В современной России помимо празднования Дня Победы, принято так же вспоминать, как трагическую дату, день начала войны. В этом году мы её вспоминаем семьдесят пятый раз. Юбилей. В этот день нас постоянно убеждают, что СССР по вине Сталина не был готов к войне и жертвы 1941 года на его совести. Но есть и другая, реальная история, которая не описывается в современных средствах массовой информации и в школьных учебниках.
Начало: https://cont.ws/post/296633
Продолжение: https://cont.ws/post/298259
Василевский в своих мемуарах в главе «война началась» пишет: «…Если бы наши войсковые части и соединения были своевременно отмобилизованы, выведены на предназначенные для них планом боевые рубежи, развернулись на них, организовали четкое взаимодействие с артиллерией, с танковыми войсками и авиацией, то можно предположить, что уже в первые дни войны были бы нанесены противнику такие потери, которые не позволили бы ему столь далеко продвинуться по нашей стране, как это имело место. Но отступить нам пришлось бы, так как немецко-фашистские войска все же имели ряд серьезных преимуществ, в том числе такие, как милитаризация экономики и всей жизни Германии, превосходство по ряду показателей в вооружении и численности войск и опыту ведения войны. И неправильно объяснять неудачное начало войны исключительно ошибками Сталина».
Как видим, по мнению Василевского, как бы хорошо советские войска ни подготовились к удару немцев, ОТСТУПИТЬ НАМ ПРИШЛОСЬ В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ. Но отступать то же нужно умело. И какая вина Сталина в том, что военные не научились обороняться, а надеялись только наступать? Хотя обороняться их то же учили. Василевский пишет: «В директивах наркома обороны руководящему составу Красной Армии одновременно с задачами по отработке наступательных операций обязательно, причем конкретно и подробно, ставились задачи и по оборонительным операциям».
Оправдывать неудачи на фронте внезапностью наступления немцев конечно можно. Хотя по большому счёту о неизбежности немецкого наступления все военные знали и до 22 июня и обязаны были к нему подготовиться. Подготовиться к возможности внезапного удара. Как в любой борьбе. Ведь в любой силовой борьбе, не только в военном противостоянии, любой противник для достижения своей победы старается нанести удар, который не ожидается. Подготовка к борьбе и заключается в выработке навыков защиты именно на неожиданные удары противника.
Ну, допустим, - не знали, не готовились к нападению немцев 22 июня. Допустим, Сталин мешал привести все войска в полную боевую готовность к 22 июня, как нас уверяет Жуков и историки, опирающиеся на его воспоминания о начале войны. Но ведь к району нападения были стянуты войска численностью не меньшей, и по своему оснащению не уступающие противнику. Эти войска не были уничтожены за один день. Что мешало военному руководству грамотно организовать слаженное сопротивление врагу уже после 22 июня? Через полмесяца? Через месяц?
Допустим, не успели рассредоточить самолёты по фронтовым аэродромам и при внезапном налёте 22 июня их начали уничтожать немецкие бомбардировщики. Но ведь в стране существовали средства ПВО. Оснащать этими средствами защиты расположения войск и держать их в постоянной боевой готовности то же Сталин запрещал? Часть подразделений ПВО всегда должна находиться на боевом дежурстве именно для того, чтобы предотвратить внезапное нападение. И не одно государство не может обвинить соседнюю страну в агрессивных намерениях за то, что ПВО находится в готовности №1. Почему же немецкие бомбардировщики, сбрасывающие бомбы на аэродромы, на скопления техники, на воинские части не напарывались на заградительный огонь зенитных орудий и не потеряли не одного самолёта?
У нас принято сосредотачивать внимание на героических моментах истории, а те, по чьей вине стране приходится прилагать героические усилия, исправляя их ошибки, как правило, не вспоминаются. Но герои не перестанут быть героями, если мы назовём просчёты и тех, кто их допустил, просчёты, за исправление которых впоследствии отдавали свои жизни наши герои.
С помощью Хрущёва, после «разоблачения» культа личности Сталина на 20 съезде КПСС, все просчёты первого полугодия войны стали валить на Сталина. Те военные, и речь тут идёт, прежде всего, о высшем военном руководстве страны, фронтов и отдельных армейских соединений, по вине которых советская армия теряла недопустимо громадное количество людей, техники и территории в первые месяцы войны, остались не названы. Они приписаны к героям, хотя некоторые из них исправляли в течение последующих военных лет свои собственные ошибки, побеждали, учась на своих собственных ошибках, побеждали за счёт тех, кто героически умирал, расплачиваясь за их ошибки.
Война предполагает различные степени ответственности, от рядового солдата, до маршала и не нужно всё валить в одну кучу. У каждого события на войне, на каждом уровне ответственности есть свой автор с фамилией, именем и отчеством. Точно так же, как победоносное наступление советской армии сопряжено с разгромным отступлением германской, так и наступление германской армии имеет своей противоположной стороной советское отступление. «Маршалы победы» названы. А кто из нас знает «маршалов поражения», «маршалов отступления»? С советской стороны знаем про Павлова и арестованных вместе с ним военачальников. И всё? Но ведь отступление после ареста Павлова, после 30 июня не закончилось. Кто ещё в последующие месяцы отступления незнанием обстановки, своей некомпетентностью помогал немцам создавать котлы, в которых гибли целые армии?
Капитан Красной Армии Анатолий Кружин, о первых днях и месяцах войны вспоминал так: «У нас шок затянулся, и надолго. Как мне кажется, Красная Армия не была готова к обороне до самого июля и, пожалуй, даже до начала августа. Это произошло только под Новгородом, в районе Старой Руссы. Но раньше, в июле, Красная Армия отступала, это был самый настоящий хаос. На Северо-Западном фронте разведку вели специальные подразделения, но они не выясняли, где находятся немцы, нет. Они искали местоположение собственных войск!» То же самое происходило и на других фронтах.
Неспособность центрального военного руководства справится с охватившим войска хаосом в первые месяцы войны, очевидна. И именно такая его импотенция привела к массовому, неоправданно большому уничтожению советской авиации, танков и прочего накопленного до войны вооружения, к оставлению под немецкой оккупацией громадной территории европейской части страны. Всё списывать на внезапность нападения немцев, на одного Сталина, как это делалось в советское время и делается сейчас, это значит не дружить с собственной головой. То есть те, кто нас в этом убеждают, считают нас слабоумными.
В наше время, помимо мемуарной литературы советских военных, мы имеем в свободном доступе переводы иностранной литературы, в которой приведены воспоминания немецких военных. Всех, от рядовых солдат, до высшего руководства Германии. Это позволяет оценить войну так же со стороны противника. Я приведу несколько отрывков из книги Роберта Кершоу «1941 год глазами немцев»[1].
Вот одно из описаний первого дня войны: «Для 45-й дивизии вермахта начало кампании оказалось безрадостным: 21 офицер и 290 унтер-офицеров, не считая солдат, погибли в первый же день войны. За первые сутки в России дивизия потеряла почти столько же солдат и офицеров, сколько за шесть недель французской кампании».
Автор книги пишет: «Сводка ОКВ за 22 июня сообщала: «Создается впечатление, что противник после первоначального замешательства начинает оказывать все более упорное сопротивление».3-й батальон 18-го пехотного полка (группа армий «Центр»), насчитывавший 800 человек, был обстрелян русским арьергардом. Силы русских состояли исключительно из политработника и четырех солдат, с невиданной ожесточенностью защищавших временную позицию посреди поля пшеницы. «Я не ожидал ничего подобного, — срывавшимся от волнения голосом признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. — Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов». Подобные инциденты оставляли гнетущее чувство неуверенности. Ветераны прошлогодней кампании во Франции привыкли к тому, что неприятель, оказываясь в безвыходном положении, предпочитал сдаваться. А здесь все получилось совершенно по-иному. «Мы вынуждены были признать, что именно такие мелкие, разрозненные группы русских представляют для нас самую большую опасность», — резюмировал Хаапе».
И вот ещё одно свидетельство: «По имеющимся данным, девять советских летчиков совершили таран только в первый день войны 22 июня 1941 года. Полковник люфтваффе поражен: «Советские пилоты — фаталисты, они сражаются до конца без какой-либо надежды на победу и даже на выживание, ведомые либо собственным фанатизмом, либо страхом перед дожидающимися их на земле комиссарами». Немцы побеждали в воздухе, но их противник, несмотря на нанесенный ему урон, все еще представлял смертельную опасность».
В книге так же читаем следующее: «Немецких танкистов, убежденных в собственном превосходстве, очень скоро после начала войны ожидал неприятный сюрприз, когда они столкнулись с новыми типами советских танков. Так один-единственный танк на двое суток сумел остановить продвижение передовых частей 6-й танковой дивизии. Его броню сумели пробить только два 88-мм зенитных снаряда, пять остальных лишь оставили глубокие борозды на броне. А о попадании 50-мм противотанковых снарядов свидетельствовали только синеватые пятна окалины. Что же касается следов от попаданий немецких танковых снарядов, их вообще не осталось, хотя такие попадания отмечались, и не одно. Группа саперов, пробравшись к танку, заложила под него два мощных заряда взрывчатки. Когда их подорвали, ответный огонь танкового орудия ясно дал понять, что танк по-прежнему боеспособен. Это был советский танк КВ-1 («Клим Ворошилов»), вооруженный 76,2-мм танковой пушкой. Немецкие танки в значительной мере уступали советским в весе, вооружении, дальности хода, скорости и по ряду других показателей. Уже один только внешний вид 34-тонного новейшего советского танка Т-34 вызывал оцепенение немецких танкистов». «Майор Кильманзег в разговоре с командующим 6-й танковой дивизией, обсуждая детали первого боя с советскими тяжелыми танками, сказал: «Герр генерал, эта война отличается от той, которую мы вели в Польше или во Франции». В нынешней нам пришлось столкнуться с сильным врагом, и даже не все офицеры оказались к этому готовы. И лишь «благодаря мужеству командиров удалось совладать с паникой».
«Немецкие танки вмиг перешли в разряд исключительно противопехотного оружия… Отныне основной угрозой стали неприятельские танки, и необходимость борьбы с ними потребовала нового вооружения — мощных длинноствольных пушек большего калибра».
Но в своих воспоминаниях о тех событиях немцы, помимо упорного сопротивления русских отметили и другое: «Основной причиной страшных потерь, понесенных танковыми войсками Советов, стало германское превосходство в воздухе. Танковые колонны русских регулярно подвергались налетам истребителей и пикирующих бомбардировщиков люфтваффе, и это имело для них катастрофические последствия».
Вот что вспоминает про 22 июня штурман Арнольд Дёринг (53-я бомбардировочная эскадра люфтваффе) самолет которого пересек советскую границу в 4 часа 15 минут: «Я, как обычно, провел корректировку курса. Затем, выглянув в окошко, заметил, что землю окутал туман, но цели были все же различимы. Больше всего меня поражало бездействие средств ПВО противника». «Наши бомбы рвались рядом с танками, орудиями, между автомобилями, охваченные паникой русские разбегались в разные стороны. Паника там внизу царила ужасающая, никому и в голову не приходило пальнуть по нам разок».
Автор книги пишет: «За период 23–26 июня 1941 года число подвергнутых атаке советских аэродромов возросло до 123. К концу июня месяца было выведено из строя 4614 советских самолетов, немцы потеряли 330. Потери Советов на земле составили 3176, в воздухе — 1438. Таким образом, люфтваффе завоевало господство в воздухе. Генерал-фельдмаршал Кессельринг вспоминал об этих днях: «Урон, нанесенный совершенно неготовым к отражению атак противника советским аэродромам, вообще трудно поддается какой-либо оценке. Когда на них стали падать первые бомбы, экипажи машин мирно спали. Самолеты не были замаскированы и стояли крыло к крылу у взлетных полос. Аэродромы базирования бомбардировочной авиации располагались не в тылу, а были выдвинуты к самой границе и, конечно же, не располагали соответствующими средствами ПВО. Если им и удавалось позже подниматься в воздух, их неповоротливые боевые порядки без истребителей сопровождения становились мишенью для вертких «мессершмиттов». 3-я истребительная авиаэскадра под командованием майора Гюнтера Лютцова в течение 15 минут сбила 27 советских бомбардировщиков. Немцы не потеряли ни одной машины. Именно этим и объясняется эйфория, охватившая германский генералитет в первые дни и недели войны».
Так кто виноват в том, что советские аэродромы и места расположения других воинских частей не располагали соответствующими средствами ПВО, а неповоротливые бомбардировщики летали без сопровождения истребителей и становились лёгкой добычей для вертких «мессершмиттов»? И это при том, что по оценкам противника: «Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого», — сетовал фон Вальдау. По его мнению, дальнейшие успехи становились возможными за счет нанесения максимально больших потерь русским при «минимальных собственных». И это при том, что половина имеющихся в наличие советских истребителей по своим качественным характеристиками не уступало, а МиГ-3 даже превосходил «мессершмит», лучший немецкий истребитель (Ме-109Е).
Так кто помогал немцам целый месяц наносить советской авиации максимально большие потери при минимальных немецких? Неужели и тут по прямому указанию Сталина не использовались средства ПВО, а бомбардировщики летали без сопровождения истребителей?
Вот как оценивает состояние немецких армий через три месяца боёв автор цитируемой тут книги: «Вермахт, свято уверовавший в свое превосходство, уже к сентябрю был вынужден столкнуться с проблемой, откуда взять необходимые для ведения боевых действий ресурсы».
Почему же война не закончилась в сентябре 1941 года, когда Германия столкнулась с проблемой, ресурсов для ведения боевых действий? Вот что мы читаем в цитируемой книге: «Признаков оперативного отхода нет и следа, — так считал Гальдер. — …русское командование благодаря своей неповоротливости в ближайшее время вообще не в состоянии организовать оперативное противодействие нашему наступлению. Русские вынуждены принять бой в той группировке, в которой они находились к началу нашего наступления», — продолжает он свою мысль».
И так, начальник Генерального штаба ОКХ в неудачах русских в первые месяцы войны винит русское командование, которое не в состоянии организовать оперативный отход для концентрации войск и организации оперативного противодействие в зоне наступления немцев. Военное командование, в силу своей неповоротливости, было не в состоянии быстро, оперативно увеличить группировку войск противостояния в нужном месте.
Автор пишет: «Ожесточенные танковые сражения в приграничных районах сочетались с беспрепятственным продвижением на других участках фронта сначала на Минск, а потом и на Смоленск. Граф фон Штраховиц — в тот период обер-лейтенант 15-го танкового полка — вспоминал: «У нас не оставалось времени поспать, так как мы круглые сутки ехали». То есть, советское командование, удерживая позиции возле границы, позволило на отдельных участках прорвать оборону и продвинутся силам немецкого прорыва в глубокий тыл армий, отсечь свои армии от снабжения и связи.
Но, как говорится, «вернёмся к нашим баранам».
Высший орган стратегического командования - Ставку Главного Командования Верховный Совет СССР учредил на второй день войны, 23 июня 1941 г. Возглавил Ставку нарком обороны маршал Тимошенко. Он и был первым Главнокомандующим Красной Армии в Великой Отечественной войне, но был недолго. Не прошло и недели, как выяснилось, что советские маршалы и генералы не только не способны командовать Красной Армией, но и не представляют, что происходит на фронтах.
К 25 июня войска группы армий «Центр» завершили формирование двух первых котлов: 12 советских дивизий были окружены в районе Белостока и Волковыска; в течение последующих четырех дней еще 15 советских дивизий попали в окружение в районе Минска. 29 июня 1941 г. советское правительство вдруг узнало, что войска Западного фронта сдали немцам столицу Белоруссии город Минск. Узнало не от своего Верховного Главнокомандующего Тимошенко и не от начальника Генерального штаба Жукова, а из передач европейских радиостанций.
А.И. Микоян вспоминал[2], что с некоторыми военными округами не было никакой связи. Собравшиеся у Сталина - он, Молотов, Маленков и Берия забеспокоились. Микоян пишет: «Сталин позвонил в Наркомат обороны маршалу Тимошенко. Однако тот ничего конкретного о положении на западном направлении сказать не смог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат и на месте разобраться с обстановкой. …В наркомате были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Жуков докладывал, что связь потеряна… Около получаса говорили довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: "Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?" Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату».
Поясню, что в армии за связь отвечают начальники штабов. Начальники войск связи подчинялись непосредственно им. За связь в Красной Армии отвечал начальник Генштаба Жуков, причем ответственность шла сверху вниз, т.е. вышестоящие штабы обязаны были удерживать связь с нижестоящими. По военным уставам, ответственность за бесперебойную связь несет командование вышестоящее. Раз отсутствовала связь с округами, значит, не были предусмотрены дублирующие линии связи. Значит, не были предусмотрена подстраховка проводной связи другими ее видами (радио, авиация). Никакой Сталин не запрещал военным создавать дублирующие линии связи, отрабатывать применение радиосвязи на принятых на вооружение радиостанциях в самых сложных условиях, включая окружение. Это являлось их прямой обязанностью.
Переживания Жукова, похожи на вечные переживания коммунальщиков, отвечающих за состояние улиц в городах - Кто бы мог подумать? Зимой, в середине января и вдруг выпал снег? И квадратные глаза при этом. Дело в том, что в бою любая армия в первую очередь стремится нанести удар по командным пунктам и линиям связи противника. Это аксиома военной теории. Жуков с этой своей элементарной задачей справиться был не способен даже через неделю после начала войны.
Что делал тогдашний Верховный Главнокомандующий Тимошенко, Микоян не написал, но о его настрое можно судить по воспоминаниям управляющего делами Совнаркома Чадаева, который передает вот такой телефонный разговор Сталина с Тимошенко: «- Я вижу, Вы недовольны мной, слышался густой бас Тимошенко. - А я вижу, Вы слишком раздражены и теряете власть над собой.- Раз я плохой в Ваших глазах, прошу отставку. - Что? Отставку просите? Имейте в виду, у нас отставок не просят, а мы их сами даём... - Если Вы находите, дайте сами. - Дадим, когда нужно, а сейчас советую не проявлять нервозности это презренный вид малодушия».
Итак, до войны каждый маршал и генерал мнил себя непобедимым Суворовым, но как только началась война, то оказалось, что наркому обороны срочно захотелось в отставку, а начальник Генштаба от вопроса о положении на фронтах впадал в истерику. Что оставалось делать советской власти? Ждать, пока эти генералы Армию и страну немцам сдадут, так и не поняв, что произошло?
В результате, 10 июля Верховный Совет Ставку Главного Командования реорганизовал в Ставку Верховного Командования и председателем ее назначил Сталина. «К середине июля 1941 года, пишет Василевский, в условиях крайне напряженной обстановки войскам Красной Армии удалось временно стабилизировать фронт». 8 августа 1941 г. должность Сталина была изменена в названии, и он стал называться не Председателем Ставки, коллегиального органа управления, а Верховным Главнокомандующим. Таким образом, не предполагая, не собираясь и не готовясь, Сталин неожиданно для себя вынужден был стать помимо главы правительства, еще и военным вождем СССР.
Вначале наступления немцы добились осуществления своего плана «Барбаросса» только в центре советско-германского фронта, где командовал генерала Павлов (до 30 июня 1941 г.). Здесь они двумя последовавшими друг за другом операциями окружили войска Западного фронта сначала под Минском, а затем под Смоленском. Путь на Москву был ими фактически открыт, и все немецкие генералы упрекают Гитлера за то, что он повел наступление не на Москву, а в тыл советского Юго-западного фронта.
Но группа немецких армий «Центр» слишком глубоко вклинилась по направлению к Москве, и ее положение стало опасным. Не разгромленные войска Ворошилова и Буденного могли ударить с севера и с юга по основанию немецкого клина и окружить войска, идущие на Москву. Гитлер этой опасностью пренебречь не мог. По плану «Барбаросса» немцы планировали окружить наши войска не только в центре, но и на флангах. Сталин видел эту опасность и принял меры, создав Брянский фронт. Предполагалось, что ударом с запада войск Юго-западного фронта и с востока - войск Брянского фронта, прорыв немцев на юг будет смят и ликвидирован. Но продвижение Гудериана остановить не удалось
Г.К. Жуков в своих мемуарах привычно врет, что, дескать, 29 июля 1941 г. он предложил отвести войска Юго-западного фронта на восток и оставить Киев, а Сталин, дескать, его за это гениальное предложение выгнал с должности начальника Генштаба. Данное утверждение сомнительно, поскольку в кабинете Сталина (где, как утверждает Жуков, это происходило: «29 июля …я прошел в приемную И. В. Сталина и попросил его доложить обо мне…») присутствие Жукова в указанную им или близкую дату не зарегистрировано[3]. Кроме того, реальная угроза окружения возникла спустя полтора месяца от той даты, что указывает Жуков, после того, как совместными ударами Брянского и Юго-западного фронтов не удалось остановить продвижение немцев. Вопрос об отводе войск Юго-западного фронта решался 11 сентября, когда начальником Генштаба был уже Шапошников. Сталин тогда не на чём не настаивал и пытался опереться на «профессионализм» своих генералов и маршалов, а не на свое собственное понимание обстановки, но генералы сами не могли понять чего же они хотят и именно такой «профессионализм» вёл к разгрому.
Маршал Баграмян, на тот момент генерал-майор и начальник оперативного отдела штаба Юго-западного фронта, восстановил события тех дней по копиям телеграмм и собственным воспоминаниям[4].
Командующий фронтом Кирпонос обратился к Шапошникову с предложением оставить Киевский УР и Киев и отвести все войска на 250 км на восток от Киева на рубеж реки Псел. Но маршал Шапошников категорически запретил это делать. Тогда, как пишет Баграмян: «Кирпонос связался с Буденным и попросил его разъяснить начальнику Генерального штаба, что малейшее промедление с отводом войск фронта грозит роковыми последствиями. Начальник Генштаба стоял на своем. Тогда Буденный передал в Ставку следующую телеграмму: "Военный совет Юго-Западного фронта считает, что в создавшейся обстановке необходимо разрешить общий отход фронта на тыловой рубеж.
…Вечером 11 сентября Кирпоноса вызвала Москва. Поздоровавшись, Сталин заявил: "Ваше предложение об отводе на рубеж известной вам реки мне кажется опасным". Он сослался при этом на неудачи, когда войска фронта отходили. "Какая гарантия, что то же самое не повторится теперь? Это первое…»
Надо пояснить, чего боялся Сталин. Когда 30 июня 1941 г. Ставка разрешила Юго-западному фронту отвести войска от новой границы к укрепрайонам на старой границе, то фронт этот маневр произвести не смог. Отвод всех войск сразу привел к тому, что немцы опередили колонны наших отступающих войск и едва не ворвались в Киев. Закрепиться на УРах старой границы не удалось, пришлось отступать дальше - до Днепра. Баграмян применил термин «неудача», хотя сдача без боя мощных укреплений, имевшихся у старой границы, было проявлением полной безграмотности или преступной халатности военных.
Дальше Баграмян приводит предложение Сталина, который указывает командующему фронта на необходимость соблюдения элементарного требования при отступлении: «Выход может быть следующий. Первое. Немедленно перегруппировать силы… Второе. Немедленно организовать оборонительный рубеж… Третье. По исполнении этих двух пунктов, и только после исполнения этих двух пунктов… начать эвакуацию Киева. Подготовить тщательно взрыв мостов. Никаких плавсредств на Днепре не оставлять, а разрушить их и после эвакуации Киева закрепиться на восточном берегу Днепра, не давая противнику прорваться на восточный берег. Перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути для сопротивления». То есть Сталин требовал перестать панически бегать от врага и организовать наконец грамотное сопротивление, заранее организованный переход от одной оборудованной позиции сопротивления к другой. «В аппаратной наступила тишина» - пишет Баграмян и далее поясняет: «Своей железной логикой Верховный Главнокомандующий мог обезоружить кого угодно. Ведь, по существу, Сталин не возражал против отхода, а предлагал лишь надежно обеспечить его организацией обороны по реке Псел...».
Описанием реального диалога Сталина с командованием фронта, Баграмян разоблачает ещё одну ложь о Сталине созданную Жуковым и всё время везде повторяемую. Баграмян указывает, что Сталин не возражал против отвода войск за Днепр. А в мемуарах Жукова читаем: «Киев придется оставить, твердо сказал я. Наступило тяжелое молчание... Я продолжал доклад, стараясь быть спокойнее. — Какие там еще контрудары, что за чепуха? вспылил И. В. Сталин. — Опыт показал, что наши войска не умеют наступать... И вдруг на высоких тонах бросил: Как вы могли додуматься сдать врагу Киев? Я не мог сдержаться и ответил: Если вы считаете, что я как начальник Генерального штаба способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт». Кому верить – Жукову или Баграмяну, решайте сами.
Читаем дальше изложение событий в мемуарах Баграмяна: «Кирпонос стремительно повернулся к бодистке: — Передавайте! Говорил он медленно, словно процеживал каждое слово: — У нас и мысли об отводе войск не было до получения предложения дать соображения об отводе войск на восток с указанием рубежей, а была лишь просьба в связи с расширившимся фронтом до восьмисот с лишним километров усилить наш фронт резервами... Захватаев потом рассказывал, что Тупиков, слушая Кирпоноса, схватился за голову. Сам того не замечая, Кирпонос неожиданно отказался от всего, о чем просил совсем недавно. Это сразу поняли все, кто стоял рядом. И конечно, уж никак не ускользнуло от внимания Сталина. Снова застучал аппарат. Слова на ленте — тяжелые, как слитки: "Первое. Предложение об отводе войск Юго-Западного фронта исходит от вас и от Буденного, главкома Юго-Западного направления. Вот выдержки из донесения Буденного от 11 числа..." И далее последовали фразы из знакомой уже читателю телеграммы Буденного, в которой тот, ссылаясь на просьбу Военного совета фронта, со всей присущей ему прямолинейностью и решительностью настаивал на немедленном отводе войск Юго-Западного фронта».
Сталин не знал, что решить, ведь оказалось, что и Генштаб, и командующий Юго-Западным фронтом против отвода фронта с занимаемых позиций. Затем последовал приказ: «Киева не оставлять и мостов не взрывать без особого разрешения Ставки».
Маршала Буденного довольно подло «подставили». Он в глазах Ставки оказался не только паникером, ни с того, ни с сего начавшим кричать об отводе войск, но еще и негодяем, который к своей панике присоединил Кирпоноса. На следующий день Ставка сняла Буденного с должности и назначила на его место Тимошенко. Но это мелочь по сравнению с тем, что произошло дальше.
Через 6 дней немцы замкнули окружение Юго-западного фронта, и напрасно Тимошенко требовал от Кирпоноса немедленно начать отвод войск, Кирпонос ждал письменного приказа от Ставки, который попал к нему только 19 сентября. Своим диким решением Кирпонос погубил сотни тысяч советских солдат. К моменту окружения в котле оказались 452,7 тыс. человек, 2642 орудия, 1225 минометов, 64 танка. Такова была стоимость первого урока, который дали Сталину на посту Верховного Главнокомандующего его маршалы и генералы с их авторитетом «профессионалов».
Киевский был не единственным котлом, в которых в окружении, без связи, без снабжения топливом, голодные, не имея снарядов и патронов, гибли советские армии в начале войны. Они гибли и попадали в плен в котлах под Белостоком, Гродно, под Уманью, под Витебском, Оршей, Могилевом, Гомелем, под Смоленском, под Черниговом, в районе Мариуполя, под Брянском и Вязьмой. В брянском котле оказались 27 дивизий, 2 танковые бригады, 19 артиллерийских полков и полевые управления трех армий. Под Вязьмой во вражеское окружение попали 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК и полевые управления четырех армий.
Окружение не ведёт к неизбежному разгрому, если попавшие в окружения войска имеют бесперебойную радиосвязь с центральным командованием, если во внешнем и внутреннем кольце окружения ведётся фронтовая разведка и правильно оцениваются силы противника, замкнувшие кольцо. Если по противнику в слабые места с двух сторон наносится согласованный концентрированный удар и в результате создаётся коридор для организованного выхода частей из окружения. У советских войск были технические возможности для быстрой концентрации войск на нужном направлении. Например, танки, которые передвигались в два раза быстрее немецких. Всё было, кроме грамотного управления организацией взаимодействия войсковых соединений. И это неумение командования фронта и армий, участвующих в сражении, организовать взаимодействие армий в первые месяцы войны оплачено миллионами потерянных жизней солдат. С этой своей обязанностью в первые месяцы войны военное командование не справилось. И это при том, что в случаях создания котлов, немцы не имели для их образования и удержания не превосходства в численности войск, не превосходства в их вооружении. Например, при создании котла в районе Вязьмы. Опишу события в районе Вязьмы подробней.
Это произошло через четыре дня после официального завершения сражения под Киевом. Гудериан стал перебрасывать силы на северо-восток в направлении Брянск — Орел.
В книге «1941 год глазами немцев» Кершоу пишет: «В составе группы армий «Центр» немцы имели около двух миллионов солдат (1 929 000 человек). В противостоявших ей трех советских фронтах (Западном, Резервном и Брянском) насчитывалось 1 250 000 солдат Красной Армии. Около одной трети численности составляли службы снабжения и тыла, таким образом, в боевых частях и подразделениях у немцев было 1,2 млн человек против 800 тысяч у русских, то есть на каждых 8 солдат вермахта приходилось 5 красноармейцев. Для гарантированной победы этих сил было маловато, обычно победное соотношение выглядит как три к одному. Именно трехкратное превосходство в живой силе и технике позволяет рассчитывать на прорыв обороны врага и его сокрушительный разгром. Однако и цифры не всегда решают исход операции, не следует забывать и о тактике, о разумном распределении сил». То есть, советская армия на этом направлении имела в два раза больше сил, чем то количество, что позволило бы немцам победить в наступлении.
Тем ни менее наступление немцев не сдержали и немецкий Ефрейтор-артиллерист, подразделение которого оказывало огневую поддержку 23-й пехотной дивизии, написал: «Наконец, после двухмесячной обороны этого окаянного фронта мы вновь неукротимо движемся вперед». И о том, что темпы наступления таковы, что личный состав вот уже восьмой день не имел возможности ни умыться, ни побриться. Только его батарея 59-го артиллерийского полка захватила в плен 1200 русских. И о том, что «за все эти недели до 2 октября мы вдоволь насмотрелись на советские бомбардировщики, теперь же их будто ветром сдуло». Так советское командование сдерживало наступление немцев авиацией.
Фельдфебель Карл Фукс, командир трофейного легкого чешского танка «38 Т», действовавший на границе Вяземского котла, отмечал: «Вот уже несколько дней, как враг предпринимает тщетные попытки прорвать железное кольцо нашего окружения. Произошло неминуемое! Лишившись командования, массы русских устремились на наши позиции, днем и ночью штурмуя их».
Тут же описание того, как этот штурм выглядел: «Атака их выглядела совершенно невероятно. В бой в лесах под Чекулино они шли целыми колоннами, с артиллерией, лошадьми и грузовиками. Стеной надвигались на нас. Идеальные мишени для наших артиллеристов! А те расстреливали вражеские орды в упор залпами, непрерывным огнем. Это было самое настоящее истребление».
Вот другое описание попыток вырваться из окружения. «Напряжение стало почти осязаемым, — вспоминает Браун, — когда первые ракеты прочертили ночное небо. И в свете вспышек ракет мы увидели такое, от чего кровь в жилах застыла, — сотни, нет, не сотни, тысячи русских надвигались на наши позиции». С того момента, по словам Брауна, солдаты утратили чувство времени. «Семь раз атакующих русских разносили в клочья прямо у наших позиций». Остальные отходили. У немецких позиций скапливались горы трупов, за которыми оставшиеся в живых русские солдаты укрывались от ураганного огня немцев. Из этой жутко колыхавшейся горы доносились призывы о помощи и крики раненых, придавленных мертвецами. «Рассвет принес чувство облегчения, — вот-вот на подмогу должны были подойти танки. Солдаты получили возможность немного расслабиться. Вдруг эта куча мертвецов зашевелилась, задвигалась, — с ужасом вспоминал Браун. Несмотря на обстрел из всех видов оружия, масса красноармейцев стала вновь надвигаться на наши позиции. Снаряды, попадавшие в нее, беспощадно уродовали скопление плоти, рассекая ее на части, придавая ей сходство с гидрой, конвульсивно раскинувшей коричнево-буроватые щупальца». …«Подобно приливной волне русские перекатывались через брустверы наших траншей, вливались в них, устремляясь в наш тыл, сметая прочь и затаптывая наши орудийные расчеты. Обезумевшая от страха смерти людская масса устремлялась на восток, к выходу из кольца». …
А вот оценка соотношения сил удерживающих кольцо окружения: «Там было еще хуже, чем тогда у Ярцево [Ярцево — самый тяжелый участок смоленского кольца окружения. Прим. авт.]. Там враг атаковал группировками, равными по численности батальону. А здесь на нас бросались дивизии, а мы отражали их атаки всего-навсего парой моторизованных пехотных рот, причем на участке шириной в 12 километров! Какой толк от всех этих тяжелых вооружений и благоприятных участков территории… если удерживаться приходится лишь с помощью постов охранения?»
Генерал-фельдмаршал фон Бок в ежедневном приказе на 19 октября объявил: «Битва за Вязьму и Брянск сокрушила глубоко эшелонированный фронт русских. В тяжелых схватках с численно превосходящими силами противника разгромлено 8 русских армий в составе 73 стрелковых и кавалерийских дивизий, 13 танковых дивизий и бригад и крупные силы артиллерии.
Трофеи составляют: 673 098 пленных, 1277 танков, 4378 артиллерийских орудий, 1009 зенитных и противотанковых орудий, 87 самолетов и огромное количество боевой техники. С честью выдержав эту тяжелую битву, вы совершили величайший в ходе этой кампании подвиг!»
Миллионов жизней солдат стоило обучение наших генералов в реальной войне умению воевать, умению держать оборону, отступать, не допуская окружения, умению самим загонять в котлы немецкие армии. За июнь, июль, август, сентябрь безвозвратные потери на полях сражений составили 2 067 801чел.[5]
За 166 суток боёв с 22 июня по 4 декабря 1941 г. общие безвозвратные потери СССР на всех фронтах составили 2630 тыс. чел. В среднем в сутки советская армия теряла 21 тыс. чел. Безвозвратные потери вместе с санитарными за шесть месяцев и девять дней 1941 г. составили 4 млн 473 тыс. 820 чел. Из них убито и умерло на этапах санитарной эвакуации -- 465,4 тыс. чел.; умерло от ран в госпиталях-- 101,5 тыс. чел.; умерло от болезни, погибло в результате происшествий и т. п. -- 235,3 тыс. чел.; пропало без вести и попало в плен -- 2335,5 тыс. чел.; ранено, контужено -- 1 256,4 тыс. чел.; заболело 66,1 тыс. чел., обморожено -- 13,6 тыс. чел. Особенно высок процент (52,2 % общих потерь) пропавших без вести и попавших в плен[6]. Никогда больше за весь оставшийся период войны ни при каких стратегических и фронтовых операциях таких громадных среднесуточных потерь не было.
А всего за Великую Отечественную войну (включая кампанию на Дальнем Востоке) безвозвратные потери армии и флота составили 11 млн. 285 тыс.
На данные момент наиболее полное исследование по демографическим потерям Германии провел немецкий историк полковник Рюдигер Оверманс. Источником выборки послужила картотека немецкой службы по оповещению близкий родственников павших, содержащая 18,3 млн. персональных карточек. Согласно приложению к закону ФРГ «О сохранении мест захоронения» общее число захороненных на территории СССР и Восточной Европы немецких солдат составляет 3,226 млн. Современные данные Оверманса о немецких потерях практически совпадают с тогдашними гитлеровскими данными. Например, по Овермансу в 1941 году пало 302 000 германских солдата, а по тогдашним данным 260 000[7].
Если исходить из этих данных, то выходит что в 1941 году немецкая армия в ходе наступательных операций потеряла почти в 10 раз меньше, чем советская армия. Хотя советские и российские историки считали и считают, что указанные в источниках из ФРГ и других западных стран людские потери фашистской Германии во второй мировой войне существенно занижены. Их точный подсчет на государственном уровне до сих пор не осуществлен. В обнародованных же по этому вопросу материалах, в связи с отсутствием единой методики подсчета, много противоречивых данных. Нередко учет германских людских потерь ограничивается только гражданами рейха в границах 1937 г.
В приводимом мной источнике под общей редакцией . Г. Ф. Кривошеева конечное соотношение между немецкими и советскими безвозвратными потерями по итогам войны указывается в пропорции 1 к 1,3. А превышение советских потерь объясняется, в частности, в пять раз большим количеством погибших в плену советских солдат, по сравнению с гибелью немецких пленных при почти равном соотношении общего количества взятых в плен. Но в любом случае, это не опровергает того, что за первые месяцы войны немецкая армия была более организованной и теряла значительно меньше людей, чем советская, постоянно попадавшая то в один, то в другой котёл. Это видно так же и по потерям техники и прочего вооружения. Так к концу 1941г. в связи с боевыми потерями количество танков в действующей советской армии снизилось в 6,5 раза, а боевых самолётов в 1,7 раза.
Это были очень большие потери и положение усугублялось тем, что перемещенные в восточные районы военные предприятия еще не были полностью введены в строй. Последние месяцы 1941 г. были самые тяжелые как на фронте, так и в тылу. Самые тяжелые в истории развития военной промышленности.
Вся эта тяжесть положения легла на Сталина, который согласился взять на себя в самое трудное для страны время множество обязанностей, с которыми другие государственные деятели не справлялись. И главная проблема, которая встала перед Сталиным – это необходимость самому сходу осваивать профессии стратега и полководца, поскольку война уже шла, и ждать, пока Сталин подготовится, никто не мог. Сталин не был профессиональным военным. Он имел опыт управления войсками в период гражданской, но новая война требовала новых профессиональных знаний и навыков. Сталин не учился до этого военному искусству и в её начале полностью полагался на тех, кто выбрал для себя профессию военного. Сталин был политиком, а не военным. Но, как показали первые месяцы боёв, военные руководители, которые в силу выбранной для себя профессии военного, обязаны были овладеть искусством ведения современной войны, оказались плохими специалистами. И Сталину пришлось самому осваивать новое направление деятельности и брать всю ответственность за принимаемые решения по ведению боевых действий на себя.
И, кстати, как после смерти Сталина, как ни клеветали на него, но никому и в голову не приходило, что в то тяжёлое время войны кто-либо, кроме Сталина, смог бы занимать возложенные на него должности. Не названы другие его современники, которые могли бы лучше Сталина всё необходимое сделать. Из всех имевшихся деятелей СССР не возможно было найти человека с такими ценными личностными качествами, которыми обладал Сталин.
Верховный Главнокомандующий Сталин
Вот как охарактеризовал Сталина Василевский: «Хочу дополнительно сказать несколько слов о И. В. Сталине, как Верховном Главнокомандующем.
Конечно, Сталин, принимая руководство сражающимися с врагом Вооруженными Силами, не обладал в полной мере военными знаниями, какие требовались в области современного оперативного искусства. Поворотной вехой глубокой перестройки Сталина как Верховного Главнокомандующего явился сентябрь 1942 года, когда создалась очень трудная обстановка и особенно потребовалось гибкое и квалифицированное руководство военными действиями. После Сталинградской и особенно Курской битв он поднялся до вершин стратегического руководства. И. В. Сталин стал хорошо разбираться не только в военной стратегии, что давалось ему легко, ибо он превосходно владел искусством политической стратегии, но и в оперативном искусстве.
Сталину были присущи большие организаторские способности. Он сам много работал, но и умел заставить работать в полную меру сил других, выжать из них все, что они могли дать. Большое влияние Сталин оказал на создание делового стиля работы Ставки. Если рассматривать этот стиль начиная с осени 1942 года, то его характеризовали: опора на коллективный опыт при разработке оперативно-стратегических планов, высокая требовательность, оперативность, постоянная связь с войсками, точное знание обстановки на фронтах.
И. В. Сталин обладал не только огромным природным умом, но и удивительно большими познаниями. Его способность аналитически мыслить приходилось наблюдать во время заседаний Политбюро ЦК партии, Государственного Комитета Обороны и при постоянной работе в Ставке.
У Сталина была удивительно сильная память. Я не встречал людей, которые бы так много помнили, как он. Сталин знал не только всех командующих фронтами и армиями, а их было свыше ста, но и некоторых командиров корпусов и дивизий, а также руководящих работников Наркомата обороны, не говоря уже о руководящем составе центрального и областного партийного и государственного аппарата. В течение всей войны И. В. Сталин постоянно помнил состав стратегических резервов и мог в любое время назвать то или иное формирование.
Сошлюсь на один небольшой случай, который обескуражил меня, но который в какой-то мере подтверждает сказанное.
В один из ноябрьских вечеров 1941 года в период жесточайших оборонительных боев за Москву Сталин при моем личном докладе ему о положении на фронте, установив, что я в результате напряженнейшей работы чрезмерно переутомился, вызвал в кабинет своего секретаря А. Н. Поскребышева и попросил его немедленно обеспечить хороший отдых в эту ночь Василевскому. Сталин приказал мне немедленно по возвращении к себе отправиться в санаторий и до утра как следует поспать. ...К нашему приезду был готов ужин, но не успел я сесть за стол, как Сталин позвал меня к телефону. Он попросил меня напомнить, где находится Иваново-Вознесенская ополченческая дивизия. «Я что-то забыл»,— добавил он.
Я не жаловался в те времена на свою память, но замешкался — дивизия передислоцировалась, и я не смог сразу назвать точно место ее нахождения на данный момент. Сталин немного подождал, а потом говорит: «Ладно, не надо, я вспомнил»,— и повесил трубку. Такая память давала Сталину преимущество как Верховному Главнокомандующему. Он не нуждался в постоянных справках, хорошо знал обстановку на фронтах, положительные стороны и недостатки военачальников, возможности промышленности удовлетворять запросы фронтов, наличие в распоряжении Ставки запасов вооружения, артиллерии, танков, самолетов, боеприпасов, горючего, так необходимых войскам, и сам распределял их по фронтам».
Почему я так много ссылался на воспоминания Василевского и опираюсь именно на его оценки и суждения о Сталине? Потому что штаб, в отличие от оперативного управления войсками, по-моему, существует, прежде всего, для стратегического мышления, для выработки стратегических направлений в действиях армии. А все главные наступательные операции советских войск готовились в то время, когда Василевский был начальником Генерального штаба. Поэтому описания подготовки к войне и характеристика тех действий, которые проходили непосредственно при его участии, оценка значения Сталина в победе в Великой Отечественной войне, сделанная Василевским, может быть наиболее взвешена и объективна. Василевский, как член Ставки Верховного Главнокомандования, с 1942 года и до окончания войны находился в постоянной круглосуточной связи со своим непосредственным начальником Верховным Главнокомандующим Вооружёнными Силами СССР Сталиным. Василевский , мог лучше других знать поведенческую реакцию Сталина в различных ситуациях, которые создавала война, оценить Сталина, как руководителя, как личность и просто, как человека. В силу своего положения, Василевский лучше других знал отношение Сталина к своим подчиненным и к другим, общающимся с ним людям в самый критичный для страны момент истории. Да и сам Василевский об этом написал: «Полагаю, что мое служебное положение в годы войны, моя постоянная, чуть ли не повседневная связь со Сталиным и, наконец, мое участие в заседаниях Политбюро ЦК ВКП (б) и Государственного Комитета Обороны, на которых рассматривались те или иные принципиальные вопросы вооруженной борьбы, дает мне право сказать о нем».
Василевского, по моему мнению, незаслуженно заслонили фигурой Жукова. Вместе с тем Василевский был мозгом армии, а когда выступал в качестве командующего, не проиграл не одного сражения. С февраля 1945 года Василевский командовал 3-м Белорусским фронтом и руководил штурмом Кёнигсберга. Гитлер считал Кёнисберг самой непреступной в мировой истории крепостью. Василевский взял её за несколько дней (6 — 9 апреля 1945) и с минимальными потерями. Такое показательное поражение в Пруссии не оставляло немцам никаких шансов отстоять Берлин и Германию в целом. Потери войск 3-го Белорусского фронта с 1 по 10 апреля 1945 года — 3,7 тысячи человек убитыми. При штурме Кёнисберга было убито около 42 тысячи и взято в плен 93,8 тысяч немецких военнослужащих. То есть убитыми советская армия потеряла в 11 раз меньше, чем немецкая, а безвозвратные потери немцев оказались в 37 раз больше. Имел ли Жуков, в какой ни будь стратегической наступательной операции подобный результат?
Американцы несколько лет не могли разгромить сухопутные войска Японии. Василевский в качестве главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке, справился с ними, по сути, за 10 дней и то же с минимальными потерями. Если анализировать потери в войне с Японией за все 25 суток боевых действий на Востоке (с 9 августа по 2 сентября 1945 г.) включая и флот, то войска трех восточных фронтов и сил Тихоокеанского флота потеряли 12 тыс. чел., из которых более 80 % убиты и умерли от ран. Потери противника за 25 дней советско-японской войны составили 83737 чел. убитыми и 640276 чел. Военнопленными. То есть убитых у советских войск оказалось в 7 раз меньше, а общие безвозвратные потери противника превысили потери советской армии и флота в 60 раз.
Почему же в нашей памяти так неправильно выстроены оценки, так неправильно определены виновники поражений и герои войны?
Снесены памятники организатору победы – Верховному Главнокомандующему Сталину. Нет уже и СССР, одержавшего знаменитую победу. Новыми поколениями россиян на веру принимаются лживые литературные и телевизионные поделки придворных шутов и продажных журналистов. Барабанным шумом помпезного празднования Дня Победы заглушают голос правды. «Бессмертный полк» бредёт по улицам нашей памяти без своего командира, без своего Главнокомандующего. Так как человеческий подвиг умолчать невозможно, победу празднуют, но её отделили от Советской власти, от Советской Армии, от ее Главнокомандующего. Но как не существует армии без командира, иначе это называется не армией, а толпой, так и не существует победы без ее организатора. Победы история пишет именами их главных организаторов - Александра Македонского, Петра Великого, Наполеона, Кутузова, Сталина. Если сделанное Сталиным для победы не заслуживает хотя бы теперь, спустя многие десятилетия после падения Берлина, благодарной памяти потомков и полноценного исторического признания, то и мы с вами, не заслуживаем доброй памяти. Тогда нет у нас права называться потомками, некогда существовавшего великого государства, победившего нацистское Мировое Зло. Мы новая позорная страница истории. Творцы смутного времени. И ничего больше.
[1] Кершоу Роберт Кн. «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо Железных» http://detectivebooks.ru/book/20480016/?page=1
[2] Микоян А.И. Кн. «Так было». — М.: Вагриус, 1999.
[3] На приеме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И.В. Сталиным.
(1924—1953 гг.). — М.: Новый хронограф, 2008 Книга на сайте: http://militera.lib.ru/docs/da/naprieme/index.html
[4] Баграмян И.X. Кн. «Так начиналась война». — М.: Воениздат, 1971. Книга на сайте: http://militera.lib.ru/memo/russian/bagramyan1/index.html
[5] Под общей редакцией . Г. Ф. Кривошеева. «Россия и СССР в войнах ХХ века: Потери Вооружённых Сил». Таблица 138 III квартал 1941. Статистическое исследование — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. Книга на сайте: http://padabum.com/d.php?id=54047
[6] Там же. Коллектив авторов под общей редакцией . Г. Ф. Кривошеева. «Россия и СССР в войнах ХХ века: Потери Вооружённых Сил». Стр. 265, 268.
[7] Википедия: «Потери Германии и их союзников»
Оценили 0 человек
0 кармы