Тропой братской любви II

3 657

Люди, которых три года назад купили по цене десять патронов за голову, пользовались у прибывших позже непререкаемым авторитетом и именовались не иначе, как Старшими Братьями. Кто уцелел, понятно. Не сгорел от чахотки весной сорок пятого. Сумел пережить понос, которым поначалу от непривычной, - и непривычно обильной, - пищи маялись, почитай, все. Не свихнулся и не исчах от тоски бесконечными зимними ночами Приполярья, не отморозил руки-ноги в сорокаградусные морозы, хотя случалось и за пятьдесят. Кого не убили свои и не расстреляли русские, потому как народ тут был всякий. Кого, наконец, не смыло черной ледяной водой, когда весенний паводок прорвал временные дамбы сразу нескольких «технологических» прудов.

Но уцелевшие имели полное право на уважение прибывших следом, потому что именно их трудами было возведено для них хоть и тесное, но теплое жилье, и устроены подсобные хозяйства, чтобы пища хоть немного подходила выходцам из Поднебесной. А еще они, как и положено старшим братьям, оказывали покровительство и учили, как выжить и жить в Сибири. При этом они забирали себе толику заработка подопечных, хотя русские, по возможности, с этой практикой боролись, действуя при этом довольно круто. Надо сказать, в этом вопросе у них не получалось почти ничего, поскольку справедливость такого порядка принимали обе стороны, и покровители, и подопечные. Во всем остальном с русскими следовало считаться, потому что они оказались не так наивны, как кажется, и, при этом, достаточно жестоки. За опиум стреляли сразу, не разбирая, кто торговец, а кто покупатель, для допроса торговцев нанимали китайских специалистов, и те неизменно получали ответы на все вопросы, интересующие следствие. Тех, кто прельстился большими деньгами за опиум, стреляли тоже. За азартные игры — штрафовали, причем штраф накладывался на весь барак, где жил виновный, то же самое, плюс тюрьма, следовало за подпольное курение вина. Но одно здесь искупало и понос, и морозы, и ночи по девятнадцать часов, и расстрелы за бизнес.

Русские не обманывали с расчетом. Никогда. Мало того, что здесь сытно кормили, давали бесплатный кров, спецодежду для зимы и лета, - лечили, если заболеешь! - так еще и платили деньги. Нельзя сказать, чтобы попыток обмануть с расчетом не было, пробовали поначалу, но тут русские власти проявляли беспощадную свирепость. И откуда-то все кули, до последнего, знали, что честность при расчетах с ними Большой Иван, неограниченный повелитель бескрайних земель, что не уступали обширностью ни одной большой стране, держит под особым контролем. Он не опекал таким образом «своих» немцев, зная, что к ним, как и к любым европейцам, родимое чиновничество относится с традиционной, неистребимой опаской, а обмануть себя они не дадут и сами. Он мог упустить из-под личного контроля что-то другое, в необъятном краю, среди громадных дел уследить за всем лично нельзя, да и не стоит пробовать, но за отношением к китайским рабочим следил неусыпно и спрашивал со всей строгостью. Бог его знает, когда и по какой причине возник у него этот пунктик: сработала тут интуиция, слишком сильным оказалось впечатление от первого свидания с ТАКИМ уровнем нищеты, и в дело вступил непосредственный порыв души сердечного человека, либо же это произошло случайно. Чужая душа потемки. Но если бы Иван Данилович знал, что человеческое отношение к людям в здешних местах носит такой же революционный характер, как, например, изобретение книгопечатания во всемирном масштабе, он бы удивился не на шутку.

Не шок. Целая череда потрясений. Шок от того, что платят. Шок от того, сколько платят. Шок от того, что даже не пытаются обмануть или нагло, придравшись к вздорным обстоятельствам, ограбить под предлогом «штрафа». Шок от вдруг открывшегося понимания, что так и будет впредь.

Мало того, вдруг оказалось, что любой из них, обучившись какой-нибудь профессии посложнее, может рассчитывать на более высокие заработки, а там и вообще выбиться в люди. И никто не обратит особого внимания на то, что ты не русский и вообще не белый. Есть перевороты, результат которых бывает виден не вдруг, зато потом любые попытки остановить развитие событий оказываются тщетными. А жестокость, - что жестокость? Свои были жестоки ничуть не меньше, и даже, пожалуй, хуже. Варвар не так страшен, он может только убить, а свои умели согнуть в бараний рог, напугать, растоптать, заставить предать себя и других, потому что важнейшее умение это, - гнуть своих, - оттачивали сотни лет.

Жизнь его и судьба находились в тесной связи с Китаем вот уже десять лет, но каждый раз, с каждым новым поворотом его пути Поднебесная и ее люди – хань открывалась перед ним новой, неожиданной гранью. Это только на первый взгляд, когда смотришь на бесконечные ряды сидящих в степи полуголых оборванцев, китайцы кажутся одинаковыми. Нет, дело не в индивидуальных различиях, которые, так или иначе, есть всегда. Это древнее общество с незапамятных времен имело крепкую структуру, и люди, как и везде, делились на сорта. Некоторые из них совпадали с градациями, принятыми на Западе, некоторые — напоминали их с виду, будучи совсем иными по природе, а некоторые не имели западных аналогов.

Громадные заработки, - от двадцати восьми аж до шестидесяти «бензиновых» в месяц, - повлекли за собой неизбежное. Наряду с кули, которых и считали по головам, и продавали в наем стадами, как скот, на заработки стали приходить настоящие ремесленники. По одному-двое, подряжаясь на сдельную работу, либо бригадами, чтобы работать по аккорду, на целый подряд. Сун Ю с семнадцатилетним сыном пришли одними из первых, еще осенью сорок четвертого, принесли с собой собственные диковинно выглядящие инструменты почтенного возраста и подрядились вязать оконные и дверные рамы. Работали по-китайски, четырнадцать — пятнадцать часов в сутки минимум, а неподалеку от них занимались примерно тем же русские плотники, как местные, так и прибывшие из лесных краев Европейской России, Белоруссии, Западной Украины. Те начинали рано, порой перекуривали, делали основательный перерыв на обед и часов в шесть вечера шабашили, делая при этом тем же числом пять рам за то время, пока китайцы делали две.

Приближенные Черняховского, те, кого он выделял, поневоле переняли его манеру работы: «кабинетное» руководство чередовалось с периодическими «пике» на самый передний край, на тактический уровень. Как правило, к этому прибегали, узнав о какой-нибудь многообещающей находке по части организации труда. Случалось так, что «мелочь», будучи распространена, могла оказать решающее влияние на ход дела. Что касается Калягина, то его заинтересовало, как чувствуют себя на Магистрали потомственные китайские ремесленники, захотелось сравнить со своими, узнать, почему работают много, а делают мало. Так, сразу, не понял. Заподозрил что-то такое, когда ознакомился с этими самыми рамами, изготовленными Сун Ю.

Впечатление возникало такое, что эти рамы из дерева просто отлиты. Или выточены на прецизионном станке из материала, который только напоминает дерево, потому что из дерева ничего подобного изготовить явно невозможно. Делать было нечего, пошел знакомиться. Китаец, как китаец, худощавый, костистый, с редкими щетинистыми усами, неопределенного возраста от тридцати пяти — и до шестидесяти, у них не поймешь. Одежда поношенная, ветхая, но заплатана аккуратно. Калягин начал интересоваться, к чему такое совершенство в изделии, которому жить — год от силы. Пойми чудак, уже весной запустим линию по производству типовых разборных домиков, и все бараки пойдут на слом вместе с твоими безукоризненными рамами. Молчание. Бесстрастный взгляд непроницаемо черных, сильно раскосых глаз. Ты же зарабатываешь в три раза меньше, чем мог бы. То же непроницаемое выражение лица. Пойми, явно плохое, непригодное изделие тут никто не примет, и если у соседей берут, то, значит, они работают ДОСТАТОЧНО хорошо. А большего и не нужно. Спустя какое-то время он осознал, что, по сути, агитирует старого мастера — халтурить, смутился и замолк. А Сун Ю, помолчав еще некоторое время, ожидая продолжения, вдруг покачал головой:

- Капитана, моя не умеет плохо работать.

И Калягин совершенно отчетливо понял, что с этой позиции мастера не сбить, что разговоры его, полковника и инженера, — нелепы, бессмысленны и аморальны, а сам он получается как-то мелковат перед лицом традиции такого масштаба. Он сомневался, следует ли упоминать про этот эпизод во время очередной аудиенции у командующего, но все-таки, хоть и в самом конце, упомянул. И, судя по всему, оказался прав, поскольку командующий задумался. И только секунд через тридцать констатировал:

- Вон оно как. А? И ведь всю жизнь его обжулить норовят, а он все равно... Вон где гордыня-то. Да нет, что это я? Просто чувство собственного достоинства... А в тебе я не ошибся, службу ты, действительно, понимаешь. И — вот что. Говоришь, - домики? Так ты его, Суня этого, - того. Поставь над производством. Как будет называться должность, сам придумай. Приставь к нему технолога помоложе, и пусть вместе думают, как делать хорошо, но много...

И, неожиданно сделав паузу, глянул Калягину в глаза.

- Ну, - ты понял. Мы не имеем возможности заниматься отдельными людьми, так что считай нынешний разговор калькой типового подхода. Если таких людей в Китае много, это может оказаться важным обстоятельством. Может быть, решающим.

Как часто начальство, не ведая, что творит, в два-три слова решает судьбу человека. Прямой приказ, отданный командиром военных строителей, обязателен к исполнению, поэтому Петя Гулин и Сун Ю оказались буквально прикованы друг к другу, словно каторжники в старые добрые времена, и достижение взаимопонимания между ними обернулось настоящим кошмаром. В нем, как океан в капле воды, отразились все бесконечные проблемы, все трудности, все малые и большие катастрофы, характерные для столкновения двух миров. Хороший, в принципе, парень, комсомолец, генетически, от папы с мамой, очень здоровый и поэтому, при нужде, крайне работоспособный, но вовсе не страдающий избытком трудолюбия, умеренный разгильдяй, угодил в напарники к человеку лет сорока пяти от роду, инородцу, не умеющему плохо работать.

В то время слово «перфекционизм» не было принято, но Сун Ю, без сомнения, являлся примером перфекциониста в его крайнем выражении. Он просто не был способен успокоиться, если считал, что можно сделать лучше, и это проявлялось в формах, для вчерашнего студента-технолога попросту непредставимых. Заказ перевода на китайский (читать Сун Ю не умел) описания каждого технологического процесса был только началом, а уверения в том, что это невозможно, просто не были приняты во внимание. Человек не понимал и не хотел понимать, как что-то, что нужно сделать, может быть невозможным. И добился, и заставлял носить переводной текст рядом с собой, и ему зачитывали при необходимости соответствующие места, поработал на каждом станке, на каждом рабочем месте, на каждой операции и, таким способом, через руки, усвоил инструкцию в совершенстве.

Точно так же он не понимал, как это можно не уметь разговаривать по-человечески (подразумевался, понятно, «мандаринский» диалект китайского языка) если это необходимо для работы, - и добился того, чтобы Петя научился разговорному китайскому. Справедливости ради надо сказать, что сам он честно освоил русский. Говорил со странноватыми ударениями, но и не путаясь в падежных окончаниях. Поначалу Петя не понимал, что от него требуется, потом начал понимать и, от этого понимания, возненавидел напарника. До сих пор он даже не представлял, что к делу можно относиться с такой серьезностью, но сказать так было бы не вполне правильно. Скорее, не представлял себе, что за штука такая: серьезное отношение к делу в своем предельном выражении. А Сун Ю придирался к каждой операции, требовал сведений о всех способах, которыми можно добиться нужного качества исполнения, и требовал, чтобы предоставили все, для этого потребное. Через какое-то время молодой инженер смирился, и стал делать все для того, чтобы косоглазый черт, наконец, от него отцепился. Вот только, спустя некоторое время, заметил, что для этого нужно всего-навсего безукоризненное исполнение дела... И, заодно, на себе изучил, как, какими способами, и какой ценой добиваются этой безупречности.

На следующем этапе он заметил, что счастливое искусство халтуры утрачено им, скорее всего, навсегда, а сам он просто разучился работать хуже, чем может. Отчасти это, возможно, невроз, но все цивилизации, если разобраться, построены на глубоко невротизирующих запретах или требованиях. На последнем этапе он научился спорить с Сун Ю и доказывать свою правоту там, где дело касалось удешевления производства при сохранении качества. Китаец переживал, доходило до того, что он, вдруг повернувшись спиной, уходил, но, в конце концов, соглашался. В итоге исходная технология производства сборных домиков для Сибири превратилась во что-то совершенно неузнаваемое и обернулась Сталинской премией второй степени на двоих. Домиков в те годы требовалось очень, очень много, а теперь от каждого срубленного дерева в дело шло все, кроме визга пил. Закончилась эпопея тем, что Петр Сергеевич, будучи в командировке на «Универсал-2», обратил на себя внимание Беровича, и его в два счета мобилизовали на изготовление комплектующих оптической схемы для «Фара-1». Сун Ю, понимая, что такое приказ, смирился, но до конца, похоже, Гулина так и не простил.

Ему вообще не везло с наследниками. Родной сын буквально влюбился в строительную технику и начал похаживать налево, тайком изменяя наследственному искусству древодела, что культивировалось в его семье как бы ни веками. Отец не унизился до ругани и побоев, но свое глубокое недовольство показать, понятно, сумел. Гнев таких людей нависает и давит, как каменная плита, но и любовь зла, даже если это любовь к бульдозерам и экскаваторам с канавокопателями. Пришел и стал на колени с опущенной головой под отцовским окном, а тот не пожелал его видеть. По какой-то причине обошлись без обычных шуточек зубоскалы-плотники, а начальство не стало выговаривать Сун Ю за дикость и пережитки средневековья. Отчего-то тягостно было всем, а не только непосредственным участникам. Кончилось тем, что сам Наумов, бригадир дорожников, бывший зе-ка, огромный, как вставший на дыбы медведь, весь синий от наколок и вообще уважаемый человек, пришел ходатайствовать за бедолагу, прихватив с собой целую делегацию. Не вот еще, только часа через полтора Сун Ю вышел, чтобы поднять непослушного сына. В его обычно непроницаемых глазах стояли слезы. Вряд ли заступничество строителей оказало решающее действие в примирении отца с сыном. Оно могло только, разве что, ускорить, подтолкнуть китайца к этому шагу. Главным же мотивом к примирению являлось то, что в сыновнем упрямстве он узнал собственную глубину натуры, собственную серьезность выбора. Зато из Сун Бо вышел хороший дорожный рабочий. Да что там: истинный мастер дорожного строительства. В грозном пятьдесят втором именно он стал во главе танкового удара на Шанхай, по сути, решившего исход бесконечной войны на Дальнем Востоке.

Петру Гулину после пребывания в подручных у Сун Ю детскими игрушками казалась любая работа, и когда кто-нибудь в его окружении начинал ныть по поводу непомерной нагрузки, любил повторять: «Это работа? Вы не знали моего китаезу!». Попавших под его начало при этих словах так и подмывало ответить что-то вроде: «Зато тебя знаем» - но они, по понятным причинам, сдерживались

По молодости лет он вспоминал об этом периоде своей жизни с неизменным ужасом, а лет в тридцать ни с того, ни с сего вдруг начал на досуге изучать иероглифику и даже стал недурным каллиграфом. В те времена высшим авторитетом по этой части считался Чжоу Си-чжан, основатель школы, но хранитель традиции*. Так вот он, глядя на работы Петра, понятно, морщился: «Нет полета. - но при этом неизменно добавлял, - зато может быть очень полезно в качестве прописи».

Интересно, что Сун Ю иероглифы так и не выучил, зато научился кое-как читать и писать по-русски.

И, похоже, именно тогда, как бы ни с середины сорок пятого, среди китайских рабочих, строивших Магистраль, начали распространяться слухи, что Черняховский – воплощение одного из величайших императоров прошлого, и, как таковой, призван «восстановить Желтое Небо справедливости на тысячу веков». Поначалу, правда, были сомнения, какого именно: называли, то У Ди, то Тай Ди, то вообще, не к ночи будь помянут, Чжень Вана, и только постепенно, не вдруг, с большим отрывом победил и утвердился в качестве единственной кандидатуры Тай Ди. Само по себе Воплощение даже сами красивые слова «Желтое Небо справедливости» считало дурной бессмыслицей, и порядочно злилось. Беда только в том, что рациональными методами с распространением иррациональных слухов бороться невозможно. Доказано. Можно только, набравшись терпения, дождаться, пока рассосется само. Но может и не рассосаться. Тогда беда, потому что адепты весьма склонны сами делать за кумира ту работу, которую ожидают от него.

*Этот парадокс европейцу постигнуть нельзя, а китайцы – ничего, нормально. Их не смущает вопрос о том, как новатор может одновременно быть хранителем традиции, то есть, по-нашему, ортодоксом.

От него, например, ждали, - если вкратце, - создания им, кумиром, Восточной Империи, в которую войдут Поднебесная, Дальний Восток СССР, скорее всего, - Корея, и что-нибудь еще, по мелочи: что именно, – не вполне ясно и не так уж важно, поскольку Миссия не интересуется подробностями и не обращает внимания на границы с краями. Восточный Император, - и точка. Его самого в таких случаях не очень-то и спрашивают. Ох, уж эти идеи, разбудившие энергию масс. Ох, уж эти массы.

Они ТАМ есть: «кому нужнее»

Ответственность – это то, что не дает спокойно жить, когда ты знаешь, что не выполнил должное. Пусть не от тебя это зависело, но просто так скинуть мысли о том, что не смог, забыть и сп...

Просто новости – 244

Зеленский поздравил высшее руководство бывшей Канады с предстоящим переназначением на должности в 51-м штате США. После отставки вице-премьера Канады Христи Фриланд и предстоящей о...

Стихийная тяга к майдану

Особенности развития внешнеполитических процессов последнего десятилетия привели к концентрации внимания российского общества на Украине. Часто это приводит к комическим ситуациям. Весь...

Обсудить