Александр МАЩЕНКО
У меня в кабинете стоит на полках тысяча книг и висят на стене три футболки: Пеле, привезенная из музея великого бразильца у него на родине в Сантосе; Марадоны – из Италии, где он много лет играл за «Наполи»; и, в качестве шутки — …моя собственная с чемпионата мира-2018, где я, правда, не играл, а работал журналистом.
Диего. Я узнал о нем в конце семидесятых годов прошлого века. «Советский спорт» опубликовал маленькую заметку о юном аргентинском футбольном волшебнике, и я, не знаю почему, еще ни разу не видев его игры, поверил, что это не сказка.
Лето я проводил у бабушки в маленьком украинском селе Гряныкивка. Мы с друзьями сутками пропадали на футбольном поле, играя кто в кого — в Блохина, Буряка, Бессонова, Дасаева, Газзаева, Кипиани, Пеле, Ривелино, Круиффа…
Я им всем предпочитал невиданного, в прямом смысле этого слова, Марадону.
В 1978-м у меня был шанс увидеть Диего в матчах чемпионата мира, но тренер аргентинцев Менотти в последний момент отцепил семнадцатилетнего паренька от сборной. В те стародавние времена зарубежный футбол у нас показывали редко, и, по большому счету, впервые подробно рассмотреть игру Марадоны мне удалось только четыре года спустя, на чемпионате мира в Испании. Правый защитник итальянцев Клаудио Джентиле раз за разом сбивал Диего с ног еще до того, как мяч долетал до аргентинца, и я с трудом сдерживал слезы от этой несправедливости.
В Мексике в восемьдесят шестом сбить его с ног не мог уже никто. Сейчас, когда я пишу эти заметки, глубокая ночь. На мониторе «крутится», наверное, самый легендарный матч того мундиаля, в котором Марадона забил два гола англичанам – сначала рукой, а потом ногой Бога.
Достаю с книжной полки автобиографию «Я – Диего».
«Для нас матч Аргентина – Англия был словно финалом чемпионата мира. Для нас это означало больше, чем победа над футбольной командой, для нас это означало – победить целую страну. Пусть перед игрой мы заявляли, что этот поединок не имеет ничего общего с войной за Мальвинские острова, мы прекрасно знали о том, что очень много аргентинских ребят сложили там свои головы; там, где их убивали словно каких-то пташек… И для нас это было неким подобием реванша за Мальвины. Все мы говорили, что не нужно смешивать политику с футболом, но это была неправда! Неправда! Мы все думали и знали, что эта игра будет больше, чем просто футбольный матч!», — писал Марадона.
В отличие от тех, кто рассказывает, что спорт вне политики, Диего никогда не лукавил. Спорт, как и война, — это продолжение политики другими средствами.
Марадона опять рвется к воротам англичан, а я листаю его книгу. Вот пара трогательных картинок из его детства. Первая – с улицы.
«Еще играя во Фьорито, мы бросали вызов всем и вся. Мы бросали вызов даже солнцу. Моя мама, Тота, которая за мной ухаживала и все время меня баловала, говорила мне: “Пелу, ты будешь играть… но после пяти, когда сядет солнце”. А я ей отвечал: “Да, мамочка, конечно, не беспокойся”. И в два часа дня мы выходили из дома с моим другом Негро, с моим кузеном Бето и еще с кем-нибудь, а в два пятнадцать мы уже играли, до изнеможения, под лучами палящего солнца! И нам было наплевать на всё, мы убивали себя игрой… В семь часов вечера мы брали небольшой перерыв, просили воды в каком-нибудь доме и продолжали играть, пока не потемнеет и на небе, и в глазах. И сейчас, когда я от кого-нибудь слышу, что “это поле недостаточно освещено”, меня так и подмывает сказать: «Да я играл в настоящих потемках, сукин ты сын!»
Вторая – из дому.
«Когда шел дождь, нужно было прятаться от падающих с потолка капель, потому что внутри дома ты промокал больше, чем снаружи. У нас были ванна и умывальник, но не было воды; тогда я и начал заниматься “гирями”, поднимая вместо них двадцатилитровые ведра из-под машинного масла. Мы их использовали для того, чтобы носить в них домой воду от единственной колонки в квартале, чтобы моя мама могла стирать, готовить и т. п. И также для того, чтобы мы могли купаться: рукой осторожно льешь на себя воду из ведерка, чтобы она попала на каждый участок твоего тела. Труднее всего было мыть голову, и зимой мы старались избегать этой процедуры».
А вот описание жизни Диего в Неаполе, где он был кумиром города:
«Я не мог спокойно завернуть за угол, потому что они меня… слишком любили! Я не мог даже пойти купить себе пару ботинок, потому что через пять минут в магазине было разбито стекло, а внутри собиралась тысяча людей».
Мне кажется, Марадона похож на другого футбольного гения — Гарринчу по прозвищу «Радость народа»: такой же искренний и такой же непутевый. Говорят, за гробом Гарринчи шли 300 тысяч человек. Марадону похоронят через несколько дней…
Матч с англичанами закончился, и я «завожу» последнюю игру Диего на чемпионатах мира. 1994 год. Аргентина – Нигерия – 2:1. На самом деле это была, наверное, лучшая аргентинская команда в истории – с Каниджей, Батитустой и «восставшим из пепла» 33-летним Марадоной.
После той игры ему «отрубили ноги». И мы плакали вместе с ним от отчаяния и несправедливости. Он – там, в Америке; я – в университетском общежитии в Симферополе.
«Я никогда не забуду тот вечер 25 июня 1994 года. Никогда, — писал Диего. — Я чувствовал, что провел суперматч и был счастлив. Ничего не подозревавший, я праздновал победу, стоя перед трибуной, а в это время по полю уже шла медсестра, чтобы найти меня. Что я мог подозревать, когда я был чист, чист?! Помню, как я посмотрел на Клаудию, сидевшую на трибуне, и сделал жест, словно говоря: “А это еще кто такая?”. Я был абсолютно спокоен, потому что уже проходил допинг-контроль до мундиаля, и результат неизменно оказывался отрицательным. Я ничего не принимал, ни-че-го! Полная абстиненция! Поэтому я ушел с толстушкой, празднуя и улыбаясь. И отчего мне было не улыбаться?»
Тест показал наличие в крови у Марадоны эфедрина – этот препарат можно купить в любой аптеке, он не дает футболисту никаких преимуществ, но входит в запретный список.
«Я бил кулаками о стену и кричал, кричал, кричал: “Они отымели меня, понимаешь?!” – писал Диего. – Убить надежду 34-летнего человека, который предпринял невероятные усилия для того, чтобы быть в форме, убить надежду целой страны. Кому только взбрело в голову, что я заменил кокаин эфедрином, кому?»
До самого конца своей жизни Марадона был уверен в том, что это допинговое дело было сфабриковано руководством ФИФА в отместку за его выступления – Диего никогда не лез за словом в карман.
«Мне хотелось бы собрать все необходимые свидетельства, все доказательства – и я буду их собирать, — после чего отправиться в ФИФА. Пусть в 60 лет, но я распахну дверь и открою миру правду!»
Увы, в 60 лет Марадона отправился не в ФИФА…
Помните, спорт – это продолжение политики другими средствами? На самом деле Марадона был очень политизированным человеком.
Доказательством тому – не только матч с англичанами, но и… татуировки. На божественной левой ноге, где изображен Фидель, и на правом плече – с Че Геварой.
«Это бестия, которая знает все и обо всем, и умеет так убеждать, что ты понимаешь, как ему удалось сделать то, что он сделал, имея в своем распоряжении десять солдат и три ружья…», — писал Марадона о Фиделе. И продолжал: «С кем бы мне очень хотелось бы познакомиться – я не думаю, что кого-нибудь смогу удивить своим откровением – это Че Гевара, мой дорогой Эрнесто Че Гевара де ла Серна, так звучит его полное имя. Его образ навсегда запечатлен на моем плече, и эта татуировка является настоящим произведением искусства. Но точнее будет сказать, что он живет в моем сердце».
У выросшего в трущобах Марадоны было невероятно острое чувство справедливости. Я легко представляю его в отряде Че где-нибудь джунглях Кубы, Конго или Боливии. Из Диего получился бы блестящий команданте. Хотя, собственно, почему получился бы? Он и был самым настоящим команданте – только на футбольном поле.
Узнав о смерти Марадоны, Пеле сказал, что когда-нибудь они вместе обязательно сыграют в футбол «на небесах». А я, рано или поздно присоединившись к ним… Нет, не стану записывать интервью, сочинять книгу или снимать кино. Я просто попрошусь подавать им мячи.
Оценили 0 человек
0 кармы