Моя душа Одессой сожжена.
Внутри лишь - ветер, пыль и пепелище.
И отстранённой кажется жена,
Которой из Херсона брат не пишет.
Жестоко всё. Как ломом и под дых.
И на коленях от удара задыхаюсь.
И реже о вторичном говорю.
И ночью от пожаров просыпаюсь.
И пальцы редко трогают струну.
И не пою четыре года. Не играю.
Всё чаще над могилами стою,
И чувствую, что тоже умираю.
Я понимаю: - Быть так не должно !!!
Я понимаю: - Так ОНИ хотели.
Я понимаю: - важные слова.
Но бесполезны.
Твари.
Преуспели...
И песня, где кефаль - уже как сталь
Куда-то резко вверх. Под область сердца.
И все шаланды уплывают вдаль,
И от Одессы никуда не деться...
Нам очень больно. Часто - странный сон:
Бендюжники.
Костян.
Бутылка водки.
И я молчу. Молчу... Всё чаще - он
Поёт. Всё также. Снова о селёдке.
И я его хватаю за грудки
И харкаю: - "Где ж ты был, проклятый?!!"
А он он не сопротивляется. Ни-ни.
Поёт всё также. Грустно. Виновато...
Как тихо утром. Утром - ни души.
Лишь звон колоколов и запах хлеба...
Да баба Маня местность сторожит.
На лавочке. Молчит. И смотрит в небо.
Порою мне: - "Ты, милый, не греши!
Унынье - грех. Господь тебе угода!"
А я не спорю.
Ей непросто жить.
Не пишет сын.
Совсем.
Четыре года...
Оценили 103 человека
213 кармы