Вот мы вроде как все вместе здесь воюем, но для них люди делятся не на офицеров и рядовых, не на поваров и штурмовиков, а на «земных» и «воздушных» ©

ЗЕМНЫЕ И ДРУГИЕ ЛЮДИ

Война состоит не только из сапожной матерщины, бесконечных координат, технических терминов, команд и приказов, не только из устава и его отрицания. Парни в окопах, блиндажах, в уазиках (по дороге на боевые задачи) обсуждают не только как им перехитрить и уничтожить врага, размышляют не только о том, как выжить или вернуться домой целым. Они мечтают не об одних лишь встречах с близкими, вспоминают не одни лишь весёлые попойки с друзьями, делятся друг с другом не только любовными драмами и распущенными фантазиями о жгучих девчонках на гражданке.

Война, несмотря на насыщенность бытовыми и рискованными вопросами, является, помимо всего перечисленного, одним из самых философских занятий в общемировой практике. Здесь людям свойственно наблюдать отнюдь не единственно за перемещениями врага и дисциплиной в рядах собственных подчинённых. Зачастую война вольно или невольно заставляет обращать внимание на весьма неожиданные детали, высвечивает ранее совершенно тусклые стороны жизни, заставляет задуматься о тех человеческих качествах и особенностях, которые при обычных обстоятельствах частенько остаются незамеченными. Война иной раз рождает удивительные метафоры, которые заставляют совершенно иначе смотреть на нашу собственную, людскую, природу.

Одну из таких ярких и неожиданных метафор своим слегка контуженным поэтическим ухом я услышал буквально недавно, общаясь с начальником медицинской службы довольно крупного боевого формирования (а именно целого военного округа). Мой друг-начмед родом с Северного Кавказа и принципиально не является героем публичным, что меня, если честно, крайне печалит — потому что он как раз из тех офицеров, которые с особым вниманием относятся к простому солдату, смотрят действительно в глаза измотанных фронтовым трудом ребят, а не сквозь них. Его рассуждения и наблюдения практически всегда имеют философско-литературную ценность. Мне вряд ли удастся на 100% передать колорит его аккуратных высказываний, но я попробую хотя бы отдалённо передать полёт его медицинской мысли.

— Ты знаешь, — обратился он ко мне, когда мы вышли на традиционный армейский перекур и примостились на импровизированных сосновых лавочках, — недавно на одной из позиций, откуда мы вытаскивали раненых после жёсткого артиллерийского обстрела, бойцы рассказали мне, что для них люди делятся на «земных» и «воздушных». Вот я для них, например, «воздушный». А знаешь почему?

— Из-за комплекции? — предположил я, так как мой друг-начмед сухого и весьма поджарого телосложения.

— Вовсе нет. Совсем не по этой причине, — парирует он. — Понимаешь, моя профессия, моя военная специальность для них «воздушная», потому что я провожу много времени на воздухе. Езжу по госпиталям, на пункты эвакуации — в общем, перемещаюсь по фронту. Себя же они называют «земными» людьми. Потому что они тотально-львиную долю времени находятся под землёй, то есть в глубоко закопанных «военных городках», разбросанных по многочисленным посадкам фронтовой местности. То есть представляешь, вот мы вроде как все вместе здесь воюем, но для них люди делятся не на офицеров и рядовых, не на поваров и штурмовиков, а на «земных» и «воздушных».

В действительности так и есть, и это ни для кого не секрет: целые штабы живут в землянках, так как лучшего лекарства от пресловутых HIMARS и прочих натовских ракет просто-напросто не найти. Я знаю командиров, которые буквально неделями (а то и месяцами — нет, я не драматизирую!) не выходят из-под земли: это и элементарно опасно (из-за FPV-стай), и, собственно, загруженные режимом управления боем, они не имеют возможности вырваться в тыл.

Читать далее — Военный корреспондент Семён Пегов, автор Telegram-канала @wargonzo