Русские миллиардеры объясняют свое богатство “Божьей волей” и “генами”

Их западные коллеги уже научились списывать его на удачу, говорит социолог Элизабет Шимпфессль

В июне в издательстве Оксфордского университета вышлоисследование Rich Russians. From Oligarchs to Bourgeoisie («Богатые русские. От олигархов к буржуазии»). Его автор, австрийский социолог Элизабет Шимпфессль, в течение 9 лет провела более 80 встреч и интервью с самыми богатыми и влиятельными русскими. Книгу с восторгом приняли и в научном мире, и в медиакругах. Так, ее рекомендуютзнаменитый британский историк Саймон Себаг Монтефиоре и издатель Дерк Сауэр («Ведомости», РБК).

Republic поговорил с Элизабет о том, как российские миллиардеры объясняют свое богатство и какие взгляды на жизнь у их детей.

– Общественное восприятие российских олигархов далеко от позитивного – как в России, так и за рубежом. Некоторые из них стараются исправить свой негативный имидж с помощью пиара и благотворительности, но, кажется, они не очень успешны в этом.

– На Западе по-прежнему жив стереотип о вульгарном русском нуворише. Он распространен среди всех слоев общества – и богатых, и нет – ведь он помогает справляться с завистью к русским деньгам. Даже на научных конференциях в том же Лондоне я сталкивалась с латентной ксенофобией по отношению к русским. Часто встречается чувство собственного культурного превосходства над «этими лишенными всякой культуры русскими, которые покупают наши дома».

– Зачем им ⁠вообще пытаться легитимизировать свое состояние в российском обществе, которое известно своим ⁠социальным неравенством?

– В 90-е они вообще не задумывались ⁠о легитимизации. ⁠Интервьюируемые сами мне говорили, что тогда они ⁠играли с деньгами, осознавали, что можно ⁠делать с деньгами. Сегодня многое изменилось: они пресытились, с возрастом у них появилось желание ⁠найти смысл в жизни, каким-то образом увековечить свое присутствие на земле.

Легитимизация богатства нужна им на разных уровнях. В России они чувствуют себя обязанными – перед Кремлем и перед обществом. Путин с самого начала своего правления, еще с Ходорковского и Березовского, стал требовать от них подчинения, в том числе и некой социальной ответственности, какой она Кремлю видится. Кроме того, у миллиардеров появилась нужда «облагородить» состояние в своих собственных глазах – чтобы сохранить свой высокий статус в следующем поколении, это особенно важно для потомков.

Сейчас многие из них (например, Александр Мамут) признаются, что переживают, ведь в ближайшем времени произойдет самый крупный в истории трансфер накопленного богатства следующему поколению: в этот процесс вовлечено очень мало людей, а имущество оценивается в огромную сумму. Ни у кого из них нет опыта, но они стараются перенять западный. К примеру, Рубен Варданян в Сколково, по сути, учитпланированию преемственности по западному образцу.

– Итак, первое поколение новой российской буржуазии стареет и задумывается, как передать свое состояние наследникам. Получается ли у них воспитать в своих детях чувство легитимного богатства? Что вы думаете об их будущем?

– Мне кажется, вполне получается. Дети для себя вырабатывают миф о том, что их отец всегда был очень приличным, что у них в семье всегда культивировались успешность, стремление чего-то достичь. Они видят в основном позитивную сторону накопленного капитала. Но эти дети понимают, что не смогут стать такими успешными, как их родители. Это иногда давит на них, особенно на юношей. Не особенно, впрочем, сильно, ведь многие из них заняты своими проектами. Хотя мне встречались и те, кто чувствует себя потерянными в карьерном плане, – просто работают на отца, в его компании, ничего не достигли самостоятельно, и им хочется большего.

Опять же новый тренд среди родителей – заявлять, что дети не получат ничего. Об этом публично говорят тот же Мамут и Фридман. В интервью такие намерения высказал, например, Роман Авдеев, и он выглядел уверенным в своем решении. Логика такая: дать своим потомкам шанс добиться всего самим.

Иногда кажется, родители забывают, что сегодня же все-таки не 90-е годы, когда открылся рынок и стало можно делать какие-то сумасшедшие вещи. А с точки зрения легитимизации капитала это отличная идея, если, конечно же, все поверят в миф о том, что эти дети достигли всего сами. «Миф» – потому, что нельзя не передать по наследству ничего: так или иначе родители обеспечат их жильем, а престижное образование дети уже получили. Более того, им достанутся также социальные связи и другие нематериальные, но очень важные ресурсы.

– Стоит ли возлагать надежды на эту молодежь как на двигатель развития?

– Как и везде, у богатых в России на первом месте – собственные благополучие, привилегии и статус. Многие из них, судя по всему, приверженцы социального дарвинизма: они верят, что каждый может достичь чего захочет, у всех равные шансы. Но у меня нет цели осуждать их – это очень интересный слой людей, этот типаж переживет нынешний режим.

– Многие из ваших собеседников испытывают ностальгию по советской интеллигентности, начитанности и вообще «культурности». Они гордятся своими интеллигентскими корнями. Как это совмещается, ведь советская интеллигенция преимущественно ассоциируется с презрением к большим деньгам?

– Да, многие из них с гордостью говорят о своем советском прошлом, взрослении в интеллигентских семьях, о том, что еще с детства у них большие деньги ассоциировались с чем-то вульгарным, поэтому сейчас они от них дистанцируются. То есть, конечно, если деньги есть – это хорошо. Но, как говорил Борис Минц, когда ты достигаешь какого-нибудь уровня, нужно отстраниться – нанять менеджеров (в его случае – сыновей, хотя, как нам сейчас известно, это было не очень удачное решение) и делать что-то более красивое, чем бизнес. Поэтому он создал Музей русского импрессионизма.

– В своей книге вы указываете, что большинству миллиардеров стать таковыми помогли оставшиеся с советских времен связи и удача. Почему в таком случае сами они объясняют свое богатство Божьей волей (несмотря на то, что многие считают себя атеистами), генами и по большей части отвергают фактор удачи?

– Да, подобная риторика часто встречается в России, но не потому, что люди одержимы генетикой, а потому, что она предлагает удобное объяснение неравенства. Те богатые русские, которые объясняют происхождение своего богатства генами и Божьей волей, скрывают таким образом преимущества, которые у них появились благодаря родителям или и, в некоторых случаях, возможно, незаконным путем.

Мне вообще показалось, что у этих людей смешиваются биологические представления о мире (генетика) с метафорой («Божья воля»), и не важно, что логически одно противоречит другому. Западному человеку, особенно из университетской среды, подобное кажется диким. Хотя это не означает, что у богатых людей на Западе кардинально другое мышление, просто ответы на подобные вопросы формулируются более осторожно. Есть интересные исследования, которые показывают, что чем выше социальный статус американца, тем чаще он или она считает, что достиг успеха исключительно благодаря собственным силам. Чем статус ниже, тем значительнее влияние окружающей среды. То есть, даже в Америке – гены и собственные силы, феномен self-made и только иногда – ссылки на Бога.

На контрасте можно вспомнить ответ Ходорковского нынешнему министру иностранных дел Канады Христе Фриланд: «Если человек не олигарх, с ним что-то не так. У всех нас были равные условия для старта, разбогатеть мог каждый». Русские респонденты еще не додумались, что в ответе на этот вопрос можно немного смягчить риторику, что не нужно говорить так открыто.

Некоторые из тех, у кого я взяла интервью, упоминали везение. При этом имелось в виду не то, что им повезло оказаться в нужное время в нужном месте, а скорее то, что им повезло наткнуться и прочесть нужную книгу или вступить в какой-то важный разговор, который позволил им получить некую возможность в этом стремительно меняющемся мире. Но, в целом, удачу они упоминали редко, что довольно просто объяснить: признать случай ключевым элементом их обогащения означает принизить версию о заслуженности своего успеха.

Это, впрочем, не пугает Уоррена Баффета. На вопрос о состоянии он ссылается только на удачу. Из всех тех русских бизнесменов, с кем я общалась, только Роман Авдеев в ответ на этот вопрос четко заявил – повезло.

Интересно посмотреть на список богатейших людей Великобритании, составленный Sunday Times (в стране он считается более адекватным, чем рейтинг Forbes). Очень многие из них – 94% – считаются self-made. Мы с коллегой попытались выяснить, что это значит. Были ли у них изначально какие-то большие привилегии (пусть и не деньги) или нет? Стало понятно, что очень многие увеличили свое состояние, но довольно значительной части этих людей просто «повезло» родиться в бизнес-династиях, в крупных аристократических семьях, в семьях, принадлежащих к различного рода элитам. То есть они с детства были наделены определенными привилегиями, учились в престижных школах. Так что заявления о том, что эти 94% всего добились самостоятельно, – миф. Это идеологический нарратив, послание социуму о том, что можешь всего добиться сам, если постараешься.

– Вы пишете об охватившей миллиардеров показной моде на «новую скромность» (шик нищеты), при этом отмечаете, что идея спуститься в метро для некоторых из них по-прежнему абсурдна. Это лицемерие?

– Нет, это не лицемерие, а «игра» со статусными символами, как и в других странах. Те, кто на самом верху, становятся законодателями мод, трендсеттерами. Когда стоящие ниже на социальной лестнице начинают покупать все эти люксовые бренды, вышестоящим требуется придумать нечто новое, чтобы отличаться. Это способ, с одной стороны, выделиться, с другой – навязать новую моду. Немецкий социолог и философ Георг Зиммель в начале XX века писал про то, как мода «спускается» с самого верха, но затем, когда тенденции проникают глубже в общество, законодатели мод теряют интерес и ищут что-то новое.

В конце нулевых эта игра с иерархией стала довольно актуальной: самый главный человек одевался наиболее неформально, тем самым подчеркивая свой статус. По стилю его одежды можно было легко угадать его место в иерархии, ведь вокруг него все остальные должны были быть одеты по всем правилам.

Встречались и другие «игры». Среди интервьюируемых был Максим. Он покупает джинсы на рынке, но чтобы поставить собеседника на место, порой выкладывает на стол золотой мобильник. Это довольно удобно: телефон ведь можно спрятать и достать в любой подходящий момент.

– Почему у многих ваших интервьюируемых так не развита культура светского общения (small talk), умение поддержать беседу?

– С одним немецким профессором социологии, который занимается изучением элит, мы обсуждали разницу между англичанами и немцами. Он отметил, что в Великобритании высшее общество, по сути, не подвергалось никаким особенным потрясениям – все более-менее спокойно развивалось веками. В то время как в Германии после Второй мировой элита кардинальным образом преобразовалась.

Культура и манеры высших слоев общества формируются поколениями. Исходя из этого, я понимаю, что в России сложилась новая элита, которой просто не нужно было этому учиться. Один из интервьюируемых, Аркадий, мне прямо сказал: я достиг такого статуса в обществе, что это меня должны развлекать. В Великобритании, к примеру, вести светские беседы учат с детства, поэтому во взрослой жизни это не считается утомительным. Тут также вина и советского воспитания: в СССР котировались политические беседы на кухнях, а не пустая светская болтовня. Даже дети миллиардеров, получившие западное образование, ведут себя в этом плане, как и их родители. Возможно, это не так уж и плохо: с англичанами можно вечность обсуждать погоду, сотрясать воздух. Русские же сразу переходят к делу, ведут более серьезные разговоры.

– Как вы оцениваете отношение богатых русских к Западу – это ощущение собственного морального превосходства, «исключительности»?

– На Западе сохраняется тип мышления времен холодной войны. Русским же писателям и философам всегда было важно, чтобы их принимали на Западе. Еще в XIX веке, обсуждая судьбы России, своим ориентиром они – и западники, и даже славянофилы – считали Запад. По-моему, сейчас эта ситуация повторяется. Когда у человека есть деньги, он может позволить себе все, но чувствует, что в социальном плане на Западе его не воспринимают – это обидно, конечно. Один из героев моей книги, Кирилл, говорит, что у него никогда не получится стать частью высшего общества в Германии. Впрочем, он надеется, что это получится у его детей или хотя бы внуков.

Тут налицо, конечно, противоречие: с одной стороны, они хотят, чтобы их дети стали космополитами, с другой – чтобы сохранили русский менталитет. Последнее, на мой взгляд, вполне получается. Все дети богатых русских, с которыми мне пришлось общаться, по своему менталитету и манерам все-таки оставались русскими.

– Вы беседовали с бизнесменами различного типа: теми, кто сделал свое состояние на природных ресурсах страны, и теми, кто разбогател в IT-секторе. Какое, с точки зрения социолога, основное различие между ними?

– Из тех, с кем я общалась, самый яркий из IT-предпринимателей, конечно, ныне покойный Илья Сегалович, сооснователь «Яндекса». Вообще их интеллигентский бэкграунд более заметен. Но и у них наблюдалось стремление к самооправданию. Один миллиардер, основатель IT-компании, как-то сказал: «Я пообещал себе не делать того, за что мне было бы стыдно перед бабушкой». Бабушка как моральный авторитет! То есть, у меня сложилось впечатление, что отрасль IT более морально чиста, чем, к примеру, нефтяной бизнес, но я, конечно же, могу ошибаться.

– Как бы вы описали типичного русского буржуа нового типа? Кто-то, возможно, поразил вас своей нетипичностью?

– Типичный русский буржуа нового типа, с точки зрения социолога, это Александр Мамут. Он еще в начале нулевых устраивал вечеринки на своей яхте на Лазурном берегу, сейчас же считает, что «бизнесмен – однозначно не самая лучшая из профессий, существующих на земле». Теперь он окружает себя интеллектуалами, занимается культурными проектами (литературная премия «Большая книга», кинотеатр «Пионер»), подчеркивает свое интеллигентное происхождение. Из общего ряда тех,у кого я взяла интервью, выбивался Роман Авдеев (Московский кредитный банк). Он изрядно меня удивил, назвав своей ролевой моделью Карла Маркса.

Вообще же новые русские буржуа – и мне было это крайне интересно как социологу – часто совмещают в себе противоположные черты: они могут быть одновременно гомосексуалами и чуть ли не гомофобами, либералами и патриотами. Некоторые из них симпатизируют оппозиционному движению, другие – откровенные пропутинцы. Но у всех есть общие черты в том, как они себя видят, как они легитимизируют свое состояние, как они развивались, какие ценности хотят передать своим детям – со стороны сильно ощущается, что, несмотря на все различия, это все же однородный слой, их объединяет одна история.

https://republic.ru/posts/9176...