантами, капитанами? Командирами батарей? При такой-то технике? Поэтому мы совершенно не готовы к войне. Вы спросили, как я воспринял СВО — я это воспринял как вынужденную меру. Мы к большой войне не готовы и всячески маневрируем, чтобы не мобилизовать объединённый Запад против нас. Тянули как-то время, находили такие формулировки и действия, чтобы, пока мы их до конца не вывели из себя, сами могли подготовиться. Ну, слава Богу, сейчас уже почти подготовились. Но пока — с оговорками.
Продолжение на сайте
Оценили 2 человека
5 кармы