Гвардии капитан Рыбников был на хорошем счету. По праву считался асом, и ему не хватало, в общем, совсем немного, чтобы войти в узкое сообщество суперасов, элиты истребительных частей ВВС РККА, героев и дважды героев. Будучи кадровым летчиком с довоенным налетом, до зимы сорок второго - сорок третьего он имел два достоверно сбитых самолета немцев, но это, право же, было совсем незначительным достижением по сравнению с тем, что он, провоевав полтора года, уцелел. Это было почти невероятным везением. Воевал на "И – 16", одним из первых освоил "МиГ – 3", полгода воевал на "Аэрокобре", а осенью пересел на "Як – 9С". С первого полета оценил выдающиеся качества нового истребителя, и после этого его личный счет начал быстро расти. Зимой-осенью над Кубанью сбил шесть машин, - а, с учетом того, какие пилоты люфтваффе были там задействованы, это было более, чем выдающимся результатом! - после, в ходе летних боев над Северной Украиной и в Белоруссии добился еще восьми побед. Доведя, таким образом, общий счет до шестнадцати. А еще гвардии капитан входил в первую десятку фронтовых летчиков, освоивших пилотаж на "Ла – 9С", а, месяц спустя, и на "Ла – 9С-бис". Небольшого роста, широкоплечий, улыбчивый, летчик отличался отменной реакцией и весьма солидной физической силой. В бою был вполне надежен, и на него полагались, как на каменную стену. Так что, товарищи его, безусловно, уважали, но близко, странным образом, не сходились. Может быть, этому препятствовала этакая бесстрастная сдержанность капитана. РККА по праву считалась многонациональной армией, и это в полной мере относилось к ВВС, поэтому внешность его не вызывала ни малейших подозрений: отец – русский, мать – бурятка, в Восточной Сибири подобные браки в порядке вещей.
Как и все, был членом ВЛКСМ, и, хотя бы уже поэтому, атеистом. У нас все – атеисты, но все равно чувствуется, у кого родители – из православных, а у кого – из мусульман. И у него присутствовало это, чуждость, инакость. Он и не скрывал, рассказывал достаточно охотно, что мать, вроде как, из буддистов.
- Там не поймешь, - широко улыбался Рыбников, - это не как у вас в Расее, одна церква в селе и все в нее ходят. А там секта на секте, толк на толке, - и всем, в общем, плевать. Мирно живут. И так бывает, что человек всю жизнь думает, что Будду чтит, а потом придет странствующий ученый лама, поговорит с ним, и только за голову возьмется: "Черная Вера, - говорит, - всю жизнь демонам поклонялся. И жертву кровавую приносил". Вам бы, поди, и вовсе чудно показалось...
После небывалых по накалу боев в небе Северной Украины его вдруг отправили на авиазавод в Саратов, - за новой техникой. Пару раз ему уже приходилось участвовать в чем-то похожем, но на этот раз имелись отличия. Во-первых на этот раз "погонщиков" собралось что-то уж очень много, причем летчики собрались не абы какие. Потеревшись среди людей, найдя давних знакомцев, поспрашивав, он не нашел ни одного, у кого было бы меньше двух-трех сбитых. Самое смешное, что и с техникой на этот раз оказалась очень похожая картина: и, вроде как, многовато, и не абы какая. Только реактивные машины самых последних серий, самое новье. Рыбников знал, как это бывает: и отличий, вроде как, немного, а машина стала совсем другой. По сравнению с теми, на которых он начинал, пилотировать ЭТИ было, можно сказать, одно удовольствие. При этом опыт реального пилотажа реактивных машин у собравшихся оказался, дай Бог, у одного из четырех. Так что Рыбникова наладили в инструктора быстрее поросячьего визга, не успел он и опомниться. Народ, впрочем, собрался правильный, с опытом, но молодой, так что учеба шла довольно успешно.
А еще, в разительном контрасте с обычной практикой, никого не спешили отправлять назад, в строевые части. Вместо стандартной приемки на глазах сложилось что-то вроде учебной части. Да какой там части: очень, очень солидного соединения. Пилотажную практику начали сочетать со слетыванием в пары и группы, и тогда-то Рыбников вдруг понял, что своего прежнего полка ему, судя по всему, больше не видать. С соответствующим приказом мешкали до конца, но потом ознакомили. Под роспись и перед самым вылетом. Он, в общем, знал этот фокус: полк, в ходе боев превратившийся, по сути, в тень, и от которого остался, почитай, один штаб, да и то не полностью, - это же очень удобная вещь. За истребительными частями врага все фронтовые разведки всех воюющих армий следили чуть ли ни в первую очередь, по их переброске делали далеко идущие, и, главное, практически безошибочные выводы о намерениях супостата, - а за "тенью" не проследишь. Штаб с наземным персоналом вовсе “посторонними” транспортниками отправлялся к местам предполагаемых событий, - осваиваться и готовить базу, а строевые части формировались в другом месте, почти с нуля и под новую матчасть. Полки и целые дивизии без следа исчезали в одном месте и появлялись из ниоткуда в другом, практически готовые к бою. Еще он по ряду признаков понял, что его, скорее всего, готовят на полк, и, в общем, признал такое решение правильным. "Майора" дать недолго, а так – вполне соответствует. Кого тогда, в конце концов, если не его? Поймав себя на том, что – всерьез обдумывает этот вариант, он не мог не улыбнуться. Истинно: Боги любят повеселиться.
Перед полетом им раздали дурацкие "немые" карты, на которых, зато, были даны ориентиры, по коим надлежало держать путь в случае чего: о таком дерьме он прежде только слыхал, а воочию видеть довелось в первый раз. Собственно говоря, их и раздали-то на всякий случай, поскольку, как и положено, им на протяжении всего пути предстояло следовать за лидерами на "Ту - 10Т". Там сидели опытные штурманы, хорошо знакомые с местностью и с нормальными картами.
Самое смешное, что вся эта чрезмерная секретность была, почти что, и вовсе ни к чему. Они могли выдать немые карты. Могли не выдать никаких карт вообще. Могли, в конце концов, заблокировать и опечатать все компасы. Но только надо вовсе не иметь глаз, чтобы не заметить, как солнышко поутру встает навстречу летящему самолету. Это совсем, совсем меняло дело. Под грузом такой ответственности немудрено было и вообще сломаться, Рыбников был в ужасе и близок к панике, но чувство долга, в конце концов, помогло ему превозмочь все посторонние соображения и лишние эмоции. Приняв решение, он успокоился, дал работу своей превосходно тренированной памяти и даже без особых усилий сумел вспомнить имена ориентиров, обозначенных на карте. Эта местность была ему, в общем, неплохо знакома. И чем ближе к месту назначения, тем знакома лучше.
На таких расстояниях время полета на транспортнике определяется его убогой скоростью, при полете на сверхскоростном истребителе, - его довольно убогой дальностью. Все время приходится садиться на промежуточных аэродромах, и посадки эти сжирают ту экономию времени, что дает скорость. Так что объявили режим радиомолчания и раздали кодовые таблицы аж только на второе утро полета. Вот тут ошибиться было нельзя: Рыбников полночи провел в вычислениях, но из-за дикого нервного напряжения не испытывал сейчас ни малейшей сонливости.
По сравнению с машинами первых серий, у этого самолета маневренность стала заметно, даже значительно, - лучше. Это облегчало задуманное. Например, на этой машине стал возможен маневр, который он назвал "малой волной": едва заметное уклонение от курса – и тут же возврат на него. Примитив, конечно, но вернуться надо по-настоящему ТОЧНО, а это – ох, как нелегко. И перегрузки такие, что темнеет в глазах. Но сумел-таки, долгая отработка пошла впрок, и он в долю мгновения оказался в хвосте и у собственного ведомого, Арчила Гогия, и у летевшей по правую руку пары Кости Затулея и Васи Владычина. Капитан Рыбников широко улыбнулся и тронул кнопку спуска. Совершенством маневра можно было гордиться: первые же снаряды его пушек угодили в двигатель машины Гогия и превратили в клочья ее хвостовое оперение. Истребитель завертелся волчком, рассеивая в пространстве обломки, и вспыхнул, проваливаясь в почти вертикальное пике. Рыбников, продолжая улыбаться, чуть уменьшил торможение при заранее увеличенной тяге, и почти мгновенно догнал машину Владычина, расстреляв и ее, как летающую мишень на полигоне.
С Затулеем номер не вышел: машина его сорвалась в широкий вираж вправо-вниз, мгновенно оказавшись на недоступном расстоянии. Реакции парня можно было только позавидовать. Но Рыбников с самого начала отметил его, как наиболее опасного: вовсе не факт, что он, при всем своем опыте, сладил бы с молодым старлеем. Жаль конечно, но не принципиально. Предстоявшее ему было и несравненно важнее, и гораздо, гораздо более сложно.
Рыбников дал полную тягу двигателю и взял курс почти точно на юго-восток, в пологом снижении разгоняя машину до колоссальной скорости. Та фора, которая у него уже была, делала его недосягаемым: "Ту" – не догонит, а истребители, - со своими знаменитыми картами! - сроду не найдут.
“Не знаю. Ничего такого не замечал. Вроде парень, как парень. Летал хорошо, в бою не подводил, сбитых больше всех в дивизии. Достоверно. У нас скорее занизят, чем запишут лишнего.
- А отношения с товарищами?
- Да нормальные. Дружить особо ни с кем не дружил, но нелюдимом, вроде, тоже не был... Да! К выпивке был равнодушен. Можно сказать, - совсем не пил. В компании нальет себе, да и сидит весь вечер с одной той выпивкой. А бывало, - и крепко выпивал, только редко.
- И это все, что вы можете рассказать о человеке, с которым воевали без малого год?
- Да вроде... Самому сейчас странно, - а нечего сказать. И ведь не был незаметным. Спортсмен хороший, летчик отличный, рассказчик... ну, - было, что рассказать.
- А в свободное время чем занимался?
- Да тоже вроде как все. Письма домой писал.
- И много?
- Вроде, - обыкновенно.
- А вы знаете, ЧТО было в тех письмах?
- Ну, я, все-таки, не цензура. Не принято у нас друг другу в душу лезть-то.
- Не принято у них... Под самым носом проморгали врага. Да не какого-нибудь там, а настоящего, матерого вражину. Такая потеря политической бдительности...”
” В качестве характеристики И. А. Рыбникова, как летчика-истребителя могу сообщить следующее.
Обладает незаурядным пилотажным мастерством и всеми свойствами воздушного снайпера при выполнении зачетных стрельб и в ходе воздушного боя.
Превосходный тактик, но при этом в некоторых случаях проявлял чрезмерное, доходящее до нерациональности упорство в ходе выполнения боевой задачи.
Отличался особым стремлением к освоению новейшей техники, в чем продемонстрировал большие способности. Вызывался в таких случаях в числе первых, и, действительно, осваивал ее в кратчайшие сроки.
Показал вполне удовлетворительные результаты в обучении молодых летчиков из пополнения, они достаточно быстро становятся полноценными воздушными бойцами и гибнут в первый месяц, в общем, реже, чем в среднем по полку. В эскадрильи под его командованием обращает на себя внимание чрезвычайно низкий уровень небоевых потерь.
Из особенностей можно отметить склонность к пилотажу на критических режимах, не переходящую, впрочем, в воздушное хулиганство. Еще обращала на себя внимание его склонность впадать в излишний азарт при ведении учебных воздушных боев, за что И.А. Рыбников неоднократно получал устные замечания.
Также...“
“- А! Вспомнил. Кольщиком он был.
- Секундочку... И что это значит?
- Ну как... наколки. Татуировки, в общем. Знаете, мода у блатных?
- Предположим. Так это что, вы считаете, он был из блатных?
- Не похоже. Я сам с Лиговки, так что их брата повидал немало. Да и картинки у него совсем другие.
- Объясните.
- Ну, во-первых, они у него были цветные. Да не в три, не в четыре краски, а как бы ни в двадцать. А еще, ну, не знаю, как сказать... они красивые были. Прям как художник, ей-богу!
- То есть, вы хотите сказать, сделаны на высоком профессиональном и художественном уровне? Мне в протокол писать!
- Во-во. Пишите. Мне так сроду не сказать, а так, — да, правильно.
- И много у него было, так сказать, - клиентов?
- Ну, не то, чтобы много, - но бывали. Дурь мальчишеская, сами понимаете...
- А сюжеты не припомните?
- Чего?
- Ну, про что картинки-то заказывали?
- Про разное. Имена женские, “Смерть фашистским оккупантам!”, самолеты, портрет товарища Сталина, и это, в общем...
- Говорите, не стесняйтесь.
- Извиняюсь, - женщин голых. Только нечасто, потому что он их не умел. Не таких делал, как они хотели. По-чудному нарисованных, не по-нашему.
- Таких?
- Во-во. Вроде — похоже, а вроде — и нет. Он трафареты рисовал сам, красиво так, черт, рисовал. Цветы всякие, драконов бородатых с шарами в когтях. Птиц сказочных.”
“...Предъявленные на экспертизу образцы татуировок ни в коем случае не относятся ни к одной из известных школ, распространенных на островах Японского архипелага. Манера рисунка, подбор красок, способ изготовления трафарета и крепления игл характерны, скорее, для районов южного Китая (включая Гонконг), но имеют выраженные особенности. По особому мнению доцента Воложина К.П., эти особенности могут быть обусловлены влиянием северокитайских и, возможно, корейских школ татуировки. Работа, безусловно, профессиональная, художественный уровень, скорее, ближе к среднему... “
“ На Ваш запрос от 12 августа с.г. сообщаем, что по указанному адресу Рыбникова С.А. Действительно прописана, но не обнаружена. Согласно опросу соседей, она убыла в неизвестном направлении еще 9 августа с.г. а каких-либо родственников и близких по месту нынешнего проживания не имеет.”
- В данном случае нам пришлось столкнуться с совершенно нестандартным способом передачи донесений. До сих пор нам не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. То же самое относится и к способу кодирования донесений.
- Что, - по-прежнему никаких сдвигов?
- Никак нет. Предполагаю, в данном случае шансов вообще немного. В данном случае нам неизвестен даже не только код, но даже и принцип кодирования донесений. Кроме того, нет уверенности в языке, на котором составлено донесение.
- Это, как раз, ясно. Японский, можете не сомневаться.
- Никак нет. Широко распространенной практикой является использование малоизвестных языков и диалектов. Мы использовали узбекский язык и таджикский вариант фарси. Американцы — язык индейцев, каких-нибудь навахо или ирокезов. В данном случае мог быть использован северный или гонконгский диалекты китайского, корейский, тибетский, маньчжурский диалект, - да мало ли что еще.
- Что за тайнопись?
- На лист бумаги наносился узор из множества микроскопических проколов, собранных в прямоугольную матрицу стандартного размера. Бумага — обычная, любая, первая попавшаяся, не вызывающая подозрений. Он покрывал ее тончайшим слоем особого лака, накалывал с этой стороны, а потом затирал особой мастикой, так, что и на просвет ничего не было видно. Колол, судя по всему, заранее собранным набором иголок, положив бумагу на твердую поверхность.
- Похоже на дрянной детектив.
- Разрешите доложить?
- Ну?
- Сложность тут кажущаяся. Зато донесения рассылал самой обычной полевой почтой. Обнаглел до того, что самые важные вообще дублировал. Никакой возни с передатчиками, радистами, батареями, «почтовыми ящиками» в условных местах и прочим, на чем чаще всего горят шпионы. Так что больше похоже на обеспечение ценного агента, которым ни в коем случае не желают рисковать. Настолько, что решили даже пошевелить мозгами.
- Еще бы. Эта сука сидела у нас тут, под носом, как минимум, с тридцать восьмого...
- Так точно. Исчез он, - исчезли адресаты, кое-какие работники полевой почты, и даже один деятель из военной цензуры. Второй, некто Компанеец Филипп Тарасович, 1906 года рождения, принял яд, вызывающий мгновенную смерть, когда решили принять его самого.
- Кто решил. Кто принимал. Обстоятельства. Доклады от всех причастных ко мне на стол. С личными делами вместе.
- Так ведь там и брать-то было некому. Можно сказать, случайные люди. Приписники из всяких там полковых разведок, с них взятки гладки. Сами знаете, как у нас с людьми. Кого не похватали, тех отстранили...
- Это да. Не знаю, как и сам-то уцелел. Все ждал, когда придут за мной самим. А они только провели разъяснительную работу относительно изменившейся генеральной линии, и объяснили, что теперь людей, - просто так, - хватать нельзя. А раньше нам с тобой больше нечего было делать... Слушай, - а ведь они свято уверены, что на самом деле никаких немецких агентов и вовсе не существует. Что мы их выдумали только для того, чтобы им вставить кольцо в нос...
Он помолчал.
- Самолет, понятно, не нашли?
- Так точно. Не нашли. Японцы в Маньчжурии уже сколько лет воюют, научились маскировать так, что с двух метров не заметишь. Да там, на чужой территории, не шибко-то и пошаришь.
Это он правильно говорил. В радиусе досягаемости реактивной машины, - в один конец, с учетом того, что возвращаться угонщик не планировал вовсе, - на вражеской территории находилось не менее ста пятидесяти посадочных площадок. Да, по большей части, они совершенно не подходили для реактивной машины, но и подходящих оставалось более, чем достаточно. Говорить, в общем, было не о чем. Частный, вроде бы, случай, на самом деле мог иметь чуть ли ни катастрофические последствия. То, что к врагу попал целехонький, новейший реактивный самолет, доведенный и изживший ”детские болезни“, само по себе было страшной бедой. Но куда хуже был матерый агент, который его угнал. Нет, одних только данных о перегоне нескольких сот самых современных самолетов достаточно, чтобы сделать далеко идущие и совершенно безошибочные выводы о намерениях советского командования. Но он-то, кроме того, отвезет еще и собственные выводы человека, знающего проблему изнутри. Послужит поистине бесценным консультантом по всем, практически, вопросам. Не только сможет дать аналитикам противника любые необходимые уточнения, но и не даст им ошибиться в выводах.
Еще и до происшествия с Рыбниковым чуть ли ни самым страшным кошмаром, что не давал заснуть командованию и генштабу было это: японцы, не дожидаясь, когда Советы соберут крупную, полномасштабную группировку, пригодную для полноценной войны, ударят всей силой. Без четко поставленных, вменяемых целей, без особой даже надежды. Просто чтобы не было и еще хуже. В конце концов пресловутая «Барбаросса» в значительной мере грешила теми же самыми недостатками. Всех осложнений, что могли возникнуть при таком сценарии развития событий, не могли бы предсказать ни советские, ни японские аналитики. Вообще никто. А вот теперь опасность этого возрастала многократно. По факту происшедшего было совершенно необходимо принять экстренное решение, причем комплексное и взвешенное, но сделать этого, по сути, было некому. Страна и армия, занятые нелепым выяснением отношений в результате никому не нужного путча, оказались в этот критический момент фактически парализованы. Возможно, даже хуже: обезглавлены.
Как всегда, в сложившемся положении были и свои положительные стороны: будь все в порядке, после истории с Рыбниковым полетели бы головы. Причем, как у нас водится, процентов восемьдесят пострадали бы заодно, имея к приключившемуся ЧП весьма косвенное отношение. В сложившейся ситуации... тоже полетели, но — позже, но — не под горячую руку, а потому на порядок меньше. Проведено было нормальное расследование, никого не дергали, доводя до истерики, звонками сверху, и по итогам выяснилось, что расстреливать, вообще говоря, некого. Обошлись разжалованием и понижением в должности, - и при этом еще пришлось выбирать из оставшихся. Из тех, к кому у военных не было серьезных счетов, - либо тех, кто переметнулся во-время, сразу же, поспешно сдав с потрохами прежнюю свою команду.
Тропа самурая II: девиации дискурса
- Господин генерал, помимо представленного доклада по форме, я имею еще ряд заявлений, которые представляются существенными.
С формальной точки зрения генерал Хата был всего-навсего начальником штаба Квантунской армии и, таким образом, подчинялся командующему. По неписаной же табели о рангах он, безусловно, являлся самым влиятельным военным в Маньчжурии. Лицо его оставалось бесстрастным, но на самом деле он испытывал к стоящему к нему шпиону неприязнь, граничащую с отвращением. Черты лица позволяли безошибочно узнать в нем инородца. Какой-то грязный полукровка. Либо же, - что даже более вероятно, - ублюдок с юга, только по недоразумению, да еще незаслуженной милостью Его Величества считающийся японцем. Окинавец или что-то в этом роде. Все, что он притащил на своем нечистом хвосте, было, парадоксальным образом, как будто бы и существенным, но, при этом, практически бесполезным. Нарушало гармонию, как и все его противоестественное, как у демона, явление. От него не могло быть добра.
- Господин капитан. Я надеюсь, что заявленное вами действительно окажется существенным. Должен предупредить, что это всецело в ваших собственных интересах.
Начало не предвещало ровно ничего хорошего. Дрянное само по себе, оно сбивало настрой самого Рыбникова, лишало его уверенности, совершенно необходимой для того, чтобы говорить убедительно. А так чувствуешь себя учеником, который сдает экзамен учителю, загодя настроенному против него. Знаете? Когда — никакой реакции, и все, что бы ты ни сказал, тебе самому начинает казаться жалким лепетом.
- Да, господин генерал. Заявления действительно носят слишком общий характер, но я счел своим долгом все же довести их до командования. Даже рискуя показаться назойливым. Речь идет об артиллерии. На протяжении последнего года русские на направлении главного удара собирают артиллерийскую группировку до нескольких тысяч стволов калибром от трех дюймов и выше, доводя плотность до ста пятидесяти, двухсот и даже двухсот двадцати орудий на километр фронта. Без сопоставимых по числу и мощности артиллерийских сил, позволяющих вести эффективную контрбатарейную борьбу, практически любые укрепления не могут считаться надежными. Это показывает практика боевых действий в Европе. Стандартное соотношение калибров в артиллерийской группировке прорыва, я предоставляю вашему вниманию
- Это — все?
- Нет, господин генерал. До сих пор я говорил о необходимости крупнокалиберной артиллерии, без которой активные действия против Советов невозможны. Другой стороной является совершенная необходимость большого количества подвижной мелкокалиберной артиллерии, совершенно необходимой для борьбы с массированными танковыми атаками. Более того, эти орудия должны иметь повышенную начальную скорость снаряда, не менее девятисот — тысячи метров в минуту при калибре не менее двух дюймов. В противном случае пробитие лобовой брони основного танка Советов, “Т — 34 — 85” не может быть гарантировано, а сами артиллерийские позиции будут расстреляны танками с больших дистанций. Кроме того, в последнее время атакующие танковые подразделения насыщаются значительным количеством самоходной артиллерии. Схему наиболее эффективного способа построения позиций противотанковой артиллерии, к которой, в последнее время, пришли все стороны конфликта, я готов предоставить вашему вниманию в любое удобное для вас время.
- Считаете себя компетентным в тактике применения артиллерии, а? Как крупнокалиберной, так и противотанковой? Универсальный специалист?
Лицо генерала по-прежнему оставалось бесстрастным, но и сама невозмутимость эта почему-то отдавала брезгливостью. Или это у Рыбникова разыгралась подозрительность, что была на грани паранойи. Понимая, что вопрос генерала не предполагает ответа. Зная, что ответ на риторический вопрос — лучший способ разозлить начальство, он, тем не менее, решил ответить. В конце концов, — это входило в его понимание долга.
- Только в той мере, в которой меня обучали в... учебном заведении города Нара. Способам оценки количества и эффективности вооружения, в том числе по косвенным признакам, выучки и общей боеспособности войск, общего развития производства и потенциала военного производства территории нас учили на протяжении всего периода обучения. Шесть лет.
- Очевидно, это было слишком давно, господин капитан. С тех пор военная наука значительно продвинулась. Возможно, вам следует снова вернуться за парту. Для переподготовки.
- Да, господин генерал-лейтенант.
Достаточно. Он не просто не слушает. Он не слышит и явно не желает слышать его. Очевидно, у генерала на то есть весьма основательная причина. Или же он до предела занят куда более важными делами, нежели практически неизбежный удар десяти-двенадцати отборных советских армий.
… Тут он поневоле, со всей отчетливостью вспомнил, что всю свою жизнь, в сущности, ненавидел японцев. И то имя, которое японцы дали ему, и под которым он зарегистрирован в департаменте полиции. Самая пора вспомнить, что никакой он не Такэда Иитиро. Что по-настоящему-то он Даити Уитинтин. И всегда им был. В сущности, у него было куда меньше поводов ненавидеть тех русских пилотов, с которыми вместе провоевал бок о бок три года. Которых спасал в бою и которые не раз спасали его самого. То самое чувство долга, которое так долго позволяло ему следовать скользкой тропой высших градаций лицемерия и притворства, представало сейчас в каком-то вовсе ином свете. Как клеймо, несмываемое уродство души, что заставляло его делать то, что вовсе противоречило его натуре и интересам. Пожалуй, это только увеличивало счет к пославшим его, хотя уроженцу Окинавы и вообще не за что любить наглых, высокомерных захватчиков и поработителей, направленно и последовательно истреблявших утонченную культуру его предков. В ходе так называемой ”японизации“.
Чудовищная мысль мелькнула — и пропала, казалось, бесследно. Слишком долгая привычка тоже становится частью натуры. Невозможно сразу же отбросить то, что так долго составляло смысл и основное содержание жизни. Вопреки всему, он считал, что вполне удовлетворительно выполнял свою тяжелую и крайне опасную работу. Но тот, оказывается, еще не закончил.
- … И я не уяснил себе: на каком основании вы решили, что у войск Его Величества в Маньчжурии недостаточно крупнокалиберной артиллерии и противотанковых средств?
- Устаревшие за много лет навыки заставили меня прийти к ложному выводу, что войска здесь вооружены почти исключительно трехдюймовыми полевыми орудиями. Совершенно бесполезными в плане контрбатарейной борьбы, и малоэффективными в противодействии танковым атакам. Кроме того, ошибочно могу предположить, что число их незначительно и не превышает одного ствола на триста человек личного состава. Теперь мне указали всю ошибочность моих предположений. Заверяю вас, господин генерал-лейтенант, что впредь не буду интересоваться вопросами, неизмеримо превосходящими мою компетенцию. Простите мои плохие манеры.
Все это он, разумеется, сказал совершенно напрасно, зато поклон в его исполнении можно было счесть мастерским. Однако же, кланяясь, он обнаружил, что спина его во многом утратила прежнюю гибкость. Ко всему прочему, она еще и не помогла.
- Вы слишком долго прожили с гайджинами, господин капитан, и утратили способность судить здраво. Я... отказываю вам в праве считать себя компетентным и запрещаю делиться с кем-либо своими лживыми и растленными выводами. Вы вообще не должны рассуждать о делах такого уровня, это глупо и чрезвычайно нескромно. Все, о чем надлежит знать вам и вам подобным, - это неоспоримая непобедимость сил Его Величества Императора в небесах, на суше и на море. Особо подчеркиваю: и в небе.
Хата с удовлетворением отметил, что при последних его словах лицо южного дикаря как будто бы онемело на миг, но он только поклонился, ничего не сказав. Хвала Богам, хватило ума. Хотя, с другой стороны, немного жаль. У него в запасе осталось еще довольно много слов, которые можно было бы высказать этому отвратительному типу.
… На этот раз и впрямь довольно. Пресловутый “Зеро”, теряющий управляемость на высоте пяти-шести километров, и вспыхивающий, словно спичка, от пары крупнокалиберных пуль. И зверь, который привез его сюда на высоте в два раза большей, и все-таки далекой от потолка. Перед глазами экс-Рыбникова - Даити встала картина неизбежная, как восход Солнца.
Тяжелый Разведчик, висящий «в солнышке», невидимый ни для оптики, ни для убожества, изображающего здесь полевые радары.
И апокалиптическая картина сотни реактивных машин, заходящих на авиабазу на предельно малой высоте и оставляющих после себя только столбы черного дыма над пылающими обломками. Отдельные звенья, караулящие тех, кто все-таки успел взлететь и только начал набор высоты. Или тех, кто вернулся из полета и готовился садиться. Стремительные, как удар бича, неотразимые и безнаказанные атаки с высоты поочередно пикирующими, слетанными парами. В общем все то, что он так хорошо знал и, - без лишней скромности, - неплохо умел.
И то, чему был только свидетелем: ураган взрывов, разом накрывающий десятки квадратных километров сначала, и вал мотопехоты гвардейских и ударных армий, закованных в броню танковых соединений, - потом. Помнится еще, - он глядел на эту картину, как завороженный, поневоле проникаясь неслыханным, каким-то стихийным масштабом действа. Настолько, что забывал порой, кто он и зачем тут находится.
На самом деле этот самый Хата — прямой враг Императора, хотя, вероятно, искренне возмутился бы, услыхав подобное утверждение. Именно фактический запрет на возможность иметь свое мнение и его высказывать, действительный даже для серьезных профессионалов, резко снизил эффективность военного строительства в СССР*. Да что там, - снизил. В значительной мере послужил причиной катастрофы летом сорок первого года. Так вот это — пустяки. Детская игра в крысу по сравнению с японским тысячелетним навыком Надлежащего Мышления.
*Две предпосылки. 1) Если каждый будет говорить все, что ему заблагорассудится, то будет бардак. 2) Каждый человек, в сущности, — ленивая тварь, и если от него не требовать невозможного, то он непременно сыщет способ по секрету расслабиться и не отдаст начальству всего, на что по-настоящему способен. Не поспоришь. Только во всем хороша мера. Начальство склонно забывать, что требует именно что невозможного, и за неисполнение начинает всерьез отрубать головы тем, кто не исполнил. Потом тем, кто, по наивности, желая уцелеть, говорит: де-невозможно! В результате уцелевшие поначалу привыкают помалкивать, какая бы хрень кругом не творилась, а наверх выбиваются те, кто умеет невозможное показать начальству якобы сделанным. Или пока еще находящимся в процессе, но вот-вот. Достаточно трех-четырех-пяти лет неограниченного административного восторга, чтобы зараза въелась в плоть, кровь и генетику. В итоге оказывается, что танков очень много, но четыре из пяти — с браком. Что корпуса перегружены танками, но не имеют пехоты, ремонтной базы, грузовиков и артиллерии, а оттого — небоеспособны. Что техники не умеют обслуживать самолеты новых типов, пилоты избегают на них летать, а руководство боится вести учебу во избежании летных происшествий и небоевых потерь. И приблизительно так же обстоит приблизительно со всем. Потом начинается удивление: почему же это громадная по всем численным показателям, механизированная армада хороших В ПРИНЦИПЕ машин оказывается небоеспособной? А гигантские затраты на ее создание, таким образом, практически бесполезными? Да вот по этой по самой причине. Именно обеспечение меры, то есть правильного отношения между совершенно необходимой дисциплиной и совершенно необходимой свободой, — есть каждодневная, непрекращающаяся, ГЛАВНАЯ работа элиты. Она не может быть задана раз и навсегда заданной инструкцией.
У шакалов, у гиен и подобных нечистых созданий тоже есть своя стая, и им также присуще выручать и поддерживать подобных себе. Разумеется — по-своему, в присущей им назойливой, отвратительной, лживой манере. Генерал Хата смотрел на сидящего напротив коротышку с покрытой шрамами от былых угрей кожей и слащавой улыбкой с крайним неудовольствием, но был вынужден играть роль радушного хозяина. Кабаяси относился к людям, с которыми приходилось считаться. Хотя и был всего-навсего полковником. Проклятый проныра узнал-таки о шпионе, прилетевшем на трофейной машине и не преминул явиться самолично. То есть узнал бы он обязательно, слишком рано — вот что вызывало сожаление. Хата так рассчитывал, что успеет довести южного дикаря до самоубийства. Задача была нелегкой, но начало, - он-то видел! - казалось много обещающим. Пусть даже сеппуку, - много чести для южной обезьяны, ну да пребудет с ним милость Будды, ладно, - лишь бы только ушел в Пустоту. Так ведь нет. Явился, затребовал и теперь, по всему видно, из лап не выпустит.
- И все-таки, господин полковник, я не вижу, каким образом привезенный храбрым господином Такэдой ворох слухов, банальностей и домыслов мог бы принести пользу Великой Империи.
- О, - Кабаяси улыбнулся и еще слаще, - вы успели оценить, не так ли?
- Разумеется. - Хата обозначил недовольство. - Я не первый год провожу здесь, в порубежье, и знаю, что именно может быть полезным при выработке Стратегии... Прошу меня извинить, но, на мой взгляд, Такеда — совершенно неподходящий тип для назначенной ему миссии. Он склонен умствовать.
- Увы, - новая сладкая улыбка, - это общий грех для многих выпускников Борделя в Нара.
- Как-как вы говорите?
- Старая шутка. «Учебное заведение» - «заведение» - «бордель»... Тоже своего рода умствование, не так ли?
- Ну почему, - Хата вежливо посмеялся, - очень, очень забавно. Но тогда и тем более, - почему?
- Увы. Воля Его Величества и распоряжение правительства. Токио слишком далеко, оттуда не видно подробностей, но... такова наша судьба и наш долг: повиноваться без рассуждений.
- Господин полковник. На территории Манчжоу-Го генерал Ямада и я, его доверенное лицо, представляем власть императора полномочно.
- Господин генерал-лейтенант, - Кабаяси продолжал улыбаться, но полоснул Хата острым взглядом еще более сузившихся глаз, что избегал делать прежде, - мною получены ПРЯМЫЕ указания, не имеющие двоякого толкования. Еще раз прошу извинить меня.
Некоторое время Хата с наслаждением обдумывал разнообразные сценарии несчастных случаев, острого несварения желудка и тому подобное, но потом, незаметно вздохнув, выбросил завлекательные мысли из головы. Ничего не выйдет.
- И поручение номер два, которое, несмотря на это, ничуть не менее важно. Усовершенствованная машина, которую захватил бесстрашный храбрец Такэда. Со мной прибыла целая группа инженеров из ”Мицубиси Юкоге КК“ во главе с господами Киро Хатакаси и Йодзи Хатгори...
Так вот это кто! То-то он никак не мог взять в толк, что за персон привез с собой этот Кабаяси. Явные штатские, никак не похожи на молодчиков из компэтэй, и в диковинной компании. Наряду со вполне даже холеными физиономиями — худые, серые, изможденные лица. Оно и понятно. Господа инженеры никуда не поедут без собственных, приданных им лично техников и работяг. Без них они буквально, как без рук, - но позаботиться о несколько лучших пайках для подручных им, понятное дело, даже и в голову не пришло. Это было бы неслыханным потрясением основ, которое смутило бы, прежде всего, самих рабочих.
- … Строгое указание оказывать полное содействие. Предполагается, что господа инженеры изучат машину на месте, а если и в той мере, в которой это окажется невозможным, отдельные агрегаты или весь самолет целиком должны быть вывезены в Корею или даже в Метрополию под усиленным конвоем.
- Кабаяси-сан... достойно ли изделие волосатых варваров столь пристального внимания? Я думаю, оно достойно некоторого, не слишком пристального любопытства... и во всяком случае не может считаться имеющем серьезное значение, вы понимаете? Преследуя ничтожную выгоду, мы рискуем совершить ошибку в некоем высшем смысле.
- Да, разумеется. Я постараюсь донести до них ваше мнение, но... боюсь, это безнадежно штатские люди. Трудно ожидать, что они будут действовать в полном соответствии со всеми требованиями буси-до. И, тем более, его духом.
- То есть вы утверждаете, что...
- Да, Кабаяси-сан. Подавляющее превосходство в количестве и качестве вооружения, конечно, очень существенно, но, все-таки, занимает в войне такого рода... подчиненное положение. Имея войска с боевым опытом, надежно работающую разведку, испытанных командиров на каждой должности и отлаженную систему снабжения, для победы в операции такого масштаба достаточно захватить с самого начала стратегическую инициативу. Противник даже вполне сопоставимой силы окажется в... трудном положении. Практически безнадежном. Агрессор постоянно будет создавать угрозы, на которые придется реагировать, но ответные действия каждый раз будут запаздывать, и в результате войска атакованной стороны все время будут бить по частям. В том случае, если войска атакующего еще и обладают существенно большей подвижностью, положение усугубляется многократно. Но... только усугубляется: больше масштаб окружений, паники побольше, неразбериха посильнее, и все побыстрее кончится, - а так все то же. Принципиально общая картина не меняется. Примером могут служить события события этого лета: последние модели германских танков весьма совершенны, они, безусловно, превосходят самые массовые танки Советов. Но баланс между отдельными элементами в военном организме вермахта оказался безнадежно нарушен, как на уровне всех вооруженных сил, так и в отдельных соединениях и даже частях, стратегическая инициатива утрачена, и замечательные новые танки чаще всего приходится просто бросать... Зачастую — так и не использовав в бою.
- То есть мы тоже могли бы?
- В принципе, - почему нет? Вот только подготовка у нас займет слишком большое время. Недопустимо. Русские, например, не успели, и это обернулось для них разгромом сорок первого года. По сути, речь идет о полной перестройке армейских структур от взвода и до группы фронтов. Обучении войск неслыханного масштаба. И, - безусловно! - перевооружении. Последнее по очереди, самое дорогостоящее, оно все-таки является необходимым. Без него глубокая операция остается возможной в принципе, но превращается в совершенную авантюру, когда любая случайность может привести к катастрофе. А случайности в большой войне неизбежны.
- Скажите, Такэда-сан, - неужели наше оружие действительно является настолько устаревшим? По сравнению с теми же Советами?
- Скажем, - это может иметь место. На мой взгляд, такое отставание носит фатальный характер только в авиационной технике. Относительно другого сказать не могу, - не разбираюсь. Но главное, - осмелюсь повторить, - все-таки не это. Вооружение соединений Императорской армии носит, как бы это сказать поточнее, - усредненно-универсальный характер. Правильное и эффективное решение для войны против заведомо хуже организованного и обученного врага, когда любая наша часть может решить любую боевую задачу. Как в обороне, так и в нападении. На западном ТВД ни одна из сторон не может позволить себе ничего подобного. Многие части являются, по сути, инструментами для решения задач разного типа. В сражении с такими соединениями для наших превосходных трехдюймовок может попросту не найтись целей: танки обойдут их на безопасном расстоянии, а многочисленные шестидюймовые гаубицы их с безопасного расстояния расстреляют. Это можно назвать духом современной войны: абсолютное превосходство, - это когда у оружия врага нет подходящих целей. Можно сказать, что такое положение в авиации русскими достигнуто. По крайней мере — для целых классов машин. Тяжелые бомбардировщики недоступны для немецких истребителей по высоте, а реактивные машины — по скорости.
- О нет, Кабаяси-сан. Как это ни удивительно, но у русских женщин вовсе не обязательно слишком широкий колодезь без дна. Даже у тех, кого можно назвать весьма крупными. Дома мне приходилось погружаться в не менее широкие расщелины даже у дам самых миниатюрных. В наше время мои слова легко проверить: я уверен, что к услугам господина полковника в Харбине будет самый широкий выбор русских девушек из хороших семей.
- Увы. Деятельность “Сливы” развернута по преимуществу в совсем ином направлении. Весьма хлопотном и практически не оставляющем свободного времени. Вы не поверите, Такеда, - даже эту поездку в Маньчжурию я воспринял, как дар Богов. Как законную возможность хотя бы ненадолго отвлечься от рутины каждодневных китайских хлопот и неприятностей...
- Я там, у себя, - смешно сказать! - практически ничего не знаю о китайских делах. Никто ничего не знает. Незначительные события, происходящие где-то там. Трудная война, господин полковник?
- Я довольно долго прожил в Англии. Достаточное время провел в Германии. И теперь имею право утверждать: китайцы — самые непостижимые люди на Земле, - грубое лицо полковника вдруг исказила злобная гримаса, - мерзкие твари! Без чести, без совести, без верности... Они вообще не могут считаться людьми. Как будто бы трусливы, - о, насколько! - и в то же время вдруг начинают вести себя так, словно совершенно не ценят и не берегут свою жизнь. И никогда нельзя предсказать, с каким из двух вариантов ты столкнешься на этот раз. Даже без больших боев мы теряем от ста и до трехсот солдат в день, Такеда. В ответ мы убиваем их тысячами, выжигаем целые уезды. Бесполезно. Как будто это не их убивают.
На самом деле агент прекрасно знал китайцев, и прожил среди них много лет. Но ответил, как положено:
- Тогда я, кажется, понимаю, о чем вы говорите. Русские на самом деле очень похожи на то, что вы описываете. И точно так же не существует ответа на вопрос: храбры они или трусливы. Когда речь идет о русских, сами слова эти теряют смысл, а подходящих просто не существует.
- Позвольте. Но вы несколько лет провоевали среди русских летчиков. Очевидно, что трусливый пилот — не пилот. Неужели этого времени не хватило, чтобы прийти к определенным выводам? Попросту, - они хорошие пилоты?
- Я думаю, примерно такие же, как любые другие. Долгое время казалось, что люди люфтваффе несравненно превосходят их по всем показателям... но в итоге каким-то образом разгромленными оказались именно немцы. Превосходство оказалось естественным следствием длительной подготовки и боевого опыта, полученного в конфликтах небольшого масштаба, но в большой войне побеждает тот, кто успеет подготовить больше пилотов, способных выполнять рутинную, каждодневную работу. Ее на самом деле не менее девяносто пяти процентов. Русские этого добились. А средний уровень элитных частей русских, их общую боеспособность я склонен оценивать очень серьезно. Только это ничего не решает и не дает ответа на ваш вопрос. Русские с большим трудом отваживаются на самостоятельные решения, но, поскольку они уже собраны в большую массу и имеют командиров... Рекомендую готовиться к худшему. К самому худшему.
Тропа самурая III: Стиль Страуса
- Кабаяси-сан... я давно хотел спросить, но не решаюсь: не могли бы вы разрешить мои сомнения? Они буквально мучают меня.
- О, не стесняйтесь! Все, что в моих силах...
- Каким образом получается так, что генерал не придал никакого значения моему докладу, а у полковника я нашел и интерес, и полное понимание? А вернее, - более, чем полное?
- Осторожнее, господин капитан. Вы спросили о том, что упоминать вслух попросту не принято. Безусловно, мне доверяют, но, по сути, я мелкая сошка. Что бы я там ни понимал, какое бы мнение не имел, всегда есть возможность сделать вид, что оно не имеет значения. Даже если на самом деле принял к сведению. Другое дело генерал Хата. Уверяю вас, что на его месте я, скорее всего, вел бы себя так же, как он.
На таком уровне сообщения, идущие вразрез с официально утвержденным мнением, попросту НЕ МОГУТ быть одобрены. Более того. Ни подчиненным, ни вышестоящим лицам ни в коем случае не может быть показано, что они вообще приняты к сведению. Наоборот. Суть донесения постараются по мере возможности принизить, показать ее не заслуживающей внимания. Идеальным является вариант, когда в вышестоящую инстанцию не поступает вообще никаких официальных бумаг со сведениями нежелательной* направленности.
- То есть, таким образом, сведения подобного рода вообще не могут повлиять на принятие важных решений?
- Ну почему? С их учетом могут быть сделаны выводы и выдвинуты предложения по тактике, стратегии или организации. Все это будет иметь вид собственных соображений генерала, изложенных, скорее всего, в неформальной обстановке и, разумеется, вне всякой связи с информацией, находящейся в вашем донесении. Своей аудиенцией, содержанием своего доклада, самим фактом своего появления, - даже этой вашей трофейной машиной, - вы, - возможно! - принесли неоценимую пользу Великой Империи но и поставили генерала Хата в неловкое положение. В крайне неловкое. Настолько, что ему пришлось просить меня об услуге без сколько-нибудь твердой надежды на успех. Вы более, чем безукоризненно выполнили свой долг, пусть это послужит вам моральным утешением, но о том, что вы имеете какие-либо заслуги, вам лучше забыть.
- О, разумеется! Пусть такого рода мишурой тешатся гайджины. Тогда последнее. Получив ответ, я буду считать себя вашим вечным должником. Каким образом при столь избирательном отношении к агентурной информации наши вооруженные силы добились таких успехов на первом этапе войны?
Хата прав. В ходе выполнения миссии агент потерял всякие представления о приличии, и теперь его манеры попросту невыносимы... И, тем не менее, выдержав некоторую паузу, полковник предпочел ответить.
- Это просто. До начала войны и на первом ее этапе круг приемлемых сведений был значительно шире, а для изложения менее приемлемых существовала особая форма. Которую было принято считать приемлемой. Потом времена изменились.
То есть в нынешние времена Великая Империя предпочитает покрепче зажмуриться, заткнуть уши и, для надежности, засунуть голову в песок. Чем дальше — тем больше. Очевидно, главной причиной является то, что дела на фронтах обстоят неважно. Возможно — из рук вон плохо. Настолько, что предпринять что-либо радикальное, способное изменить ситуацию коренным образом попросту невозможно, а естественная в таких условиях капитуляция все еще остается категорически неприемлемой по чисто внутренним причинам. Тут капитан с необыкновенной живостью вспомнил картину, виданную давеча в подземном ангаре, который спецы из ”Мицубиси“ приспособили для изучения трофейного самолета.
Разделки — самолета. Новенький, с иголочки ”Ла“ выглядел чудовищно. Как дорогая ”праздничная“ кукла-гиноку, по недосмотру родителей часика на два угодившая в лапы энергичного двухлетнего карапуза. Как человеческое тело в анатомическом театре, отпрепарированное студентами-филологами. Да нет. Еще хуже. Сравнить не с чем. Лоскутья искромсанной композитной обшивки торчали в разные стороны под самыми дикими углами, всюду торчали огрызки проводов, которые удалось обрезать только с немыслимыми ухищрениями, и шланги гидравлической системы, которые обрезать не удалось вовсе... То есть поначалу не выходило вообще ничего, композитная обшивка не резалась никакими инструментами, а газовая горелка после бесконечных усилий оставляла бесформенные, уродливые дыры с мохрящимися краями. Техник по фамилии Бэва где-то отыскал сверла с алмазными насадками а потом, совершив маленький технологический подвиг, кустарно изготовил алмазный резательный круг... После этого машину искромсали, как вошедшие в раж, неумелые палачи-любители. То есть любым иностранцам лица участников показались бы по-обычному непроницаемыми и ничего не выражающими. Но он-то был свой. Он на расстоянии видел и чувствовал тягостное недоумение, с которым специалисты разглядывали совершенно незнакомые, не вызывавшие никаких ассоциаций блоки и отдельные детали**. А еще - мрачную решимость сделать хоть что-нибудь, если уж не удается сделать ничего осмысленного.
”Банзай!“ - не как уважаемый всем миром, - и по заслугам! - боевой клич, но — как Принцип, причем в крайнем его выражении.
Надо думать, - примерно с такими лицами шли в атаку на десятки пулеметов храбрые японские воины, имея в качестве оружия бамбуковые ”копья“ да немногочисленные фамильные мечи у офицеров. Зная, что умрут. Зная, что не причинят врагу ни малейшего ущерба. Зная, что атака эта ни капельки не напугает врага, не вызовет у него ни малейшего уважения, и будет им однозначно отнесена к категории ”дури“. Наконец, будучи твердо уверены, что никто, никогда не узнает об их бессмысленном героизме, и не будет им воодушевлен.
Самоубийство по той единственной причине, что ничего больше как-то не пришло в голову, показуха с гарантированным смертельным исходом. Чисто японское, более нигде в мире не встречающееся времяпрепровождение.
Так вот и отношение генерала Хата к неудобной информации, и атаки с копьями наперевес, и самоотверженные действия ведущих авиастроителей Страны Восходящего Солнца по превращению в бесполезный хлам современнейшей трофейной машины одинаково оставляли на языке привкус чего-то конвульсивного. Были разными сторонами одного и того же явления: именно так реагирует на вышедшую из-под контроля ситуацию японская ментальность. Нет, до крайности еще не дошло, он-то знал, что может быть, - и будет, - еще намного, намного хуже. Истерика — наследство, доставшееся нам еще от обезьян и потому является общечеловеческим достоянием. Она только проявляется у разных рас несколько по-разному.
Даити-Такэда согнулся в глубоком, даже чуть преувеличенном поклоне.
- Моя благодарность безмерна, господин полковник. Только теперь, только в эту минуту я по-настоящему ощутил, что, наконец, вернулся домой. До этого все равно испытывал некоторую неловкость. Примерно как в гостях у слишком дальних родственников.
Агент, не способный почувствовать и понять отношение собеседника к себе и к разговору, мельчайших оттенков и изменений такого отношения, - бесполезный агент. В лучшем случае. Как правило - это мертвый агент. ”Рыбников“ прожил в качестве нелегала на территории сталинского СССР семь лет. Он и чувствовал, и способен был сделать правильные выводы. Кабаяси получил от него достаточно, чтобы сделать какие-то свои выводы, скорее всего — в собственных интересах, и теперь не слишком-то в нем нуждается.
* О войне врут. Врут рядовые и полководцы. Врут во время войны и после ее окончания. Больше всех врут пилоты, танкисты, артиллеристы и подводники, но остальные тоже поддаются не намного. Врут очевидцы и историки, врут мемуары и оперативные сводки, врут газеты и высокооплачиваемые шпионы. Врут, добросовестно заблуждаясь, из корысти того или иного сорта и просто ради красного словца. В первый день Курской битвы советские войска уничтожили 543 танка и примерно столько же самолетов. На другой день - еще больше. Это неслыханное избиение длилось около недели, после чего произошло сражение под Прохоровкой. Тут бы вермахту и конец: промышленности рейха пришлось бы работать до конца года, чтобы довести количество танков хотя бы до нуля, но противник у нас был достойный во всех смыслах. К примеру, фельдмаршал Манштейн, в том же сражении, на Воронежском фронте из каждых двух танков 1-й Танковой армии уничтожил пять. А потом драпал от оставшихся. Но то, как врали японцы, выделяется даже на общем фоне. Чем хуже шли дела, тем больше топилось американских кораблей и сбивалось самолетов в сводках. Цифры приводились настолько баснословные, что даже повторять неудобно, - но в них каким-то образом верили. И не только обыватели, но и генералы с адмиралами. И на основе сведений о потопленных в одном бою семи американских авианосцах, пяти линкорах, и девятнадцати тяжелых крейсерах, - не считая двух-трех десятков транспортов с десантом и всякой мелочи, - принимали решения. То, что на следующий день у врага все равно находились в немалом числе какие-то там еще корабли, никого, в принципе, не смущало. Это были какие-то другие корабли, хрен его знает откуда взявшиеся. Вроде ”неисчислимых полчищ“ русских, непрерывно, дни напролет тупо прущих на пулеметы. Можно сказать, что на протяжении двух лет японское командование провоевало как бы в отрыве от реальности. Никто другой — не смог бы, а они — пожалуйста. Что значит привычка...
** Экс-Рыбников знал и само по себе русское выражение: ”Как баран на новые ворота“ - и его смысл.
- Безусловно, господин генерал. Несравненные качества самолетов Великой Империи есть лучшее доказательство того, что мы — разбираемся в своем деле.
- И вы утверждаете, что это — фальшивка? Но, господа, Такэда действительно прилетел на этом самолете. Это факт.
- О, разумеется, тут не все так примитивно. Тут все сделано с более тонким расчетом. Мы имеем все основания утверждать, что машина не может быть серийным изделием. Судя по всему, это единичный экземпляр, сделанный в лабораторных условиях с единственной целью ввести в заблуждение авиастроителей Империи. Вместо того, чтобы заниматься делом, мы, в самый критический момент будем изучать какую-то там техническую экзотику и пытаться ее воспроизвести. Если позволите, - это вообще не самолет. Это отравленная наживка, которую нам подсунули враги. Надо сказать, достаточно хитроумно подсунули.
- Значит ли это, Киро-сан, что лицо, доставившее эту наживку, тоже является посланцем врага?
- Мы не специалисты и не можем считать себя компетентными. Но вся логика заставляет склоняться именно к этому предположению.
- Итак, вы уверены?
- Безусловно, господин генерал. Каждая деталь этого, с позволения сказать, аэроплана неизбежно ведет в тупик. У нас собственные традиции, следуя которым мы скоро выпустим новый истребитель, неизмеримо превосходящий все, что есть или только имеет появиться у наших врагов.
- Благодарю вас. Беседа наша была весьма содержательной и доставила мне большое удовольствие.
- Что скажете, Кабаяси-сан?
- Я?!! А что я могу сказать по поводу предмета, в котором не разбираюсь? - Кабаяси откровенно развлекался. - Только присоединиться к мнению профессионала. Правда, в какой-то момент, они вдруг напомнили мне обезьян, с умным видом гадящих в музыкальный ящик, - но причины этого непонятны мне самому. Так, непосредственное впечатление. И, разумеется, оно не может иметь никакого значения.
- Вы хотите сказать...
- Только то, что сказал. Есть только совершенно, - понимаете? - совершенно не заслуживающие доверия слухи, что не менее сотни самолетов “без винтов” приземлились на авиабазе неподалеку от Петропавловска-Камчатского. Вздор, конечно, но сплетники никак не могли сговориться с Такэдой. Правда, тот факт, что данная авиабаза еще заранее была значительно перестроена и расширена во всех отношениях... отрицать несколько труднее. То же касается еще нескольких авиабаз, и, кроме того, есть такие, наблюдения за которыми организовать не удалось.
- Таким образом, - ничего заслуживающего внимания?
- Ничего.
- Я в самое ближайшее время обращусь в Токио с запиской о том, что в настоящий момент сложились исключительно благоприятные условия для сокрушительного удара по основным группировкам Советов, и следует всемерно усиливать войска на основных направлениях. И обратить особое внимание на нанесение превентивных ударов по авиабазам русских.
- Исключительно мудрое решение, господин генерал-лейтенант. Возможно, даже единственно верное. И создать ударную группировку флота...
- Дела флота, - сухо перебил его Хата, - есть дела исключительно флота. Скажите, этот... перебежчик — он вам еще очень нужен?
- Не слишком. В основном — он исчерпал свою полезность. И, кроме того, я убываю уже завтра, рано утром. Поначалу я даже хотел просить, чтобы вы не были с ним чрезмерно строги, но... Пообщавшись, переменил свое мнение. Он даже не такой умный, как думает. Он приводит ряд сомнительных аргументов в пользу того, что русская армия имеет значительное превосходство над Императорской армией, - и ошибается, - но те же самые аргументы доказывают неоспоримое преимущество Императорского флота... буквально во всем.
- Безусловно, безусловно. Но пока что флот не оправдывает тех колоссальных затрат, которые требуются на его содержание. Такое ощущение, что флот, во главе со своим Штабом, сладко спит последние полгода...* А нам постоянно не хватает средств, чтобы окончательно добить китайского спрута... А почему вы решили, что он — глуп? Если флотские проблемы не были даже затронуты?
- А он думал, что самолеты русских, - те самые, фальшивые, - направляются сюда, на границу Маньчжурии, а на самом деле они идут куда дальше на восток и север. В своих чрезмерных похвалах он не нашел добрых слов для дальности. По его словам, из-за прожорливого мотора это очень средние показатели. Следовательно, целью передислокации является оборона побережья от флота и десантов. А отнюдь не удар в самом уязвимом месте, каковым он ошибочно считает равнины Маньчжурии.
- Но это может быть и сознательной дезинформацией, не так ли? Я думаю, небольшое дознание в этом направлении не повредит.
- Ни в коем случае не повредит, господин генерал-лейтенант.
*Проявление характерного для многих стран антагонизма между армией и ВМФ было особенно сильно в Японии. В ряде случаев требовалось вмешательство самого Хирохито, чтобы заставить армию и флот действовать согласованно и в общих интересах.
Оценили 7 человек
17 кармы