Что такое русофобия? Банальный европейский расизм, направленный против русского народа и России. Суть такого расизма банальна до скуки – наделение европейцев всеми достоинствами, а русских всеми недостатками. Ну наверное слышали или видели всех завывания русофобов, как западных, так и наших туземных: "Русские – вы дикий, злобный народ рабов. Вы агрессивные, у вас нет культуры, вы нищие, убогие, завистливые, вечно разжигаете войны. Станьте же наконец, как мы, белые люди Запада, где в кого не плюнь – то попадешь в сплошь в Моцарта, в Вольтера, в Рембрандта, в Кокто. Вы живете в грязи, рабстве и нищете и отказываетесь признавать свои преступления и агрессивность". Я могу понять западных русофобов – обиженные расисты, но вот наших туземных русофобов реально не понимаю – они реально думают, что за их русофобию их на Западе перестанут считать унтерменьшами?
Вот один из таких расистов-русофбов некто Евгений Понасенков. Кто он такой никто не знает, а сам он усиленно корчит из себя аристократа, коим не является. По существу Евгений Понасенков (далее, сокращенно Е. П.), студент-недоучка с непомерным чувством собственного величия. В отличии от обычного интернет-русофобского быдла, Е. П. еще думает, что он историк и по этой причине написал русофобский кирпич под названием "Первая научная история войны 1812 года", где европейцы показаны эльфами, а русские трусливым быдлом, которым нечем гордиться в этой войне. Разбирать все ляпы этой безграмотной с научной точки зрения писанины никаких сил не хватит. Остановлюсь характерном для расистской пропаганды противопоставления Е. П. патриотичных испанцев и "не патриотичных" русских. Ну вроде как русофоб открывает нам глаза, чтобы мы стыдились своими предками, своей историей, своей страной и собой. Вот что пишет Е. П.:
"Похоже ли все происходившее в 1812 году на подъем патриотизма? Можно ли сие именовать "Отечественной» войной"? Безусловно, нет. При наличии соответствующего рвения на 275 тыс. москвичей с прибавлением уездных крестьян и (в конце концов) армии М.И. Кутузова (порядка 60 тыс. только регулярных частей, 15,3 тыс. Московского ополчения, а также около 14 тыс. казаков - не считая Смоленского ополчения) нашлось бы достаточное число добровольцев, могущих оказать на улицах города и в крепости-Кремле сопротивление армии вторжения (Наполеон имел при вступлении в Москву не более 95 тыс. уставших солдат). Почему-то эта мысль и эти расчеты пришли в голову мне, а не распиаренным казенной пропагандой "патриотам" того времени. Безусловно, Кутузов видел деморализацию своего войска - и лучше нынешних историков представлял настроение населения: но о том-то и речь, что значимого, действенного (а не показушного) патриотического подъема не было.
Чтобы подобные мои построения не казались уважаемому читателю несколько теоретическими, я приведу вам очень конкретный и репрезентативный пример истового патриотизма (да, иступленного, да, подстрекаемого призывами мракобесов, да, себе же на несчастье - но нам в данном случае важен сам факт: в России исступления и мракобесия тоже было предостаточно, но результат иной) из эпохи 1812 года. Я говорю об обороне испанского города Сарагосы от тех же французских войск. При мизерном гарнизоне собрались ополченцы, гверильясы (партизаны) и вооруженные чем попало (камни, ножи, палки...) жители. Они сопротивлялись с 15 июня 1808 года до 20 февраля 1809 года! Москвичи же не сопротивлялись ни одного дня! Но про "Отечественную" войну нет крика громче, чем в России. И нет страны, где на пропаганду мифов о патриотическом подъеме в далеком прошлом (и в уже несуществующем государстве!) тратилось бы больше бюджетных денег. Итак: ни одного дня сопротивления "басурманам" и "нехристям": вспоминается сентенция русского религиозного философа и публициста В.В. Розанова (1856-1919) о России, которая "слиняла в два дня, самое большее - в три". В 1812 году в районе "матушки-Москвы" она "слиняла" в один день".
Вот тут меня умиляют "уставшие" солдаты Наполеона. Ути-пути, как утомились-то агрессоры, пожалейте их неблагодарные русские – добрые европейские завоеватели хотели научить вас пить баварское, тьфу, бургундское. А вот русские солдаты после Бородино, по мнению Е. П. совсем не устали – они же бездушные буратины, русские жалости не достойны. Такова логика русофоба – жалеть европейцев всегда и везде, какую бы беду они России не принесли: пожалейте бедненького офицера вермахта откинувшего копыта в России – он же не хотел воевать, любил жизнь и свою фрау, а злобные русские подло угробили немецкого "туриста".
Интересно, что Е. П. сам не заметил, как опустил тех же французов ниже плинтуса. В 1813 г. французы отказались защищать свою столицу и без боя сдали ее войскам коалиции. Русские Москву сожгли – французы Париж просто сдали. Сожжение Москвы было актом тотальной войны непримиримой войны с агрессором, а французы ради спасения своего барахла сдались без боя. В 1941 г. французы так же позорно сдали Париж немцам – снова сберегли своё барахло, наплевав на честь, гордость и независимость своей "бель Франце". А вот советские люди Москву защищали до последней капли крови. Получается, что счет по патриотизму между Францией и Россией окончился со счетом 2:0 в пользу России.
Но остановимся на причинах оставления Москвы. Во-первых, это была русская армия. Е. П. не знает, конечно, но в начале XIX в. армии в Европе были профессиональными. Солдаты служили долго, потому что несовершенное оружие и в следствие этого линейная тактика требовала длительного обучения, поэтому стоило содержание солдат дорого, чтобы отпускать со службы через несколько лет. Понятно, что солдат, выживший в нескольких кампаниях, становился опытным профессионалом. Таким образом, у Кутузова не было численного превосходства – 95 тыс. у французов против 60 тыс. у Кутузова. Ополченцев за солдат никто не считал – деревенские мужики с пиками, топорами и дубинами на поле боя стоили не много, поэтому их использовали в качестве стройбата и вспомогательных частей. Казаки, за некоторыми исключениями, не были кадровыми частями, а иррегулярным ополчением с невысокими боевыми качествами. Их использовали для фланговых ударов (и то если, больше никого под рукой не было), преследованию отступающего противника и нарушения снабжения войск противника. В бой против регулярных войск их старались не бросать – толку не было. Опытных профессиональных солдат заменить было не кем, чтобы бросать их на оборону Москвы. Можно было тренировать новобранцев на марше, но вот их боевая ценность была низкой. Наполеон так и сделал в 1813 и 1815 гг., когда поставил под ружье фактически пацанов, но заменить погибших ветеранов и профессионалов эти пацаны, не смотря храбрость и рвение, не смогли и Боня проиграл империю. Поэтому оставить армию, треть из которых составляли стройбат (ополченцы) и малобоеспособные казаки, для защиты Москвы против профессиональной армии Наполеона – это означало обречь ее на гибель. Тем более что армии XIX в. накопили богатый опыт осад и штурмов городов. Поэтому города особо не защищали – не было смысла и предпочитали решать судьбу войны в полевых сражениях. Но Е. П. этого не знает и не понимает.
Во-вторых, Москва не была подготовлена к осаде. Там не было полевых или городских укреплений. Древний московский кремль большой роли в обороне сыграть не мог. Собственно поставить Москву на осадное положение и мысли тогда не приходило. В головах современников рисовалась новое генеральное сражение у стен Москвы, но не более. Даже Кутузов 11 сентября после Бородино думал о сражении под Москвой, но уже 13 сентября отказался от этой мысли. Понять фельдмаршала можно – дать новое сражение, когда часть подразделений попросту разбрелось по округе (карт у солдат не было, раций и сотовой связи тоже – связь только курьерами), да еще понесшие немалые потери убитыми, раненными и просто уставшими (от Бородино до Москвы – 125 км и этот путь солдаты, которые сражались 10 часов, шли пешком). Солдаты Бони тоже были не из французского дуба: подразделения понесли потери, были утомлены, а солдаты разбредались по округе в поисках продовольствия. Но дадим слово любимому Е. П. профессору Троицкому, который так писал о совете в Филях 13 сентября:
"Обсуждался на совете один вопрос: сдать Москву Наполеону или не отдавать, хотя бы пришлось всем лечь костьми под ее стенами. Прения были жаркие. Сугубую остроту придал им Беннигсен, открыв совещание (по старшинству лет, чина и должности начальника Главного штаба) демагогическим приемом: "Я спросил, может ли общество поверить, что мы выиграли, как это обнародовано, сражение Бородинское, если оно не будет иметь других последствий, кроме потери Москвы, и не будем ли мы вынуждены сознаться, что мы его проиграли?.." Кутузов недовольно прервал Беннигсена, указав на "неправильность подобной постановки вопроса". Он "описал все неудобства позиции" для битвы за Москву и предложил обсудить вопрос в такой формулировке: "Прилично ли ожидать нападения на неудобной позиции или оставить Москву неприятелю?".
Первым выступил в прениях Барклай де Толли. Он подверг основательной критике позицию под Москвой (кстати, избранную Беннигсеном) и предложил отступать. "Сохранив Москву, — говорил он, — Россия не сохраняется от войны, жестокой, разорительной. Но сберегши армию, еще не уничтожаются надежды Отечества, и война <…> может продолжаться с удобством: успеют присоединиться в разных местах за Москвой приготовляемые войска". Ермолов потом вспоминал: "Все сказанное Барклаем на военном совете в Филях заслуживает того, чтобы быть отпечатано золотыми буквами". Хотя почти все генералы перед советом были настроены сражаться за Москву, Барклай логикой своих рассуждений склонил часть из них (Остермана, Раевского, Толя) на свою сторону: "употребил все средства, чтобы склонить совет" к решению — оставить Москву".
Заметим, что совещались матёрые военные профессионалы, которые сошлись на мнении, что никакого шанса на победу сражение под Москвой русская армия не имеет, что определило решение оставить Москву. Собственно, само подобное сражение за столицу имело для современников не военное, а моральное значение – сдать столицу, пусть и бывшую, было позором.
В-третьих, в 1812 г. Москва не имела стратегического значения, как в 1941 г., когда Москва стала крупнейшим промышленным центром и транспортным узлом страны. Захват Москвы неприятелем вообще ничего не решал в плане стратегии. Это понимал и сам Наполеон. Как передает слова Наполеона Коленкур, то взятию Москвы Боня придавал всего лишь символическое моральное значение, после которого он ожидал капитуляции: "Мир ждет нас в Москве. Когда русские вельможи увидят, что мы — хозяева их столицы, то они хорошенько задумаются. Если бы я дал свободу крестьянам, то это был бы конец всем крупным состояниям этих вельмож. Сражение откроет глаза моему брату Александру, а взятие Москвы — его сенату". Поэтому давать сражение сильнейшей армии мира только ради удовлетворения своего самолюбия – это уже верх глупости. И современники это прекрасно поняли, кроме откровенно тупых ("диванных хомячков", как мы сейчас сказали).
В-четвертых, вооружать население Москвы было бессмысленной идеей. Разумеется, добровольцев бы хватило – по всем данным современников москвичи горели желанием отстоять город от врага. Но вот солдаты из них были никакие. Чтобы просто научить их заряжать ружья и пушки и хотя бы направлять его в сторону врага (не говоря уже о штыковом бое и слаженной залповой стрельбы – иначе от тогдашних ружей толку не было) требовались недели, а их у Кутузова не было. Использовать же москвичей в качестве пушечного мяса не было никакого смысла.
Опять же убивает способность Е. П. молоть чушь. Мы уже поняли, что историк из него, как из меня балерина Большого театра. Но он оказывается еще и математик! 275 тыс. москвичей? Е. П. реально считает, что всё население Москвы (275 тыс. чел – это всё население Москвы от мала до велика в 1812 г.) состояло из мужиков призывного возраста? Ни женщин, ни детей, ни стариков там не было? Он в видеоигры что ли переиграл, где в городах население сплошь из стражников? Я тут даже не понял, Е. П. тут лоханулся или сознательно наврал – даже не знаю что хуже. Взрослое мужское население составляло 30-35 тыс. чел., что учитывая полную их боевую беспомощность, численного превосходства над армией Бони не давало. В общем, математик и демограф из Е. П. никакой.
В-пятых, Кутузов имел мощный козырь – превосходство в транспорте и мобильности. Наполеону взять новых лошадей и телеги было негде, тогда как Кутузов имел ресурсы целой империи. Сейчас модно у некоторых историков гневно писать, что Кутузов оставил в Москве 150 пушек, десятки тысяч единиц оружия и тонны пороха. Вот только толку Наполеону от этих арсеналов никакого не было – он их банально не мог вывезти, потому что не было лошадей. Имея превосходство в лошадях, Кутузов фактические перехватил у Наполеона стратегическую инициативу, когда Наполеон занял Москву. Что собственно и сказалось во время отступления Великой армии, когда Боне банально не хватило телег для вывоза продовольствия из Москвы, пороха и тех же русских орудий. В итоге, наполеоновские солдаты страдали от голода, теряли или бросали оружия и не получали нового. Это привело к тому, что Наполеону не удалось вырваться к Калуге и пришлось отступать по навязанному русской армией маршруту, который привел наполеоновскую армию к катастрофе. Увы, в 1941-42 гг. Красная армия такого превосходства в транспорте и мобильности над вермахтом не имела, поэтому немцам удалось сгруппироваться, наладить снабжение и удержаться зимой 1942 г., что затянуло войну на несколько лет.
В-шестых, эпидемии, которые регулярно возникали в войсках XIX в. в полевых условиях. Опасность эпидемия в осажденном городе – вот еще одна из причин, почему в XIX в. армия редко садилась в осаду. Так во время обороны Севастополя французы на 30 тыс. погибших в бою и умерших от ран пришлось 50 тыс. умерших от холеры, англичане соответственно – 4,7 тыс. погибших в бою пришлось 16 тыс. умерших от холеры. Но Е. П. про эпидемии и их губительные последствия ничего не знает, поэтому не понимает, почему русская армия не села в осаду в Москве. Я даже не понимаю, как этот человек, который не понимает элементарных фактов смеет называть себя историком.
Итак, ни в новом сражении под Москвой, ни в осадном положении Москвы смысла не было, даже губительно. По одной причине – это была тактика поражения русской армии. Наполеон не был уже настолько силен, чтобы уничтожить русскую армию или выбирать место и время сражения. У него оставалась призрачная надежда, что взятие Москвы заставит русских капитулировать. Такое впечатление, что Боня не воевал, а играл в карточную игру, где можно выиграть по очкам. Но Е. П. этого не понимает и подобно "диванным стратегам" ставит в укор нашим предкам, что они оставили Москву, вместо того, чтобы загнать русскую армию в ловушку, где Наполеон бы уничтожил её, что поставило бы Россию на грань поражения и французское рабство и разграбление. Впрочем, для русофоба "Первой научной" это и был бы желательный исход – героическая гибель русской армии и французское иго над Россией. Как это похоже на либеральное "Ленинград нужно было сдать" и "Пили бы баварское", типичное для ренегатов и коллаборационистов.
Но Е. П. в качестве примера поставил нам испанцев и осаду Сарагосы. "Они сопротивлялись с 15 июня 1808 года до 20 февраля 1809 года! Москвичи же не сопротивлялись ни одного дня! Но про "Отечественную" войну нет крика громче, чем в России. И нет страны, где на пропаганду мифов о патриотическом подъеме в далеком прошлом (и в уже несуществующем государстве!) тратилось бы больше бюджетных денег. Итак: ни одного дня сопротивления "басурманам" и "нехристям": вспоминается сентенция русского религиозного философа и публициста В.В. Розанова (1856-1919) о России, которая "слиняла в два дня, самое большее - в три". В 1812 году в районе "матушки-Москвы" она "слиняла" в один день", - патетично пишет Е. П.
Но сперва я остановлюсь на этническом самосознании русских и испанцев. Если русские уже в XVI в. осознавали себя как единый этнос, то испанцы даже в XXI в. себя единой нацией не осознают. Они даже испанцами себя не считают. Они в первую очередь галисийцы, каталонцы, кастильцы и т. д. А внутри этих групп, испанцы делятся на более мелкие группы. Временами это приводит к попыткам сепаратизма. Ну что поделать, если сохранили испанцы свой средневековый хуторской менталитет. Вот как пишет об этом А. Кожановский в статье "Испания: этнический фактор и административные границы", опубликованной в журнале "Общественные науки", 2002 г., № 6:
"Так, в середине 1970-х годов только 53% жителей Валенсии считали себя валенсийцами, тогда как 27% определились по одной из трех составляющих регион провинций, а из оставшихся 20% подавляющее большинство причислило себя к совсем "малой родине" - комарке (муниципии). В конце 1970-х годов при повторном опросе число назвавших себя валенсийцами по региону, как раз оформлявшему в то время автономный статус, сократилось до 37%, а доля тех, кто считал себя, прежде всего, жителями родной провинции, напротив, выросла до 50%. В этой связи уместно привести весьма типичный эпизод (относившийся к периоду до автономизации), наглядно характеризующий уровни соотнесения себя человеком с той или иной общностью. Один из валенсийских журналистов, находясь за границей, встретил группу людей, говоривших между собой на его родном языке. "Смотри, валенсийцы!" - обратился он к своему спутнику. - "Мы не валенсийцы". "Тогда каталонцы?" "Нет, не каталонцы. Мы - тортосинцы"".
Итак, в плане этнического самосознания и единства русский народ далеко впереди испанцев. Но я это пишу не для хвастовства – это просто исторический факт. Этот факт имеет прямое отношение к осаде Сарагосы.
Итак, до 1808 г. Испания была союзницей Францией, безропотно выполнявшей все требования Бони. В 1807 г. французская армия вторглась в Испанию под предлогом оккупации Португалии (бывшей уже два столетие фактически под протекторатом Англии) и свержением португальской правящей династии, что собственно и удалось. После успешной операции Боня решил, что может наплевать на испанского союзника и волю испанского народа, начав оккупацию Испании. В марте 1808 г. французская солдатня заняла Мадрид, испанский король с наследником были арестованы, а новым королем (читай: гауляйтером) Испании Боня назначил своего братца Жозефа. В итоге, испанцы решили, что с них хватит и 2 мая в Мадриде вспыхнуло народное восстание. Новым королем восставшие провозгласили ничтожного Фердинанда, сына прежнего короля Карла Бурбона (оба страшные ничтожества, но других королей у испанцев на тот момент не было) и начали воевать (при поддержке Англии, разумеется). Ну, как воевать. Вроде бы центральное правительство у испанцев было, но на деле Испания разделилась по историческим областям, где власть взяли местные органы управления – хунты. И каждая область вела свою войну с французами. Сарагоса, была центральным городом Арагона, лежащим на пути из Франции в Испанию, поэтому взятие этого города стала одной из основных задач французских оккупантов, а для испанцев, разумеется, не дать этого сделать. Разбить в полевом сражении французов местная регулярная армия не могла и потому единственным решением стало встретить французов обороной Сарагосы.
Тут остановимся на мелкой детали, которая показывает ничтожность Е. П., как историка. "При мизерном гарнизоне собрались ополченцы, гверильясы (партизаны) и вооруженные чем попало (камни, ножи, палки...) жители. Они сопротивлялись с 15 июня 1808 года до 20 февраля 1809 года!", - в русофобском восторге европейскими эльфами пишет псевдоисторик "Первой научной". Начнем с того, что гарнизон Сарагосы не был ничтожным в начале осады и состоял из девяти тысяч регулярных войск, которым помогали несколько тысяч местных партизан (профессиональных бандитов) и добровольцы Сарагосы. Французы имели пять тысяч пехоты, тысячу кавалеристов и две орудийные батареи – силы явно малые для взятия столь крупного города. Испанцев было больше, чем французов. То есть, Е. П. просто не знает численность войск противников. Это, во-первых.
Во-вторых, Е. П. пишет: "Они сопротивлялись с 15 июня 1808 года до 20 февраля 1809 года!". На самом деле любой историк наполеоновских войн знает, что осад Сарагосы было две, а не одна. Тут Е. П. явно подвела Википедия, которая пишет об одной осаде. На самом деле осад было две: первая 15 июня – 14 августа 1808 г., а вторая с 20 декабря 1808 по 20 февраля 1809 г. Даже не знаю, что думать! Или Е. П. не знает этого факта, или сознательно врёт читателю. Не знаю, что хуже.
Во время второй осады французы имели уже 40 тыс. регулярной пехоты, четыре тысячи кавалеристов при 60 орудиях против 30 тыс. испанских регулярных пехотинцев, партизан и добровольцев, 1400 кавалеристов и 160 орудий. При превосходстве в артиллерии испанцы имели шанс удержать город, если бы в результате скученности и отсутствия канализации в городе не вспыхнула эпидемия тифа, которая буквально выкосила защитников города.
Но подведем итоги сравнения оставления русскими Москвы и обороной испанцами Сарагосы. Мы видим, что обе стороны действовали в соответствии со сложившейся обстановкой. Русские воевали, имея мощный военный ВПК (как бы сейчас сказали), что позволяло вооружать большое количество новобранцев, испанцы этого не имели и зависели от поставок из Англии, то есть нарастить численность армии не имели возможности и им пришлось прибегнуть к услугам партизан. Русские воевали, имея централизованное государство с централизованным государственным аппаратом и действующим правительством, а испанцы воевали в условиях фактической феодальной раздробленности, где каждая область воевала сама по себе.
Сарагоса была важным транспортным узлом, который позволял французам без задержек направлять в Испанию подкрепления и снабжение. Москва таким транспортным узлом не была и потеря Москвы ничего не решала, кроме удовлетворения самолюбия Наполеона.
Эти факты и обусловили выбор стратегии у русских и испанцев. Если для испанцев удержание Сарагосы было жизненно важным, то для русских в 1812 г. оборона Москвы никакой роли для победы не играла.
И только расист и русофоб на этом основании будет утверждать превосходство испанцев над русскими. Оба народа героически сопротивлялись французским агрессорам, но воевать им пришлось различных условиях, что стало фактором выбора стратегии борьбы. Но у русофобов своя русофобская логика, где русские никогда не правы и всегда ниже европейцев по всем параметрам, что доказывает русофоб Е. П. в своей книжонке.
Оценили 38 человек
76 кармы