Было бы прямой ложью утверждать, что описанные ниже печальные события совсем уж не имели объективных причин. Нет. Даже и в самом лучшем случае путь с большим караваном через пустыню – дело нелегкое. Нудное, паскудное, тяжелое и небезопасное. В общем – сугубо на любителя.
Вот только на этот раз случай был далек от лучшего и путь выдался тяжелым преизбыточно. Свидетельствую, - языки путников воистину уподобились наждаку и прилипли к пересохшему небу, лица их высохли, как урюк и почернели, как уголь, а на губах своих они воистину почувстовали вкус смерти.
Не один год водил караван по извечному торному пути испытанный вожатый, не отклонясь ни вправо, ни влево. И точно так же, без изменений, как поступал и всегда, повел он свой караван и на этот раз. Всегда сопутствовала ему неверная удача, но либо меньше обычного выпало дождей и росы в короткую весну, либо солнце палило в тот год особенно сильно, но только стало путникам совсем невмоготу, и приготовились они к смерти, и собрались в круг, чтобы вместе обсудить, как избегнуть общей погибели.
- Это все он, - сказал Ахмет-терьякеш, указывая корявым пальцем на вожатого, и был тот палец воистину чернее ночи, - этот тупица готов погубить нас всех, лишь бы только ни на волос не отступить от своего привычного, избитого Пути. И вы увидите, - Аллах свидетель! – мы все умрем здесь потому что стало все равно, идти ли вперед или возвращаться, потому что ни так, ни этак нем не дойти до воды.
Вожатый поднял кверху круглое лицо сове с вислыми усами, назидательно поднял кверху палец и важно произнес:
- Да кто вы такие, чтобы хаять – Путь?! Наши отцы ходили по нему, его топтали наши деды, и наши прадеды ходили по нему тоже. И что с того, что пообок от него все бело от костей, зато мудрые говорят, что если бы все товары, перевезенные по Пути за тысячи лет, уложить на него, то получится стена в десять раз выше человечьего роста? Знаете ли вы об этом?
На это Талам-оборванец мрачно сказал ему:
- А теперь, значит, мы должны ложиться тут по этой причине?
А Палан-Заплатка еще присовокупил:
- А нам от них ничуть не легче, от прадедов от этих! И товары те – не нам принадлежат!
И тут путники, как ни обессилели, а, однако же подняли такой галдеж, словно выспались на берегу прохладного ручья после вкушения жирного пилава, и иные из них орали, что нужно, не теряя времени, двигаться вперед, а другие – что следует, пока еще не поздно, поскорее возвращаться назад.
- Погодите! – Возвысил голос Саид-голодранец. – Нужно попросту побросать поклажу, облегчить верблюдов, и они, словно быстрокрылые птицы, донесут нас до воды!
- Тебе просто говорить, - заорал Али-богатей, - твоя она что ль – поклажа? Бесштанный! Нищеброд! Добро ему сбросить! Я тебя так сброшу, - поднимать будет нечего!
И так, или примерно так они распускали друг перед другом павлиньи хвосты красноречия еще очень долго, и высказались все, от Вожатого и Али-богатея, до мальчишки-погонщика, и начали повторяться в своих речах, и молчал один лишь Рустам-Бродяга, из вежливости именуемый в глаза Пешеходом. Он был человек ученый, прочитал множество мудрых книг, и считалось, что к тому же прошел Рустам великое множество дорог, истоптал множество путей, и мир ведом ему, как собственный дувал. Впрочем, справедливость требует заметить, что никто из нынешних его спутников не топтал тех путей вместе с Рустамом. Это – истинно. Он молчал, слушал все более бестолковые слова, и греховные перед Аллахом клятвы, и вопли бессмысленной свары, только глаза его медленно разгорались. И, как это бывает всегда, в конце концов взгляды выдохшихся спорщиков обратились к молчуну, как к последнему судье, призванному положить конец спору.
- Братья! – Зычно и страшно возопил он, торжественно подняв руку. – Вседержатель за то и карает нас так страшно, что мы уподобились слепцам, держась ощупью Привычного, и псам, что возвращаяются на извергнутое ими. Только отбросив Прежнее, можно надеяться на Спасение, но нет! Нам легче высохнуть на солнце, как кизяк, обуглиться, как головешка, нам легче увлажнить языки влагой погибели и стать поживой коршунов, - лишь бы только не отступать ни в чем от привычного нам! Доверитесь ли вы мне, несчастные, станете ли в моих руках подобны посоху – в руках пастуха?! Если да, - то я выведу вас на Истинный Путь! Я укажу его вам и спасу вас. Но если нет, - гибните, слепцы, не видящие дальше собственного носа, черви, видящие только свою нору, да, потому что все вы останетесь здесь и ни один не вернется!
Так, или примерно так он убеждал их довольно долго, и разжег-таки их впавшие в уныние сердца на смелое дерзание, и увлек их на пути незнаемые.Так. что даже тусклый огонь в его глазах померещился им не то, что Огнем Пророческим, а прямо-таки отблеском Божественного Пламени.
- Да, веди нас, Вождь! Спаси нас, Благословенный! Скажи нам, что делать и научи, как поступать, ибо мы не чаем, как нам избегнуть погибели! Мы воск в твоих руках!
Тут он немного сбавил ярость своих речей, заговорив несколько потише, но, однако же, совершенно уверенно и без тени сомнений.
- Братья! Ведь всем же без исключения и давно известно, что чем дальше на Полуночь, тем прохладнее делается воздух. Все просто, - заберем севернее, и, - если будет на то воля Аллаха, да хватит сил у верблюдов, - мы дойдем до зеленой травы и сладкой воды. Здесь же, на Пути, что воистину стал Путем погибели, мы только оставим свои черепа – в дополнение к прежним, свои костяки – к тем, что лежат здесь издревле, а кости наших верблюдов – к тем, которым исполнилось тысяча лет. А так – мы спасем свои жизни, братья! Мы доведем караван до цели! Мы спасем твои товары и барыш твой, о купец, и даже твои вши уцелеют, о Дервиш!
Это странным образом устроило всех, и, воспрявши духом, все дружно отправились вослед за Рустамом-Пешеходом, что стал новым вожатым. За всем за этим была только одна досадная помеха, один нелепый случай: прежний Вожатый так докучал всем, и надоедал им, и зудел над ухом, и ныл, и доказывал погибельность любой попытки свернуть с прежнего пути, что Уверившие и Устремившиеся к Великой Цели мимоходом пришибли его и, не оглядываясь, отправились дальше.
И оказалось, что после половины дня и ночи очень трудного пути на Полуночь и действительно стало полегче! Появился саксаул на топливо, реденькие пучки жесткой травы за камнями и, - о чудо! – источник только чуть солоноватой теплой воды, замутненной глиной. Люди напились, и смочили тюрбаны и набрали воды во все сосуды, бывшие при них, а верблюды – те напились так, что бока у них раздулись, словно бочки, и исчезло исходившее от них невыносимое зловоние, от которого бледнели даже привычные а непривычные лишались чувств. В отблеске огонь в глазах Рустама-Бродяги стал уж совсем божественным, а речи его воссияли истинно пророческим пылом:
- А дальше, а дальше, братья, станет и еще лучше. Не жесткие былинки, но – сочная трава, не мутная жижа, а прозрачные, студеные ручьи! Дичь, - и мы, оставив каменные лепешки, подобные засохшему кизяку, будем наслаждаться сочным, свежим мясом! Тенью!! Благословенной прохладой!!!
И они называли его Отцом и называли его Благодетелем и лобызали ему руки. Он ласково гладил их по головам, но несколько рассеянно, поскольку еще не закончил своих речей:
- А еще мы откроем новый Путь! Мы поведем по нему и легко проведем не жалкие три десятка, но – три сотни, нет, - три тысячи верблюдов и неслыханно в веках разбогатеем, и это будет только справедливой наградой за нашу отвагу и мудрость, - причем все это будет наше и только наше!
Тут ведомые его оробели от неслыханной дерзновенности его речей и, ослепленные светом его Мудрости принялись лобызать прах у его ног, поскольку руку лобызать уже не отваживались, а он – ласково улыбался и благославлял их воздетой дланью.
А наутро все стало по слову его! Караван шел на Закат и Полночь, и, хотя путь их удлинялся, путники были счастливы. Верблюды вволю ели сочную, свежую траву, а каравану то и дело приходилось пересекать быстрые узенькие ручейки с холодной ключевой водой или мелкие речки с песчаным дном.
- Погодите! Говорил Вожатый, - будет и еще лучше! Нужно только брать больше но Полночь, куда больше.
Вокруг начали попадаться рощицы, воистину подобные рощам Эдема. Они варили в котлах обильную дичь, ели ее и бодро двигались вперед, рощицы становились небольшими лесами, и трава ложилась под их ноги сплошным ковром, а впереди, - вроде бы далеко-далеко, - вставали и еще более густые, зеленые леса. Так они шли в счастьи и довольстве, пока в один прекрасный день не пришлось буквально по дюймам пробиваться вперед, разыскивая неверную тропу между окон темной стоячей воды и ненадежных кочек. Под ногами верблюдов чавкала мокрая трава, войлок пропитанных жидкой грязью корней, а то и просто болотная жижа. Идущие с караваном начали ворчать, но покамест остерегались высказывать недовольство Вождю, Благодетелю, Отцу и Благословенному спасителю.
Тут, как на грех, пал густой туман, и после нескольких часов пути ощупью путники вынуждены были остановиться. К туману добавилась мелкая, как из сита, густая морось, и недовольные верблюды заревели. Изморось сменил упорный холодный дождь, и ропот стал сильнее.
А Селим Беззубый сделал два шага назад и провалился в грязь по шею, еле успели вытащить.
А Хасан Недоносок сделал три шага вперед и рухнул с обрыва в невидимую речку, - едва успел зацепиться за корни.
А Фарид Заика завизжал, забился в припадке, кинулся куда-то сквозь туман, и больше никто его никогда не видел.
Дождь шел всю ночь, огня добыть было никак нельзя, все промокли и перемерзли так, что наутро исходили водой, что текла из их распухших носов. Тем же утром туман рассеялся, и путники убедились, что положение их не настолько плохо, как они думали, а еще во много, много раз хуже. И люди, и верблюды, и тюки оказались стиснутыми на крохотном клочке болотистого берега реки, а река была такова, каких никто из них не видел за всю свою жизнь, и представить себе не мог, что такие вообще бывают. Больше, чем на три потока стрелы ширился шипящий под дождем серый поток, а на противоположном низменном берегу стеной стоял тростник. Оборотившись назад, путники впали в недоумение, поскольку было вовсе непонятно, как это они умудрились добраться до этого гиблого места через столь непроходимые болота?
Поначалу люди только мрачно молчали, а потом обратились к Отцу и Благословенному спасителю с Надлежащими Вопросами, но, поскольку отвечал он уклончиво, они повторяли их снова и снова, добавляя еще новые, перемежаемые бранью. Тогда Вожатый решился. Он вышел на самое высокое место, воздел длань давешним жестом и возопил:
- Братья!!!
Но тут ком мокрой глины, без всякой благодарности пущенный кем-то из спасенных, угодил ему в лицо, совершенно его испачкав, а сам Вождь и Благодетель, взмахнув отвислыми от воды рукавами халата, как птица Рухх – крыльями, поскользнулся и рухнул с обрыва в реку. Плавать он не умел, а когда, изловчившись, ухватился за свисающие с обрыва корни подмытого дерева, кто-то благоговейно ткнул его шестом.
И тут все снова стали галдеть и решать, как им быть дальше.
- Говорил же нам Мудрый Старый Вожатый, чтобы держались торного пути, положенного от века!
А все сокрушенно цокали языками, сокрушались сердцем о своем злодейском убийстве прежнего Вожатого, исполненного Вековечной Мудрости и вожделенно вспоминали сухое тепло, ясное солнышко и ласковый песок пустыни.
- Ничего подобного, - визгливо крикнул Камарр-Дрыгоножка, с треском ударив себя по голой костлявой груди, - мы шли правильно, только не нужно было заходить так далеко на Полночь…
Но слова его в те поры пришлись не по сердцу большинству собравшихся, ему быстро надавали тумаков, разорвали на нем халат, вымазали лицо калом, назвали Безродным Космополитом, а потом, обмотав ему шею его же собственным тюрбаном, собрались удавить, но бросили, поскольку снова увлеклись спором о Значительных Вещах и Принципиальной Позиции.
- А ты – еще ручку ему целовал!
- А ты - его вонючую, грязную ногу!!
- А ты – прах у его стоп!!!
Тут они слегка подрались, но, по бессилию, скоро прекратили битву, и одни из них предлагали переплыть реку, на что им резонно возразили, что за рекой может быть и еще хуже, а другие ратовали за то, чтобы повернуть Назад, в ответ на что им не менее резонно предложили попробовать самим.
- Эта кара Аллаха, братья, кара Создателя, - провыл Бесноватый Дервиш, - мы все время радеем о наших грязных шкурах и забываем о тех, кто поистине чище нас, да и делами достойнее. Я говорю о наших терпеливых, бессловестных братьях-верблюдах. Они – несли на себе наибольшие тяготы пути, они – делили с нами все опасности. И, по высшей справедливости, они тоже имеют Право говорить перед собранием, и, воистину, право их не меньше нашего!
Тут снова начался галдежь, причем у Дервиша оказалось неожиданно-много сторонников.
- Да, да, - сокрушенно кивали они, устыдившись, - это в кару нам за то, что мы решали судьбу наших братьев за них.
И они довольно скоро убедили остальных просить прощения у верблюдов, а после покаяния вопросили у них мудрого совета как жить дальше.
Но верблюды только горделиво поднимали головы на высоких шеях, презрительно глядели на грешников, да непрощающе, непримиримо молчали. Это окончательно добило мятущиеся души кающихся, они зарыдали, пав перед верблюдами на колени – прямо в жидкую грязь. Тут же, кстати, и порешили: во всех обстоятельствах помнить о Верблюдах, защищать их от невзгод, и, поскольку они все не достойны прямого общения с Верблюдами, выбрать из своего числа особливых Верблюжих Защитников.
Тут дождь полил, как из ведра, река на глазах разлилась так, что противоположного берега стало вовсе не видать, а им пришлось настолько плохо, что они временно позабыли про покаяние и опять подняли галдеж в поисках более простых путей к спасению.
- Надо поскорее замостить болото товаром, - сказал Талам-Оборванец, - и по этой-то гати мы и выберемся на сухое место.
- Тебе просто говорить, - завизжал Али-Богатей, - твои они, что ль, - Товары?! Голодранец! Нищеброд! Я тебе так замощу!!!
- Да нет, - уверял Палам-Заплатка, - суть в том, чтобы забить верблюдов, освежевать, надуть воздухом зашитые шкуры и уплыть на них вниз по реке. А там – какова будет воля Аллаха!
Может быть, кто-нибудь и прислушался бы к этим мудрым словам, но тут очень кстати вспомнили о защите Униженных Меньших Братьев и немедленно права защитили.
- Да вы все просто сошли с ума, - отчаянно закричал, потрясая воздетыми кверху руками, Аин Кислоглазый, - вы только послушайте, что сами-то несете! Это ж бред какой-то!!!
И все, услыхав его, нежданно устыдились, поскольку он угадал в тот момент, который бывает почти что в любой бурной дискуссии, а, устыдившись, – к нему прислушались.
- Нужно! Осторожно! Очень осторожно! Поискать тропку через болото!!! Ведь как-то мы же все же таки прошли же через него сюда? Не потонули же в болоте? Только осторожно, братья, прошу вас, осторожнее!!!
- Да благославит тебя Аллах, храбрец! Иди и спаси нас, только, - заклинаем тебя! – будь осторожен!
- Я осторожно. – Проговорил Аин Кислоглазый и приступил к поискам Пути.
Он был предельно осторожен. Ухнула непролазная топь, вкусно чмокнула жидкая грязь, вспухли и лопнули крупные пузыри, после чего на поверхности остался только тюрбан, чудом зацепившийся за чахлый пучок осоки.
Оставшиеся собрались у этого места, ахали, глядя на одинокий тюрбан, и сокрушенно качали головами. А тут еще кто-то глазастый заметил, что на кочке, аккурат рядом с тюрбаном, лежит столь же одинокая, замызганная и посеревшая от времени ушанка, а еще через кочку на чахлом кустике висел широкий берет алого бархата с павлиньим пером, впрочем, - тоже порядочно замызганный. А тут уже все как-то разом увидели, что вовсе не первыми побывали на этом очень уединенном берегу. Там – куча конских костей, а тут – кости человеческие, в окружении истлевшего тряпья. А совсем неподалеку примостился в бочажине полуразвалившийся перекошенный воз, груженый несколько подгнившими тыквами.
Увидав это все, путники, опомнившись, снова подняли шум и гам, кто-то, возревновав в споре, сцепился с собратом по несчастью, при этом воз перекосило еще больше и тыквы градом посыпались на раскисшую землю. Тут, - свидетельствую! – нашелся и еще кто-то (конечно, - не Дервиш-Бесноватый, но и ничем его не хуже), предложивший спросить совета у тыкв.
- У них большие, мудрые головы, братья! А главное, - они родные тут, на этой земле, давно здесь живут и знают все, что только можно знать о здешних путях и напастях… Нам, - Аллах свидетель! – не обойтись без их совета, обратимся к ним.
И, хотя почти все думали по-другому, они уже настолько встали друг против друга, что после нового спора к собственному своему удивлению постановили принять в компанию Собратьев По Несчастью, кроме верблюдов, еще и подгнившие тыквы.
- Все! Молчите все, - гаркнул Фарух-Горбун и с размаху швырнул наземь мокрый тюрбан, а капли дождя скатывались по щетинистой голове, - бараньи головы! Вы не способны даже почесать там, где у вас свербит! Неужели же вам нужно захлебнуться, как свиньям в навозной жиже, чтобы понять: пока у нас не будет одной головы, нового Вожатого, которого будут слушаться все, нравится им это или нет, мы ничего не решим!!! Все!!! Нет больше времени, кончилось время!!! Один раз поставим над собой Вожатого и будет так, как он скажет!
С этим все охотно согласились и начали неторопливо, рассматривая все достоинства и недостатки каждого из числа Собратьев По Несчастью, причем ортодоксы отстаивали кандидатуры караванщиков, Верблюжьи Защитники, соответственно, - верблюдов, а сторонники тыкв изредка подкидывали короткие, коварно заостренные реплики, каждый раз выбирая момент. В общем, по здравом размышлении и взвешенном обсуждении, Вожатым, выбрали, разумеется, тыкву, - из числа тех, что лежали пониже, чтобы никому не было обидно.
Хотя, братие, - а почему бы и не тыкву? Ничем она не хуже ни Старого Вожатого, ни Рустама-Бродяги, хотя, может быть, и не лучше.
Скажете, что корень бед – в сумятице и отсутствии единомыслия? Но тогда чем лучше галдежа и сумятицы было радостное следование за Вожатым-Новатором?
Ага, - скажет почтенное собрание, - именно в нем, смутьяне, и лежит корень всех бед. Именно его волей и дурным правлением угодил в болото несчастный караван…
А издыхать от жажды и солнечных ожогов, на пылком песке, - лучше?
Вы спросите: нет выхода и нет правоты? Вы спросите: как же все-таки следовало поступить путникам, чтобы избежать погибели? Вы хотите какой-нибудь морали?
А вот этого, простите, - не будет. Не положено вам, - морали.
Оценили 5 человек
8 кармы