Будители

Штандартенфюрер СС Штирлиц сообщил радистке Кэт, что во время родов женщины кричат на своем родном языке, что дает верную возможность опознать их национальность. Что впоследствии и случилось с Кэт, которая была Катей Козловой.

Наблюдения за современной украинской элитой показывают, что хотя они и не рожают (разве что новую нацию, т. е. в фигуральном смысле), но в ситуациях, когда можно из себя не вымучивать ридну мову, она и не вымучивается. Знакомство с публикуемыми прослушками важных лиц украинского политикума не оставляет иллюзий на этот счет. С одной стороны, украинский вариант «Лет ми спик фром май харт», с другой — вольная и богатая родная речь, т. е. русская. Взять хотя бы безукоризненный русский начальственный мат П. А. Порошенко, используемый им в беседах с журналистами киевского «5-го канала»: «Меня, б…, ни одна падла не показала в Донецке. Я раком по баррикадам лазил! Они что, ох…, что ли, б…!»

Если кто не желает читать прослушки, может знакомиться с сообщениями в социальных сетях, исходящими от сторонников украинской независимости и написанными также на чистейшем, несомненно, родном для авторов русском языке. Например, юмор по поводу того, как горели клопы в Одессе. Или взять интервью теперь уже покойного ген.-майора Кульчицкого: «Скажите своему Путину, пусть выстраивает с нами дружеские отношения. А иначе мы будем отравлять вам колодцы. Мы насыплем вам какую-нибудь гадость в водопровод».

Это все к тому, что по критерию радистки Кэт позиции русского языка на Украине чрезвычайно сильны, что, впрочем, совершенно не мешает на нем, родном, порождать речи, исполненные пекельной ненависти к России и русским. Это никакая не новость, Солженицын в «Архипелаге» писал про 1943 год: «Что русские против нас вправду есть и что они бьются круче всяких эсэсовцев, мы отведали вскоре». Спустя семьдесят лет пришло время и нам отведать.

Впрочем, отведывали и раньше. Социальная группа, которую прежде называли прогрессивной общественностью, а ныне именуют емким эвфемизмом «друзья Маши Гессен», уже довольно давно произносит адресованные России речи ненависти на русском языке и прямо из Москвы, отчего же нельзя делать это также из Киева и Днепропетровска? Тем более что конгениальность этих московских и киевских речей делается все более очевидной.

Всякий конфликт, исполненный ненависти и насилия, прискорбен, но сугубо прискорбен конфликт братоубийственный. Когда сыновья одного отца, проходя через стадию взаимных проклятий, кончают прямым убийством. Рассуждения типа «никогда мы не будем братьями», равно как и насмешки над самой лексикой, так широко использовавшейся в советском агитпропе («братские народы»), делу никак не помогают, ибо можно сколь угодно отвергать братские отношения или же не считать, что есть какая-либо разница в резне между близкородственными народами и народами, весьма друг другу по языку, вере etc. далекими. Можно, конечно, но это не отменяет того факта, что если уже общность по отцу не сработала и дело дошло до прямого братоубийства, то конфликт будет особенно жестоким.

При распадении доселе единого народа и междоусобной брани между его частями для поддержания конфликта требуется гораздо более высокая степень расчеловечивания противника. При войне с людьми, говорящими на непонятном языке, при войне с обобщенными «немцами», т. е. «немыми», «чужими», градус ненависти в общем случае требуется меньший, нежели при войне с братьями. И взаимное открещивание от былого братства тут ничего не меняет. Одно дело случай «Я люблю англичан, когда они у себя дома» (Жанна д’Арк), другое дело, когда со вчерашними братьями невозможно установить, кто у себя дома, а кто не у себя.

Таков бывает результат национального конструирования, примененного к империям в эпоху романтизма. Начиналось все очень хорошо, «будители», т. е. национальные просветители, собирали (или сами сочиняли) памятники древней народной словесности, составляли нормы литературного языка для доселе фактически бесписьменных народов Восточной Европы, развивали национальное самосознание. Вот только при падении империй филологическое творчество обернулось страшной ненавистью между вчерашними однокоренными подданными империй, ибо выяснилось: еще больше, чем памятники фольклора и нормы новообразованных языков, скрепляющим веществом юных государств является пролитая кровь ставших чужими бывших одноплеменников.

Украинский опыт раздвоения единого уже достаточно скорбен, но нельзя поручиться, что он станет последним на территории России. В последние годы случались разные высказывания — от откровенных публицистических набросов до углубленных речей на круглых столах, прямо посвященных грядущему распаду России, которые показывают, что, во всяком случае, попыток повторить «будительство» в российских землях вполне можно ожидать. Формула будителей, уже сработавшая в Юго-Западном крае России на 150%, сводится к следующим пунктам:

а) к изобретению языка, отличного от русского, что не является непреодолимой задачей. Новый язык (сибирский, уральский, петербургский, поморский) не обязан быть ни великим, ни могучим, ни богатым, тем более что рожать все равно будут по-русски, главное — чтобы он был официальным;

б) к сочинению своей, партикуляристской версии истории края. Сочинить свою версию древних укров, битвы при Конотопе и приправить ее совершенно подлинными историями о злонравии центральной власти (сибирские губернаторы М. И. Гагарин и И. Б. Пестель чего стоят) не представит труда;

в) к созданию политической идеи «N-ская область — не Россия», ибо Россия имманентно является мертвенной империей, удушающей все живое, тогда как N-ская область всегда была очагом вольности. Как говорят в народе, г…но вопрос.

При должном проектном финансировании и определенном попустительстве центральной власти еще живущие поколения могут въяве увидеть диалог: «Братцы, вы чего! Я же свой, русский!» — «Я тебе покажу русский, сволочь владимирская!», равно как и добродушный смех некоего внешнего управителя: «Без нас вы друг другу глотки перережете».

Максим Соколов